— Никого, — отвечает она слишком поспешно.

— Если ты заметила кого-то, кого я предпочла бы не видеть, пожалуйста, можешь просто сказать мне?

— Горизонт чист.

Я продолжаю рассматривать людей вокруг и вижу, как в кафе входит Уилл Фонтейн. Он поворачивает голову в мою сторону, а затем подходит. В руках у него скейтборд с надписью «Кости» на внутренней стороне доски. Сейчас мне абсолютно не хочется терпеть стервозное отношение Розы к этому парню. Жаль, что в кафе нет никого из его друзей, чтобы он мог пообщаться с ними вместо меня.

— Эй, девчонки?

— Привет, Уилл, — говорю я, меняя тему.

— Привет, — Роза тоже включается в беседу.

Они кивают друг другу и улыбаются.

— Джен, мне так жаль, — говорит он.

— Ты о чем?

Он открывает рот, подбирая слова и бросая торопливый взгляд в сторону Розы.

— Ну, я слышал, вы с Питером расстались. Думал, вы, ну, типа, поженитесь или что-то в этом роде.

— Мы не расстались.

Отрицание. Отрицание. Отрицание.

— О.

Кто-то сзади бормочет, чтобы мы двигались вперед к кассе.

Уилл просит буфетчицу еще три кусочка в дополнение к двум положенным на каждого студента. Она с ворчанием дает ему один.

— Это потому, что она сама хочет съесть дополнительные, — говорит Уилл, и Роза хихикает. Я смотрю на нее, а затем на оранжевый соус, намазанный на наши прямоугольные ломтики. Почему она такая дружелюбная?

Уилл с нами идет к столику, за которым мы обычно сидим. Он присоединяется к нашей компании умных и непокорных творческих единомышленников. Люди, которые поставили Ванессу в неловкое положение, когда Роза привела меня в этот мирок, наполненный синими волосами и черной одеждой, и предпочитающий Смитов поп-звездам. Уилл одним махом запихивает последние кусочки в рот и прощается с нами. Затем несколько секунд прыгает на скейтборде, пока мистер Падилла не выгоняет его.

— Что это было? — спрашиваю я Розу.

— О-о, они всегда пытаются забрать у него доску.

— Нет, не это.

— Ты о чем? — Ерзает она на скамейке.

— Расстались? Так все говорят?

Роза пожимает плечами. Но она должна знать. Я рассматриваю лица сидящих за столом. Что они знают? Они говорят и смеются над шутками, и время от времени бросают на меня сочувствующие взгляды. Только Анжали, с кем я играла в пьесе в девятом классе, спрашивает, все ли в порядке. Роза берет на себя роль докладчика.

— Сегодня мы не говорим о Питере или о чем-либо, связанном с ним.

Я не знаю, когда мы это решили, но пусть будет так.

Наш столик обсуждает предстоящие танцы. Я знаю, что Питер в организационном комитете. Мы должны были пойти туда вместе. Все за столом согласны, что танцы — это глупо.

Все, кроме Стиви. Он, напротив, выйдет на сцену, чтобы, как обычно, приударить за Розой. Хотя мы итак каждый день вынуждены наблюдать это.

— Роза, моя милая Роза, ты ведь хочешь пойти на танцы, не так ли?

— Я только что сказала, что танцы — это глупо.

Чем больше она говорит Стиви такие вещи, тем больше растет его неуправляемая страсть к ней. По крайней мере, так он говорил раньше.

— Но с правильным парнем, может, ты заговоришь по-другому? Танцевать под другой ритм? — Он облизывает пальцы и приглаживает брови, затем двигает ими вверх-вниз, как персонаж из мультфильма. — Ты позволишь мне относиться к тебе как к Королеве Бала?

Она закатывает глаза и засовывает кусочек корки в рот.

— Не отказывайся. Это будет потрясающе. — Стиви издает пукающие звуки подмышкой. Видно, люди делают так не только в фильмах восьмидесятых годов.

— Очаровательный Стиви, — говорит Анжали.

— Как только будешь готова, моя принцесса. Как только будешь готова. Итак, Дженезис! Что с Ванессой? — ляпает Стиви.

— О чем ты?

— По слухам, она слишком близко подбирается к твоему дорогому бывшему, чтобы утешить его.

Во фразе Стиви несколько моментов заставляют меня почувствовать себя, будто я сделана из фарфора, и кто-то медленно и методично фигурным молотком стучит по моей коже. Стиви, который так раздражает звуком пукающей подмышки, уже называет Питера моим бывшим? И сообщает мне информацию, которая, по всей видимости, известна всем?

— О чем ты?

— Ни о чем, Джен. Ты знаешь, как люди любят распускать слухи, — вмешивается Роза. Роза, моя лучшая подруга, говорит мне такое. Лучшая подруга, она должна сообщать мне о возможных слухах, которые, ну, я не знаю, могут подтвердить мою самую сильную паранойю, а также самым непосредственным образом повлиять на то, как мне общаться с Питером и Ванессой, учитывая, что следующий после обеда урок у меня будет совместно с этой парочкой, которые становятся слишком близки, чтобы утешиться.

Если он сегодня в школе. Если он не избегает меня. Но вернемся к медленному и болезненному разрушению моей защитной оболочки

— Какого хрена, Роза? Ты тоже слышала об этом?

Все за столом опускают головы, будто мысленно копают тоннели на свой следующий урок.

— Думаю, это неправда. Я хотела убедиться в достоверности, прежде чем рассказывать тебе.

— Роза, думаешь, мне не хотелось бы знать об этом? Тебе не кажется, что мне будет легче, если я буду знать, о чем шепчутся люди?

Чувствую, что на меня смотрят сидящие за другими столиками, но мне все равно. Пока это происходит со мной:

— Они знают что-нибудь еще, Роза?

Мой голос становится ядовитым. И Роза точно знает, что это означает.

— Больше ничего, — шепчет она.

Я хватаю свой рюкзак и вылетаю из-за стола.

Быстро пересекая зал, я изо всех сил пытаюсь сдержать взрыв внутри себя. Это выше моих сил. Как я могла подумать, что готова увидеться хоть с кем-то, и тем более зайти в потенциальную зону катастрофы, которой является класс, где будет проходить мой следующий урок? Продвинутый письменный английский с мисс Джонс, тайной, по мнению Венди, писательницей романов, которая думает, что мы не пишем от всего сердца. Но сейчас я нигде не могу найти свое сердце, так что думаю, для меня наилучший вариант — полная изоляция.

Захожу в туалет и молюсь об одиночестве. Но взамен получаю болезненную, извращенную шутку от Вселенной. В зеркале отражается единственная одинокая голова с подпрыгивающими кудрявыми волосами, которая чистит зубы зубной нитью.

Ванесса.

Она обматывает концы нити вокруг пальцев и скользит ею между своими задними коренными зубами. Потом сплевывает в раковину и поворачивается ко мне.

Передо мной стоит Ванесса, которая раньше была моей лучшей подругой. Та, которая раскрыла тайну смерти моего отца. Та, которая позаботилась, чтобы все узнали, что это был не просто особый сердечный приступ, а передозировка героином. Дочь наркомана. Та, которая посчитала, что эту информацию необходимо добавить в мою биографию.

Привет, я — Дженезис, и ты все правильно понимаешь, мой отец умер от передозировки. Он принял дозу героина которая оказалась больше, чем его организм смог выдержать, вот так он умер.

Ванесса предприняла все необходимое, чтобы все это знали.

И она использовала это, чтобы подобраться к моему парню.

Мы стоим лицом к лицу, оказавшись в тупиковой ситуации на целых двадцать секунд. Однако я не могу ничего прочесть по выражению ее лица. Это — не чувство вины. Это — не жалость. И того, и другого я бы ожидала от нее. Это также и не самодовольство. На самом деле, ее лицо не выражает ничего. Почему она не может хоть как-то отреагировать, чтобы я могла зацепиться за ее настоящие эмоции? Что она думает об уходе Питера из клиники? Она знает? Господи, если она знает, то все еще хуже. Если она была замешана в этом. Если она поддержала это.

Что, если они теперь вместе? Даже до того, как мы с ним поговорили. Последний раз я видела его в приемном покое.

Перед тем, как он оставил меня.

— Привет, Дженезис, — наконец-то говорит она.

Я просто смотрю. Чувствую, как от пальцев ног по всему моему телу поднимается вчерашняя приливная волна.

— Ты знала, что это произойдет.

— Извини, что?

— Ты должна была знать, что я гораздо больше в его вкусе.

Итак, это правда.

Волна поднимается в моей груди, и не успев что-либо осознать, я швыряю ее на пол, дергаю за волосы и царапаю шею, как дикий зверь. Ванесса сопротивляется, но не отбивается в ответ. На секунду я останавливаюсь, и мы обе ловим воздух ртом. Она лежит на спине, я — верхом на ней. Вокруг нас валяются мои разбросанные учебники.

— Отвали от меня! — пронзительно кричит она.

У меня мокро между ног. Затем я чувствую резкий удар у себя в животе, сгибаюсь пополам и слезаю с нее.

— Какого черта? — спрашивает она. Я вижу тень беспокойства на ее лице. — Я тебя даже не трогала.

Она тут же поднимается с пола, и я следом за ней. Мне хочется заползти в туалет и блевать, мои внутренности выворачивает наизнанку, но я не хочу сдаваться.

Мы смотрим друг на друга, и я замечаю легкую тень беспокойства, еще не покинувшую ее лица. Затем Ванесса подходит к зеркалу и рассматривает свои царапины на шее.

— Я тебе не верю, Ванесса.

— Что? — говорит она так невинно, что на секунду у меня возникают сомнения.

— Что тебе надо? — спрашиваю я.

— Если ты говоришь о Питере, то я хочу, чтобы ты знала, что он пришел ко мне. Он сказал, что несколько месяцев пытался поговорить с тобой.

Я позволяю ее словам просочиться сквозь трещины на моей коже. И изолирую себя обратно.

Ванесса продолжает:

— Вы не должны быть вместе, Дженезис. Просто признай это.

— Признать это? Ты хоть представляешь, что это значит? Или он? Непохоже, что он всему противостоит.

— О чем ты?

— О, разве он не сказал тебе?

— Что не сказал?

Я делаю глубокий вдох. Если она не знает об аборте, это может шокировать ее до такой степени, что, возможно, Питер станет ей противен. Но я не могу так поступить с ним. Некоторые привязанности умирают тяжело.

А сказать Ванессе — это как отправить массовое письмо всей школе.

— Все, Дженезис. Вы, ребята, никогда не подходили друг другу. Все знали.

В эту секунду я безумно ненавижу ее лицо. Я толкаю ее. Не сильно. А потом, размахнувшись, бью по лицу.