Глава четвертая

Своих людей и четыре машины Комаров оставил в небольшом леску, примыкавшем к озеру. Стучали топоры, звенела пила, десятка два красноармейцев, согнувшись, тащили бревна. На грязной, заваленной мерзлым торфяным месивом платформе желтели новые столбы — бойцы расширяли платформу, строили второй ярус. Со стороны озера доносились лязганье трактора, гул моторов, и сквозь редкие сосны и ельник виднелось чистое, ледяное поле Ладоги.

Возбужденный, не чувствуя усталости от двухдневного перехода по бездорожью и ухабам проселков, Комаров вышел к озеру. Стояло раннее утро. Застывшее озеро, всегда такое темное и бурливое, было светлым и тихим, высокие сосны и валуны окаймляли берег. После угрюмого, настороженного города и недавних штормовых дней все казалось сейчас мирным и спокойным, и даже разбомбленная землечерпалка, вмерзшая в лед недалеко от берега, и остовы затонувших барж не напоминали о разрушениях и о смерти.

Люди тоже выглядели иными. Комаров вспомнил свой прошлый приезд и подумал, как подбодрила всех надежда. Бойцы не сидели понуро и безучастно возле причалов или в землянках, а оживленно возились у спуска на лед, группа командиров в белых полушубках стояла на пригорке. Они, как видно, кого-то ждали. Комаров узнал среди них плотного, коренастого полковника, который проводил его к Жданову в Смольном.

img_4.jpeg

Командиры стояли недалеко, и Комаров слышал, как они озабоченно говорили о ледовом режиме озера, о погоде, амплитуде колебаний температуры и тому подобном. Еще в дороге он узнал, что разведка встретила сплошной лед и что какой-то дорожник проехал верхом до противоположного берега, но смогут ли пройти машины? Судьба фронта и многих сотен тысяч людей зависела от разрешения этого вопроса.

— Первый лед обычно появляется здесь в начале ноября, — говорил один из стоявших, сухой маленький командир в морской фуражке, — у южного берега на мелких местах, потом его уносит. А настоящее замерзание происходит в декабре, когда образуется береговой припай и нарастает донный лед.

— Со дна?

— Донный лед появляется на каменистых грядах и крупнопесчаном грунте, — пояснил сухонький моряк, словно читая лекцию. — Он разбросан очень редко по дну и всплывает на поверхность. Всплывая, он тянет за собой утонувшие бревна, мелкие якоря, снасти, камни. Он очень ненадежен, потому что при выветривании посторонние предметы изменяют его структуру и делают хрупким… Есть еще опасность…

— А какой толщины бывает здесь лед? — снова перебил командир, который спрашивал про донный лед.

— До двадцати пяти сантиметров, — не оборачиваясь, ответил моряк. — Есть еще опасность, — продолжал он недовольно, — уменьшения толщины льда и образования провалов. Когда большой снег, лед проваливается. Кроме того, как правило, существуют трещины, чаще всего параллельные берегу. Они тянутся…

Комаров больше не слушал. Он не хотел признаться даже самому себе, что проект может оказаться невыполнимым. Он знал немало исторических примеров прокладки ледовых дорог, гражданских и военных, но тогда не сидел неприятель так близко, что мог обстреливать дорогу чуть ли не пулеметным огнем, и самое главное — был прочный, надежный лед. Всё так, но не было тогда осажденного города и армии, сотен тысяч людей, для которых эта ледяная дорога являлась единственным спасением.

Ежась от холода и растирая уши, Комаров спустился на лед.

Немцы начали минометную стрельбу. Очевидно, их наблюдатели заметили необычное оживление на берегу. Мины разорвались недалеко от берега, стало заметно, как кое-где треснул и заколыхался лед, потом из пробоин выступила вода. Две мины упали на сушу, и спустя минут пять мимо Комарова пронесли трое носилок с тяжело раненными бойцами. На берегу стало пусто, лишь несколько ездовых суетились возле запряжек, стараясь повернуть груженые сани к лесу.

Комаров укрылся за валуном. Хода в блиндаж, куда спустились стоявшие на пригорке командиры, он не знал, да и искать его во время обстрела было неразумно, и он решил переждать за камнями. «Что же будут делать люди на озере?» подумал он с нарастающим беспокойством. За эти несколько дней он еще больше похудел, осунулся, серые глаза приобрели лихорадочный блеск, щетина на подбородке превратилась в бороду. Одерживая нетерпение, он растирал на ладони хвойные иглы, сорванные с ветки, нюхал их и бросал.

Захлопали скрытые в камнях зенитки, и немецкий истребитель неторопливо взмыл над лесом. Зенитки смолкли. Послышался мерный гул тяжелого самолета. Это шел из-за озера «дуглас» с грузом на Ленинград. «Дуглас» шел медленно и низко, почти прижимаясь к самому льду, чтобы укрыться от истребителя. Но уйти ему не удалось. Комаров невольно отвернулся, когда немец, зайдя с хвоста, выпустил в «дугласа» длинную пулеметную очередь. Через несколько секунд истребитель уже набрал высоту, а на поверхности озера виднелись обломки льдин — всё, что осталось от смельчаков, пытавшихся пробиться через линию фронта. Немцы стерегли и воздух…

Минометный обстрел продолжался еще некоторое время, потом прекратился, и люди снова занялись своими делами. Зимнее солнце освещало белоснежный ледяной простор.

Комаров осмотрел спуск, походил по тонкому, прогибающемуся льду, а оттуда направился разыскивать коменданта или кого-нибудь из начальства, чтобы выяснить обстановку. Той землянки, в которой он жил несколько дней назад, уже не оказалось, она была развалена прямым попаданием снаряда, и Комаров пошел к блиндажу, где, очевидно, теперь помещался штаб. В это время мимо пробежал красноармеец и, крикнув «генерал!», помчался дальше. Вслед за ним показалась легковая машина, подпрыгивающая на мерзлых комьях дороги. Когда машина подошла ближе и замедлила ход, Комаров узнал начальника тыла, сидевшего рядом с водителем.

Машина остановилась у блиндажа. Генерал вылез из кабины и, не заходя в землянку, направился прямо к спуску. За ним следовали командиры, выбежавшие его встречать. Комаров поспешил туда же.

Начальник тыла внимательно осмотрел подъезд к озеру, попробовал, крепко ли держатся вешки, спросил, какой процент уклона.

— А то с грузом в гололедицу трудно будет взять подъем, — сказал он озабоченно.

Затем попросил палку с железным наконечником и, пока один из командиров бегал за ней, несколько минут молча смотрел на озеро. Потом, повернувшись к полковнику, сказал:

— Завтра откроем трассу.

— А… лед?

Но генерал ничего не ответил и, взяв принесенную палку, неторопливо спустился на береговой припай. Больше получаса ходил он по льду, высокий, в светлой шинели и защитной фуражке, стучал пешней. В некоторых местах лед гнулся и трещал, в других был крепче, кое-где из-под наконечника после удара выступала вода.

Командиры тоже спустились на лед, моряк в черной шинели разглядывал каждую отметину, но Комаров остался на берегу. После того как начальник тыла заявил, что откроют ледовую дорогу завтра, Комарову стало не по себе. Он знал генерала уже не один день и знал, что тот «семь раз примерит, а один раз отрежет». Палкой не проверишь льда! Может быть, генерал хочет подбодрить?.. Комаров зябко повел плечами, подумав, какой опасности он будет подвергать людей. Понимает ли генерал безысходность положения? Сейчас в городе у аппарата дежурят члены Военного Совета, сотни людей прислушиваются к каждому звонку, а десятки тысяч ждут добрых вестей. Нельзя решать так легко…

Когда генерал вернулся на берег, солнце уже растворилось в пустом бесцветном небе, стало холоднее, поднялся небольшой ветер. Немцы начали артиллерийский обстрел, но стреляли дальше — по Осиновцу. Слышно было, как в вышине, пролетая, выли снаряды.

Генерал шел впереди с полковником, и было видно, как тот серьезно и горячо говорил, в чём-то убеждая начальника. Но генерал не слушал, шел, застегивая перчатки, и молчал. Потом вдруг остановился, положил руку на плечо собеседника, улыбнулся и подозвал машину.

Комаров решил, что генерал уезжает обратно, заторопился, — он так и не успел доложить о своем прибытии сюда, — но начальник тыла уже сел в кабину и что-то сказал водителю. Подошедший капитан заметил, как шофер побледнел и растерянно заморгал. Потом резко крутнул баранку, затрубил и, развернувшись, направил машину к спуску.

Все еще не соображая в чем дело, Комаров смотрел на машину, а затем понял и вместе с остальными побежал на берег. Машина уже миновала вешки, качнулась на спуске и, не задерживаясь, плавно пошла на лед. Он затрещал, погнулся, через пробоины в стороне брызнула вода, но припай выдержал. Не останавливаясь, «эмка» медленно покатила дальше.

img_5.jpeg

Бойцы, командиры — все, находившиеся на берегу, бросили свою работу, выбежали из землянок, удивленные и испуганные, глядели вслед маленькой отчаянной машине, уходившей все дальше и дальше по прогибающемуся молодому льду.

— Пройдет!.. Ей-богу, пройдет!.. — крикнул кто-то из бойцов.

— Тише! — зашикали остальные. Так велико было напряжение.

А моряк в черной шинели снял фуражку и, забыв надеть ее, все время вытирал ладонью лицо.

Скользя и спотыкаясь на мерзлых комьях, Комаров побежал в штабную землянку. Нужно связаться по радио с противоположным берегом. И, пока радист настраивал на волну, а потом долго вызывал соседа, капитан стоял возле рации взбудораженный, нетерпеливый, в промокших и уже обледенелых сапогах, не замечая, что рядом печка, возле которой можно согреться и просушить портянки.

Скоро в землянку набилось много народа. Машина давно скрылась из вида. Моряк сказал, что на той половине озера лед бывает крепок, можно надеяться на удачу. Если машина пройдет — дорога будет…

Радист вдруг замахал рукой, мальчишеское лицо его стало строгим. Люди притихли, перестали шевелиться. От сдерживаемого дыхания и духоты стучало в висках, казалось, нетрудно задохнуться… Наконец радист поднял голову и молча, немного торжественно протянул полковнику наушники… «Эмка» благополучно прошла озеро.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: