ДЖЕНЕЗИС: Ладно, итак. Я люблю читать. Не просто замкнуться. Также люблю плавать в океане. И мне нравится... театр. Ну, раньше нравился.

ПИТЕР: Да уж, вообще не сработает.

ДЖЕНЕЗИС: Что?

ПИТЕР: Девушка, которая читает для удовольствия, любит пряную еду, океан, театр, и жить свободно, не беспокоясь о будущем?

ДЖЕНЕЗИС: К чему ты это?

ПИТЕР: Ты — не стереотип.

ДЖЕНЕЗИС: И что ты думаешь?

ПИТЕР: Если тебе интересно, я мог бы рассказать.

ДЖЕНЕЗИС: Давай продолжим.

ПИТЕР: Чья очередь?

ДЖЕНЕЗИС: Моя. Ты веришь в Бога?

ПИТЕР (Раздумывая над вопросом): Да, верю.

ДЖЕНЕЗИС: Понятно.

ПИТЕР: Это проблема?

ДЖЕНЕЗИС: Это твой вопрос?

ПИТЕР: Да.

ДЖЕНЕЗИС: Нет.

ПИТЕР: Хорошо.

ДЖЕНЕЗИС: Так ты веришь, ну, в эволюцию?

ПИТЕР: Конечно! Ты думаешь, что никто из христиан не верит в эволюцию?

ДЖЕНЕЗИС: Нет… я… извини. Но ты веришь в ад?

ПИТЕР: Да. Ты веришь в Бога?

ДЖЕНЕЗИС: Не уверена.

ПИТЕР: Агностик?

ДЖЕНЕЗИС: Да. Это проблема для тебя?

ПИТЕР: Это твой вопрос?

ДЖЕНЕЗИС: Да.

ПИТЕР: Нет.

ПИТЕР: Почему ты не рассказала мне, как твоя мама оказалась в больнице?

ДЖЕНЕЗИС: Я думала, мы не станем углубляться.

ПИТЕР: Ты не должна отвечать.

ДЖЕНЕЗИС: У нее была плохая реакция на некоторые лекарства.

ПИТЕР: На какие?

ДЖЕНЕЗИС: На новые успокоительные. Они думали, что она пыталась покончить с собой. В какой-то момент я тоже на секунду так подумала. Элли нашла ее. Мама не делала этого. Но не так-то просто вытащить кого-то из психушки.

ПИТЕР: Ничего себе. Тяжело.

ДЖЕНЕЗИС: Да уж, нелегко.

ПИТЕР: Надо думать.

ДЖЕНЕЗИС: На самом деле, сейчас очень напряженное время.

ПИТЕР: Согласен с тобой.

ДЖЕНЕЗИС: Что насчет тебя?

ПИТЕР: А что насчет меня?

ДЖЕНЕЗИС: У тебя есть такой, как бы это сказать... багаж?

ПИТЕР: Так я сказать не могу, но я не идеален.

ДЖЕНЕЗИС: Это то, чего ты хочешь?

ПИТЕР: Это твой вопрос?

ДЖЕНЕЗИС: Да.

ПИТЕР (Взяв ее руки через стол): Да. Очень.

(Свет гаснет. Конец сцены).

ВОЗМОЖНЫ СУДОРОГИ

Я по снегу тащусь в Саут-Поинт, где живет Питер. Летом это легкая прогулка, но сейчас мне кажется, что я пытаюсь пробить барьер, сквозь который мне не следует проникать. У меня все горит. Разрывается. Толкает вперед. В морозном холодном воздухе меня окружают пузырьки крови, наполненные жаром. И вот стою возле белого забора, окружающего идеальный маленький дом Питера и его совершенную маленькую семью. Я смотрю на тени, отраженные в окне его комнаты. Я не вижу его грузовика, припаркованного снаружи, но все равно подхожу к входной двери.

Открывает младший брат Питера. Сейчас он выше меня, вытянулся за осень. Его грязные светлые волосы торчат сзади, будто он лежал на спине. Он выходит ко мне на крыльцо, держа дверь приоткрытой чуть позади него, и смотрит из стороны в сторону, избегая взгляда со мной.

— Привет, Джимми.

— Привет.

— Твой брат дома?

Он опускает глаза и смотрит на свои голые ноги, которые, должно быть, замерзли на улице.

— Нет.

Я стараюсь заглянуть ему за спину.

— Клянусь! Сама можешь посмотреть!

Он распахивает дверь шире, и я вижу телевизор. На экране какое-то шоу экстремальных видов спорта. На журнальном столике разбросаны снеки. Огромная серая кошка сидит на спинке дивана, облизывая лапы. Она останавливается и смотрит на нас с застывшей в воздухе лапой.

— Где он?

Все, что Джимми может сделать, это встряхнуть головой и прикрыть дверь обратно.

— А ваша мама дома?

— Нет, я один. — Он снова распахивает дверь. — Серьезно!

— Где твоя мама?

Я чувствую себя частным детективом или типа того. Пытаюсь сломить этого бедного парня, который явно не хочет быть вовлеченным.

— Вообще-то, она работает.

Работает. Занятая миссис Сейдж с ее пропагандистским сообществом и церковными группами, с ее благотворительными вечерами и обедами. Работа. Питер всегда говорил мне, что у меня узкий взгляд на нее: она на самом деле делала много хорошего для общества, а я была слишком жестока с ней. Я жестока с ней? Забавно.

— Что сегодня?

— Волонтерство.

— Где?

— Эсбери-Парк, — он глубоко дышит и смотрит вниз, в пол. — Джен, я буду скучать по тебе.

— Скучать по мне?

Я понимаю, что означают его слова, и не знаю, смогу ли вынести, услышав это именно от Джимми Сейджа. И все же я пересиливаю себя.

— Мне жаль, что он так поступает.

Мне хочется выжать из этого парня все ответы. Настоятельно потребовать, чтобы он рассказал то, что мог подобрать из подслушанных разговоров или, возможно, даже то, что Питер сказал непосредственно ему. Но я просто спрашиваю:

— Не мог бы ты сказать мне, где он?

— Этого я не знаю, но... — и это последнее «но» он тянет, будто падает с обрыва. Н-о-о-о-о-о-о-о-о…

Может, мы падаем вместе.

— Что «но»?

Со стороны я могу показаться спокойной, но уверяю вас, когда прыгаю с этой скалы и теряю высоту, в моей груди нарастает безумное давление.

— Я знаю, что он с Ванессой.

И я падаю в холодную, твердую грязь.

Джимми неловко и свободно обнимает меня. Мне не хочется признаваться, что приехать сюда было плохой идеей. До того, как я подошла к этой двери, у меня было тело. Теперь же я — месиво из поломанных костей.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но он хватает меня за руку. Я оборачиваюсь.

— Дженезис?

— Да?

Он делает еще один глубокий вдох, а затем говорит:

— Элли когда-нибудь вернется домой?

— Не уверена в этом, Джимми.

Джимми отбрасывает этот ответ, будто он знал, что я отвечу именно так. А потом выпрямляется.

— Я скучаю по ней.

Я помню, как оба они были странными научными детьми, которые собирали жуков и изучали их. Они были так взволнованы, когда нашли американского жука-нефтяника. Они оба получили волдыри от какого-то химического вещества, которое эти жуки выделяют при раздражении.

— Она очень счастлива в городе с бабушкой и дедушкой.

Он кивает.

— Думаю, я тоже был бы счастлив.

— Так много тараканов нужно изучить.

— Знаешь, тараканы могут жить неделями без головы? — говорит он, улыбаясь мне во весь рот.

— Это отвратительно.

— Может быть, в следующий раз, мама отвезет меня в Музей Естественной Истории, и я увижу ее.

— Возможно.

Я скучаю по Элли. Скучаю по тому, как она думала, что пончики пахнут муравьями, и как она никогда не хотела чистить зубы, и как она всегда хотела смотреть старые детективные фильмы вместо мультиков.

— Когда она в следующий раз приедет, я дам знать тебе, договорились?

Он кивает.

— Хочешь, я скажу Питеру, что ты приходила?

Я пожимаю плечами, потому что действительно не знаю. Питер чувствуется призраком.

— Эй, Джимми.

— Да?

Позаимствовав реплику у Уилла Фонтейна, я говорю:

— Парень, не воспринимай никакое дерьмо из общества.

Он снова улыбается, и я ухожу.

Роза сидит в машине на обочине подъездной дорожки. Она приехала сюда вслед за мной.

— Если ты пойдешь пешком, у тебя будет пневмония. Пожалуйста, не упрямься и позволь мне отвезти тебя домой.

И тогда я снова чувствую приближение лавины слез, но пытаюсь побороть себя. Мне удается это с трудом. Я должна перестать жалеть себя. Мы молча сидим в машине. Восстанавливаем дыхание. Мое дыхание? Восстанавливаем мои кости обратно после падения. На дорогу перед нами въезжает машина.

Я наклоняюсь, чтобы меня не было видно.

Спрятав голову между колен я говорю:

— Кто там? Это он? Он нас видит?

— Это не он.

Зачем мне от него прятаться? Я пришла сюда поговорить с ним. Поднимаю голову, но слишком рано. Машина не двигается. Она стоит в нижней части подъездной дорожки, как хищник в ожидании добычи. Или пытается выяснить, какие преследователи припаркованы перед домом. Но это точно не грузовик Питера.

— Поехали! Поехали!

Роза резко газует, чтобы слинять подальше от обочины. Пронзительный звук, похожий на скрежет, звучит в моих ушах, когда я глазами встречаюсь с человеком на водительском сиденье: миссис Сейдж. Она прищуривается, чтобы рассмотреть сквозь отражение в стекле, кто сидит за рулем. Наши взгляды встречаются, и, в тот момент, как мы отлетаем, несомненно оставляя искры, она узнает меня, и ее глаза расширяются.

— Роза! Зачем ты это сделала?

— На самом деле я не думала, что это может случиться! Я думала, такое бывает только в кино. Думаешь, типа, я знаю, как сваливать?

Я оглядываюсь и смотрю, как машина миссис Сейдж становится все меньше и меньше, пока мы не поворачиваем за угол и не выезжаем на главный бульвар.

А потом мне хочется сжаться внутри своего унижения.

— Куда мы направляемся? — спрашивает Роза у меня.

— Можем поехать к океану? Мне сейчас это так нужно.

И мы едем туда. Возвращаемся в мой район и сворачиваем к пляжу.

Ближе к воде поднимается ветер. Он скользит по моим ушам, будто я в чьем-то выдохе бегу сломя голову. Мы пролезаем под ограждением, проходим набережную и заснеженные дюны. Я знаю, что есть тропинка, и нам не следует идти по дюнам, но сейчас я могу идти только прямо.

Прямо по курсу.

Наши кроссовки скрипят по снегу, засыпавшему песок. Идем туда, где вода набегает на снег, а потом возвращается обратно в океан. Я пристально всматриваюсь в серое и синее, пока не перестаю понимать, где заканчивается океан, а где небо, облака, земля и пространство захватывают свою власть.

Роза обнимает меня за талию и прижимается ко мне сбоку. Как интересно, с ней я чувствую себя по-другому. Все изменилось. Мое тело, когда я была беременна: например, моя грудь увеличилась почти в два раза. Но теперь она сдулась. Вернулась к тому, какой была. Снова поднимается ветер, разметав волосы Розы по лицу. Она поправляет их. Я закрываю глаза и чувствую, как мои волосы хлещут меня по щекам.

Миссис Сейдж знает, что случилось? Почему мы расстались?

Мы продолжаем смотреть вперед. Туда, за океан, где все сливается в серое.

— А помнишь, мы писали имена мальчиков на песке и наблюдали, как волны смывали их в океан? — спрашивает Роза.

Я не отвечаю, но помню.

— Что там произошло, Джен?

— Ничего.

Океан ничего не ждет от меня. И это мне нравится в нем больше всего.