Голос умолк, потом раздался опять, но Ирина уже слушала. Новая картина привлекла ее внимание.
Было уже очень поздно, не меньше двух часов ночи, разросшийся за последнее время поселок гудел и копошился в темноте. Подходя к берегу, машины гасили фары и при свете мигалок поднимались по спуску к складам, расположенным в лесу. У маленькой платформы шипели два паровоза, ругались грузчики, фыркали машины, отблескивали стекла двух классных вагонов. В одном из них топилась печка, поставленная на полу между скамейками.
А над позициями стояла тишина. Немцы еще не составили ночного графика и попрежнему точно начинали стрельбу с восходом солнца и кончали ее, когда спускались сумерки. Еще не появились их ночные самолеты, не била наша зенитная артиллерия, опоясавшая берег, но люди знали, что каждую минуту тишина может лопнуть и сотни снарядов и бомб разорвутся на льду.
Нескончаемое движение грузовых машин, освещенная дорога на озере, теплые вагоны — всё предназначалось для города…
Так же, как и в Ленинграде, Ирина вдруг почувствовала, что сильнее ее Родины ничего не было и не будет. Она вернулась в землянку почти счастливая, укутала Борю и долго лежала, думая о виденном за эти несколько дней, о мальчике, о Комарове.