В полном молчании отряд объехал пролом, ожидая каждую минуту нового несчастья. Дверцы кабин были открыты во всех машинах.

Уже стало совсем светло. Правда, утро было серое, туманная изморозь скрывала дали, и на расстоянии полукилометра было трудно разглядеть что-либо вокруг. К счастью, это пока спасало и от обстрелов. Но такая удача продолжалась недолго. Немцы решили планомерно обстреливать подозрительный район, особенно в туманные дни. Комаров скоро услышал знакомый свист снарядов и где-то впереди глухие разрывы. Выбравшись из кабины и стоя на подножке, чтобы можно было видеть происходящее по сторонам, он беспокойно вглядывался в окружающий лед, в ровную ленту дороги с чуть приметными следами колес и полозьев.

На открытом просторе было очень холодно. Комаров поднял воротник, надвинул фуражку почти до бровей, но ветер пронизывал грубую шерсть шинели, леденил лицо и руки. Бойцы еще больше страдали от стужи. Ни у кого из них не было ни валенок, ни телогреек — зимнее обмундирование получить еще не успели. Многие сидели в кузове, нахлобучив на уши линялые, пропотевшие пилотки, съежившись, пытаясь укрыться промерзшим брезентом. Они даже не оборачивались в сторону разрывов. Не хотелось шевелиться, чтобы не потерять последнюю частицу тепла, еще сохранившуюся у них.

Но внимание Комарова на бойцах задержалось недолго. Впереди показался кузов машины батальона, потом второй, третий. Они стояли, не соблюдая никакого интервала, а за ними виднелись остальные. Батальон остановился — очевидно, вновь случилось несчастье.

Приказав водителю затормозить, Комаров помахал рукой своим машинам и, спрыгнув с подножки, побежал вперед. Миновав два-три ближайших грузовика, он увидел, что на них никого не было — люди собрались метрах в двухстах у передней машины. Снаряд разорвался на ее пути.

«Что они скопились там?» подумал он беспокойно и замедлил шаг, чтобы немного отдышаться.

Второй снаряд упал так близко, что Комаров невольно зажмурил глаза и отвернулся. Однако снова все обошлось благополучно. Снаряд не задел трассу.

Когда, наконец, Комаров достиг места аварии, он понял, что произошло. Вчерашняя незначительная трещина превратилась в широкую промоину, она тянулась через все ледяное поле влево и вправо, пересекая дорогу, и перебраться через нее или объехать было невозможно. Немцы же били как раз по этому участку, одна из машин была уже выведена из строя, командир батальона ранен.

— Расстреляют, как зябликов… — тихо сказал он приблизившемуся Комарову и облизал сухие темные губы. — Переправу нужно…

Его положили на куче брезентов под машиной, рядом с двумя убитыми красноармейцами, накрыли полушубком. Он был ранен в ногу, и молодой санинструктор испуганно рвал бинты, стараясь остановить кровотечение.

— Ничего, — сказал Комаров. — Ничего, построим. Лежи спокойно. — Он неловко погладил плечо раненого, улыбнулся ему и, когда тот закрыл глаза, торопливо отошел. Чтобы спасти батальонного, людей и машины, надо немедленно двинуться.

Трещина простиралась на метр-полтора в ширину, нужны были доски, бревна. И нужны срочно, сейчас.

— Снять борты! — решительно приказал он, подходя к машине, за которой укрылось несколько водителей. — Где заместитель командира?

Но тот уже спешил к нему, худущий, длинный, в ватном бушлате и очках, обрадованный, что пришла подмога. Сам он был скромный, работяга, однако командовать не привык. Зато сразу понял мысль Комарова.

— Снять борты! — повторил он и, быстро подбежав к кузову, откинул крючки.

Теперь догадались и другие. Водители поспешно снимали бортовые доски, волокли к промоине. Люди уже не думали о рвущихся неподалеку снарядах, о стуже, о ненадежном ледяном покрове. Но, не доходя до края трещины, пришлось остановиться. Лед здесь осел, выступившая вода покрыла значительное пространство, и к самой трещине подойти было невозможно.

— Вода, товарищ капитан, — сказал один из шоферов, растерянно опуская щит. — Не…

Снаряд разорвался метрах в пятнадцати слева, взметнулись ледяные осколки, новая трещина перечертила трассу. Нужно было немедленно принимать какое-нибудь решение. Комаров взял щит, поднял его на плечо, затем спокойно, словно совершая самое обычное дело, ступил в воду и пошел к промоине.

Холод пронизал сразу, нестерпимо ожег ноги. Вода проникла за широкие голенища сапог, дошла до колен, но капитан все шел и шел и, лишь разглядев под водой трещину, медленно опустил на нее свою ношу. Придерживая ногой доски, чтобы не всплыли, он сдвинул на затылок фуражку и, обернувшись, закричал зло и громко:

— Давай!

Несколько человек сунулись к щитам, но новый близкий разрыв заставил людей шарахнуться в стороны, и тогда заместитель комбата ухватил доски и, высоко поднимая длинные ноги, полез в воду. Вслед за ним бросились и другие.

Мокрые, окоченевшие, строили люди переправу. Через час с полдесятка машин были уже на той стороне, и на первой Комаров распорядился отправить раненого комбата и двоих убитых красноармейцев. Всех промокших заставил — у кого было во что — переодеться и итти пешком. Он принял общую команду, и люди его слушались беспрекословно.

В обледенелой по пояс шинели, чувствуя, как немеет тело, ходил он от кабинки к кабинке и коротко отдавал приказания. Он сейчас не думал ни о чем ином, не думал, что впереди еще могут быть новые препятствия и новые трещины, мысль была сосредоточена на единственном: переправиться через эту промоину, уйти с пристрелянного квадрата, спасти людей и машины. Только добравшись до своего грузовика, капитан вспомнил, что нужно хотя бы переобуться. В самой последней машине лежали его личные вещи, там были запасные портянки и штаны. Он велел завести мотор, а сам поспешил к кузову, укрытому брезентом.

Обогнув машину, Комаров невольно остановился. У заднего колеса, прислонившись к покрышке, сидел на чемодане тот самый большелицый человек, которого он видел в Ленинграде у Галины. Букалов сидел в укрытом месте, тепло и добротно одетый, и курил папиросу. Как видно, он ночью забрался под брезент и спокойно ехал в чужой машине.

Комаров даже растерялся — до того дерзким и неожиданным было появление здесь постороннего человека. Спохватившись, он быстро приблизился к большелицему и тронул его за рукав.

— Что вы здесь делаете? — спросил он резко.

Букалов погасил о колено папиросу, встал, не торопясь отстранил руку.

— Починили, выходит, военный? — спросил он вместо ответа. Большое лицо его назойливо белело под темной шапкой.

— Документы? — дрожа от холода и возмущения, сказал Комаров.

Большелицый, все так же неспеша, достал из-за пазухи бумажник, вынул удостоверение. В нем говорилось о том, что заведующий снабжением Букалов Г. В. командируется по специальному заданию в Старую Ладогу. Стояли печать и штамп одного из учреждений города.

— Вон! — сказал вдруг Комаров тихо. — Сейчас же!.. А то застрелю, как собаку… — Он швырнул бумажку и, сдерживая себя, с силой засунул руки в карманы.

Букалов понял, что Комаров выполнит свою угрозу. Он молча подобрал вспорхнувшую на ветру бумагу, отошел в сторону.

Так он стоял на льду, угрюмый, хромой, глядя, как уходят вдаль машины, пока не остался один со своим чемоданом.