— Ты как, готова уже поговорить? — спросил я.

Она снова расплакалась. Да, я оказываю на женщин такой эффект. Это особенно тревожило меня, учитывая то, что, по-моему, я чертовски хорошо постарался осуществить все её мечты. Наконец она немного утихомирилась, и выдавила из себя несколько слов:

— Нам нужно уезжать, Морт. Мы не можем здесь оставаться.

— Что? Меня отправят в изгнание, в ссылку, или хуже, если мы сбежим от короля!

— Не важно — ты не можешь быть Графом ди'Камероном. Ты просто не можешь, тебе нужно бежать. Что угодно лучше, чем… чем… — она снова зарыдала.

— Я не могу оставить своих людей, и не оставлю их. Я им нужен, мы им нужны. У меня есть ответственность, Пенни. С чего это всё? — спросил я. Что на самом деле меня беспокоило, так это то, что я знал — Пенни не вела себя иррационально. С чего бы это ни началось, у неё, вероятно, была хорошая причина.

— У меня было очередное видение, — сказала она, и замолкла.

Я подождал целую минуту, прежде чем решил, что она не просто медлит рассказывать.

— Видение чего?

— Нам нужно уходить, Морт — если продолжим следовать этим путём, то для нас нет будущего, — сказала она, глядя на меня умоляющим взором. Я никогда не видел её такой отчаявшейся.

— Что ты видела? — спросил я. Она не ответила, поэтому я повторил вопрос. У неё на лице было то самое упрямое выражение. — Я ничего не буду делать, если, ты мне не расскажешь, — объявил я.

Это её проняло. Она ещё целую минуту спорила, но наконец сдалась, и закричала на меня:

— Я видела твою смерть! Доволен?! Теперь ты меня послушаешь?

Я был ошеломлён, но сохранял спокойствие.

— Когда? — спросил я.

— Менее чем через год — я думаю, где-то весной. Поэтому нам надо уезжать, мы не можем возвращаться в Уошбрук, — настаивала она.

— Значит, это случится дома? Как? — задал я вопрос, который пугал меня до одури, и я не был уверен, что хотел знать ответ.

— Я не скажу тебе, это слишком трудно. Была война, ты погиб в битве. Я не могла ничего сделать, чтобы это остановить, — сказала она, перестав плакать, и уставилась на меня твёрдым взглядом.

— В битве может многое случиться — ты не можешь быть уверенной, что всё обернётся именно таким образом. С кем мы сражались? — осведомился я. Насколько я знал, у Лосайона не было врагов, внутренних или внешних, помимо каких-то сумасшедших служителей культов.

— Я не знаю — кто, но я знаю, что это случится. Морт… я знаю! Этого не избежать, я это чувствовала, — сказала она.

— Будущее не предопределено.

— Всё, что я когда-либо видела — сбылось, — ответила она.

— А что насчёт священника, травившего людей? — парировал я. Я знал, что это она точно изменила.

— Когда я это видела, я знала, что смогу предотвратить это — и предотвратила. Однако всё, что я видела до и после, сбылось. То, что я увидела сегодня, изменить невозможно, — произнесла она с холодной предопределённостью в голосе, от которой я похолодел.

— Дай мне немного подумать, — сказал я, и вышел на веранду. Я забыл упомянуть это прежде, но вид на сады был сногсшибательным. Пенни пошла было за мной, но я отмахнулся от неё. Не каждый день узнаёшь, что жить тебе осталось несколько месяцев.

Там я провёл почти полчаса, глядя на деревья и слушая ветер. Мир казался гораздо ярче, чем совсем недавно, гораздо более стоящим жизни. Хотел бы я иметь возможность сказать, что именно заставило меня принять моё решение, но словами этого не передать. Я просто знал. Свернуть с пути — значит отказаться от себя, стать кем-то, кем я быть не хотел. Я вернулся внутрь. Пенни уже укладывала наши вещи обратно.

— Остановись, мы не уезжаем.

Выражение её лица было душераздирающим. Я бы почти всё отдал, чтобы его изменить, но не это.

— Ты же не серьёзно? — сказала она.

— Серьёзно. Я не могу их бросить. Герцогу нужны мои показания. Людям Уошбрука нужна моя защита. Мы нужны нашим родителям. Если я уйду, то не буду тем человеком, которого ты любишь — я буду пародией на него, подделкой. Я скорее предпочту встретить будущее с высоко поднятой головой, даже если это означает потерю… всего, — заявил я. Я сам был готов зарыдать, но решительность гнала от меня слёзы прочь.

Пенни встала, и подошла ко мне, лучась гневом:

— А что насчёт меня? А! Что насчёт твоих родителей? Мы можем взять их с нами! Что я буду делать, когда ты умрёшь? Ты об этом подумал!? — тряслась она как дерево в грозу. — Ты думаешь, воспоминания о твоих благородных намерениях согреют меня ночью? Думаешь, они принесут радость твоим родителям?

— Я не передумаю, — сказал я, но мне было больно видеть её такой.

— Ты, эгоистичный ублюдок! — попыталась ударить меня Пенни, но я поймал её запястье. Я позволил бы ей дать мне пощёчину — это могло бы позволить ей почувствовать себя лучше, но я волновался, что она поранит руку о мой щит. Мы поборолись немного, затем она отдёрнула руку. — Я не останусь. Если ты собираешься это делать, то можешь делать это один. Я не буду смотреть, как ты убиваешь себя, — сказала она притихшим голосом.

Я открыл рот, чтобы ответить «Ты мне нужна. Я не могу сделать это без тебя», но слова так и не прозвучали. Я не мог заставить её участвовать в этом. У меня не было права. Она шагнула назад, а я стоял с полураскрытым ртом. Пенни качала головой, будто отрицая то, что видела в моих глазах. Наконец она развернулась, подошла к двери, и миг спустя ушла. Даже не хлопнула дверью.

Я сел на кровать. Вообразить день, который окажется хуже этого, я не мог.