Глава третья

Рахимбеков прибыл в Новую Ладогу утром. Стоял трескучий мороз, деревья объиндевели, белое мохнатое кружево висело над заборами, прямыми струями полз в небо дым изо всех поселковых труб. Снег завалил реку и улицы, местами сугробы поднимались до самых крыш. Но шоссе было расчищено, по краям его желтели новенькие дорожные знаки и указатели. И оно выглядело таким аккуратным и строгим, что Рахимбеков невольно откинул на плечи свой оледенелый башлык, поправил шапку, сорвал с воротника сосульки. Генерал, как видно, находился в поселке.

Чтобы добраться сюда, старший лейтенант прошел много километров на лыжах, часть пути проделал на дровнях. Снега везде было великое множество, и представлялось, что никакой дороги не существует и что никому сейчас нет дела до комаровского отряда. Правда, подвозившая Рахимбекова колхозница говорила, что она слышала, будто машины идут день и ночь, скрежещут тракторы, но сама она не видела. Да и среди глубочайшего снежного безмолвия, казалось, окутавшего весь мир, не верилось таким рассказам.

Мимо Рахимбекова промчалось несколько машин, обдав его искристой снежной пылью. Навстречу им показалась колонна крытых брезентами грузовиков, направлявшихся в сторону озера. На одном из них стоял небольшой подъемный кран и по борту виднелась надпись: «Эпрон».

Только теперь начал доходить до сознания Рахимбекова размах работ и движения, и он понял, что за те дни, которые он провел в лесу, здесь тоже не отдыхали ни одной минуты.

— Такая сила!..

Он почмокал губами, восторженно вздохнул и, содрав льдинки с бровей и ресниц, пошел разыскивать генерала. Тощий, в мятом, подгоревшем полушубке, старший лейтенант выглядел чумазой фигурой на этой гладкой, подметенной белизне.

Встретившийся красноармеец сказал, что генерал здесь, домик его возле школы.

Подходя к центру поселка, Рахимбеков вдруг заметил легковую машину, стоявшую посередине дороги, и возле нее небольшую группу военных. Дальше виднелись три крытых фургона, заполненных каким-то имуществом и людьми. Очевидно, переезжал какой-нибудь штаб или один из отделов Управления. Рахимбеков направился было к машине, но вдруг остановился и отошел в сторону.

У легковой машины, опершись одной ногой на подножку, стоял подполковник Медведько в том же самом белом, разорванном пулею полушубке, сдвинутой набок ушанке. Из-за пазухи попрежнему торчала рукоятка маузера, наган висел на поясе. Подполковник держал в одной руке кусок хлеба, в другой селедку и торопливо рвал ее зубами.

Рахимбеков узнал и военного, стоявшего впереди других перед командиром бригады. Это был капитан, помощник начальника штаба, который приютил тогда его в Коккарево.

Рахимбеков очень расстроился, услышав от капитана, что генерал находится на том берегу и пробудет там дня два. Предполагалась одна операция, о которой капитан не хотел сказать.

— Секретная, — заявил он Рахимбекову. — Не могу говорить. Знаю только, что генерал приехал вчера и останется до послезавтра… Да, кстати. Помните Петю, адъютанта нашего строгого? Справьтесь о его состоянии. Несколько дней назад его тяжело ранило ночью на льду.

Рахимбеков решил ехать на западный берег. Если отправиться сейчас, еще сегодня можно увидать Климова. Он попрощался с капитаном, обещал обязательно узнать о Пете и торопливо пошел к контрольному посту на краю поселка, где останавливались машины.

Ждать пришлось довольно долго. Машины проходили часто, груженные продовольствием и боеприпасами, — садись в любую, но молоденький сержант, проверявший документы, хотел устроить Рахимбекова в кабину к водителю и, не торопясь, пропускал грузовики.

— Намучаетесь, — говорил он певуче Рахимбекову. — На озере стужа, аж моторы глохнут. Погрейтесь покудова.

Наконец он остановил трехтонку, груженную чем-то тяжелым, невидимым из-за бортов, и, открыв дверцу, сказал водителю:

— Довезешь их до Коккарева.

Затем, позвав Рахимбекова, помог усесться на свободное место возле шофера, захлопнул дверцу.

— Ну давай.

Машина шла хорошо. Ровно гудел мотор, в кабинке было тепло, разбитое ветровое стекло тщательно заделано слюдой. Только старик-водитель выглядел усталым и нахмуренным и даже не повернул головы, когда Рахимбеков уселся рядом.

Выехали на озеро. Ровная белая пелена встала перед глазами, кое-где впереди маячили темные движущиеся точки. Свет был яркий и резкий, широкая полоса дороги почти сливалась с окружающей снежной равниной.

Сразу после спуска на лед шофер отцепил какую-то веревочку, и над его головой забренчал, раскачиваясь, алюминиевый котелок с находившейся в нем ложкой.

— Чтобы не заснуть, — ответил водитель, когда Рахимбеков спросил, для чего это.

Асаф вспомнил рассказы сержанта на заставе о том, как многие шоферы не спят по-трое суток подряд и что уже были случаи, когда водители засыпали в пути. Он с особым чувством уважения посмотрел на своего соседа, не сводившего глаз с дороги, обветренного, морщинистого. Такими обычно изображают художники старых питерских рабочих.

Внезапно водитель потянул веревочку, быстро замотал ее. Котелок умолк. Рахимбеков заметил, что шедшие впереди машины вдруг разъехались в стороны и возле них поднялся водяной фонтан. Вслед за этим сразу же раздался гул разрыва.

— Стреляют! — сказал Рахимбеков, повернувшись к водителю. — Обстрел!

Но тот ничего не ответил, а лишь, уменьшив скорость, продолжал внимательно глядеть в окно. В ту же минуту Рахимбеков услышал рев приближавшегося самолета и даже отпрянул от окна — так близко и почти над самой дорогой прошел вражеский истребитель. Видно было, как завихрилась снежная пыль, потом вокруг передних машин вскинулись метелочки распоротого пулями наста.

— Из пулемета, собака… — сказал тяжело водитель и, сняв рукавицу, остановил машину. — У меня в кузове двадцать ящиков с детонаторами, — проговорил он, глядя на Рахимбекова. — Две пули — и останется дырка… Слезайте. Проеду — подожду, не проеду — кто-нибудь подвезет другой.

Рахимбеков видел его усталое лицо, запавшие под густыми бровями глаза, вязаную теплую косынку на жилистой шее и решительно покачал головой. Старик потом будет презирать его всю жизнь.

— Давай, понимаешь! — крикнул он сердито, и в первый раз за многие годы опять почувствовал себя молодым и сильным. Позже об этом случае он не рассказывал никому.

Водитель больше не произнес ни слова. Но по его быстрым, точным движениям Асаф понял, что тот остался доволен его ответом.

img_15.jpeg

Истребитель снова обстрелял колонну, и на этот раз одна из машин отстала. Из кабины вывалился человек и упал на дорогу, под ним медленно расходилось кровавое пятно. Неуправляемый грузовик вильнул в сторону и зарылся в снег, вздрагивая и стуча мотором.

Ободренный успехом, немец сделал новый круг и опять настиг колонну. Тогда водитель на полной скорости погнал свою трехтонку, рассчитывая до очередного захода обогнать колонну.

Однако немецкий летчик развернулся раньше, и не успела машина пройти половины пути, истребитель с ревом обрушился прямо на нее. Видны были плоскости, кабина, темное брюхо, словно падающее сзади на кузов. И в эту минуту Рахимбеков стукнулся головой о верхнюю дужку, мелькнули миллионы искр… Водитель резко застопорил машину, и самолет проскочил дальше, выпустив очереди изо всех своих пулеметов на сотню метров впереди цели.

Через десять минут трехтонка обогнала колонну, а затем отстал и истребитель.

— Скоро обещают зенитки поставить, — сказал водитель, когда опасность окончательно миновала. — Трудно по снегу лавировать.

Это всё, чем он отметил происшествие, словно оно случалось с ним каждый день. Рахимбеков подумал, что, пожалуй, так оно и было. На берегу они расстались. Асаф торопился на розыски генерала, а водитель вез свой груз дальше. Прощаясь, шофер обернулся и сказал, неожиданно усмехаясь:

— Яйца там у меня были для ленинградских детишек. Жалко, если бы побил немец… А трусливых пассажиров не люблю… Ну, прощай!

img_16.jpeg

Разыскивая машину, которая могла бы его подвезти в Осиновец, Рахимбеков вышел к маленькой, недавно сооруженной железнодорожной платформе. Сюда прибывали поезда из Ленинграда. Один такой состав с несколькими пассажирскими вагонами стоял у платформы, готовясь в обратный путь.

*

Генерал, действительно, находился в Осиновце. Когда Рахимбеков добрался туда в конце концов, начальник дороги осматривал только что проложенный дощатый настил берегового спуска. Несколько грузовых машин и саней, запряженных цугом, стояли на дороге, а за ними Рахимбеков увидел танки. Только они выглядели очень странно: плоские и низкие, словно большие железные транспортеры.

Подойдя ближе, Асаф догадался в чем дело и понял, какую операцию проводил здесь Климов. Генерал собирался переправить танки по льду и для облегчения веса приказал снять башни. Тяжелые стальные купола должны перевозиться отдельно на специальных санях.

После всего виденного и пережитого за этот день Рахимбеков уже ничему не удивлялся, ни в чем не сомневался. Он видел своими глазами, чего стоит каждый день сопротивления, как неизмеримо трудно людям, и знал, что все равно они будут стоять до конца. И все же сильное волнение охватило его, когда он понял, что происходит здесь, на берегу. Мало того, что город, наполовину окоченев, продолжает сражаться, там еще делают танки и посылают их на подмогу другим фронтам. Это — как те дивизии, что недавно переходили Ладогу, падая от истощения, и с марша шли в бой за Тихвин…

Рахимбеков забыл о комаровском поручении. Он видел мокрых, копошившихся у спуска людей, группу бойцов, с неимоверным усилием передвигавших башню на сани, чувствовал напряженность и остроту события и, не выдержав, бросил на снег башлык и кинулся к генералу. Он хотел предложить свою помощь.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: