13. До обеда на блокпосту ничего интересного не происходит. Вялый разговор, уже известные и потому н

13.

До обеда на блокпосту ничего интересного не происходит. Вялый разговор, уже известные и потому неинтересные шутки. Жарко. Возле мешков находится почти невозможно — так печёт эта неутомимая жаровня, называемая солнцем.

Мне приходит в голову натянуть на трех прутьях что-то типа тента, но сделать такое сооружение не из чего, несмотря на мои тщательные поиски в округе. Дядька Никита и Петро Безручко смотрят на мои старания с долей скепсиса, и он оказывается оправданным.

Впереди, примерно в двух километрах от нас стоит подбитый украинский танк, задравший хобот ствола к небу. Он выглядит как обыкновенный монумент времен Отечественной войны, который должен стоять в селе, на постаменте, но никак не на обочине проезжей дороги. Мы не знаем, что с ним — подбили ополченцы или просто бросили украинцы. Кроме нас, ополченцев здесь не наблюдается, а дядька Никита танки не подбивал. Ни сейчас, ни в прошлой мирной жизни.

Этот странный танк не дает мне покоя, тревожит воображение. А вдруг там кто-то прячется и наблюдает за нами? Или в нем, внутри лежат полувысохшие трупы? А может там есть накидка, которая подойдет для тента?

Я давно порывался сходить на разведку к этой груде металла, бывшей когда-то грозным и опасным оружием, а теперь бесполезной и никому не нужной, и думаю, что сейчас пришло самое время

— Дядька Никита, я схожу до танка, гляну там. Может, найду тряпки?

Никита лениво поднимает голову — он расположился на пустых мешках в тени деревьев, и делает разрешающий жест рукой. Говорить ему не хочется. Рядом с ним пристроился старший Безручко, а Николай сегодня отпросился до обеда по своим делам. Дисциплина на нашем блокпосту неважная. С другой стороны, слухов о нацгвардейцах, шарящих где-то поблизости, нет, чего терять время попусту?

Я отправляюсь к танку. Стараюсь идти по обочине и, хотя от ног поднимается пыль, покрывающая мои мокасины густым серым слоем, всё равно это лучше, чем топать по горячему асфальту. Автомат на всякий случай беру наизготовку, снимаю с предохранителя.

Несколько сот метров я иду довольно легко и бодро, но со второго километра напоминаю сам себе собаку в жаркую погоду — хочется высунуть язык наружу и часто-часто мелко дышать.

Танк вырастает на моих глазах. Он серо-зеленого цвета, с башней обложенной ребристыми квадратами, словно чешуя рыбы. Я знаю, что это защита от гранатометов, так мне братья Безручко говорили. Однако квадраты от поражения не спасли. Оказывается, его не бросили, а всё-таки подбили и, судя по копоти за башней, попали в моторное отделение. Бушевавший пожар окрасил в чёрно-рыжий цвет всю заднюю часть железной машины.

Я приседаю на всякий случай — вдруг внутри кто-то прячется, и на полусогнутых приближаюсь к танку, медленно обхожу его. Вокруг никого, никаких признаков пребывания людей — ни живых, ни мертвых. Если кто-то и погиб, то могил поблизости, в пожухлой траве не видно, тела могли увезти с собой.

Перевожу дух, напряжение понемногу отпускает.

Итак, передо мной застывшая громада танка с задранным стволом, острыми ребрами граней защиты и открытыми люками на башне. Он похож на инопланетное существо, чутко прислушивающееся к голосу Вселенной. Кажется, что сейчас танк поймает сигнал, взревёт мотор, с металлическим лязгом закрутятся гусеницы, и он двинется по маршруту, известному только ему и далеким внеземным собратьям.

Осторожно и с оглядкой, я взбираюсь наверх. Моя мягкая бесшумная обувь почти не слышна. В тяжелых берцах, как у Коли Безручко, я сейчас бы походил на табун бегущих лошадей, звонко цокающих копытами.

Медленно заглядываю через люк башни вниз, предварительно засунув ствол автомата в темнеющее отверстие и чутко прислушиваюсь, готовый отпрянуть в любую минуту, едва услышу чужое шевеление. Но, судя по всему, внутри никого и уже давно, поскольку пыль засыпала серой пеленой железные внутренности. Мне хочется подурачиться, громко крикнуть: «Чисто!», как кричат вслух американские полицейские, обшаривающие дом преступника. Или постучать прикладом по корпусу железного монстра и услышать тяжелый звон изнутри. Но я сдерживаюсь и слегка критикую себя: «Меньше смотри чужих фильмов — целей будешь!»

Из танка тянет запахом металла, гари, солярки и ещё чем-то не особо приятным. У меня нет с собой фонарика, и потому толком не рассмотреть, что там находится внутри. Придется залезать — вдруг укры оставили что-то полезное. Но лезть следует осторожно — сюрпризы не исключаются. Вообще сюрпризы дело хорошее, когда знаешь, что они собой представляют. Только я их не очень-то любил и в мирное время, а сейчас, на войне тем более. Особенно, если они могут быть связаны с минами-ловушками.

Я опускаю ноги в люк, проталкиваю внутрь своё тело.

Духота от нагретого металла окатывает тёплой волной, и я чувствую себя мокрым с ног до головы, словно одетым зашёл в горячую сауну. В танке тихо, но не так темно, как казалось, когда я был снаружи. Полумрак позволяет рассмотреть детали.

Присмотревшись, я вижу желтые снаряды, лежащие вповалку, грязную танкистскую куртку, окровавленные бинты с побуревшими пятнами крови. На полу валяется порванная в мелкие клочья оперативная карта. Как они уцелели в огне пожара мне непонятно. А может здесь укрывался кто-то совсем недавно?

Внимательный осмотр показывает мне, что материала, брезента или длинного полога, подходящего для моей задумки, здесь нет. Со лба падают крупные капли пота — несколько упало на порванную карту.

Запах гари внутри оказывается сильнее, чем возле танка, и толком за прошедшее время не выветрился; он висит колом в воздухе, намертво приварившись к башне, сбивает дыхание, дурманит. У меня возникает смешная мысль, что я мог бы здесь задержаться и как школьник с пакетом на голове, вдыхающий клей «Момент», посидеть в тишине, покумарить, расслабиться…

Но осмотр закончен, пора возвращаться. Разведка результатов не дала.

Вдалеке что-то громыхает, и я с надеждой думаю, что это гром, что скоро будет дождь, который прольётся на умирающие от жары поля, обильно смочит наши нагревшиеся мешки на блокпосту, деревья, под которыми лежит беззубый дядька Никита, броню этого танка. Я и сам не прочь бы намокнуть, с удовольствием подставить струям освежающей влаги свою голову и торс, ради такого дела даже стянул бы с себя пропотевшую майку.

Этот многообещающий гром звучит в моих ушах как праздничный салют, он зовёт вперёд, наружу, прочь из танка! И ещё раз, оглядев напоследок внутренности металлического зверя и не найдя ничего ценного, я беру автомат и выбираюсь на свет.

Но к моему удивлению дождь не пошёл, как я ожидал, наоборот, посветлело. Лёгкие, белые стайки туч стремительно летели стороной, не останавливаясь, не заслоняя небо, словно были испуганы войной, случившейся на этом маленьком клочке южной земли. И только солнце никого не боялось: ни ополченцев, ни украинских нацгвардейцев, оно висело неподвижно и никуда не спешило.

Обратная дорога кажется мне не такой уж и длинной. По моим расчетам, скоро должна приехать Оксана с обедом, и я снова предаюсь приятным воспоминаниям о прошедшей ночи. В то же время меня занимают мысли, как она будет вести себя, особенно в присутствии Петра. Засмущается или как ни в чём не бывало?

Я иду довольно быстро, зримо приближаясь к нашему мешочному блокпосту издалека кажущемуся насыпной горкой. К моему удивлению, никакого присутствия людей я не обнаруживаю. Обычно над мешками торчат головы, стволы автоматов, а тут ничего. Странно!

А еще странно то, что рядом с крайним мешком на земле валяется наш флажок Донецкой республики. Может ветром сдуло?

Подойдя вплотную к бетонным блокам, я весело кричу:

— А ну, подъём! Застава в ружье!

Мне никто не отвечает. Со смешанным чувством возрастающей настороженности и досады, что никто не отреагировал на мою шутку должным образом, обхожу стороной блокпост. И впрямь никого. Но вот что непонятно, недалеко от поста, ближе к деревьям, там, где валяются разбросанные мешки по земле, я вижу ямку похожую на воронку от гранаты.

Ни дядьки Никиты, ни братьев Безручко нет на месте. И никаких следов от них, будто все трое испарились, попав под жгучие солнечные лучи. «Испарились как вода», — машинально замечаю я.

На мгновение мне кажется, что было бы лучше, если под одним из деревьев я увидел бы мертвого человека — Петра или Никиту, или младшего Безручко, хотя бы кого-нибудь из них. И это странно. Разве смерть этих людей сможет меня успокоить? Как будто смерть несёт спокойствие.

Но отсутствие ополченцев выглядит еще хуже. Словно их захватила внеземная цивилизация, какие-нибудь собратья той железной машины, чрево которой я только что посетил, и утащили за собой в черную дыру неизвестности.

Я хмурюсь. Неизвестность — пугающее слово, особенно на войне.

Оглядываюсь вокруг, внимательно рассматривая сельские дали, но никого не вижу. Вдалеке, в сторону села тянутся деревья мелкими колками. Они растут негусто и сквозь тонкие стволы виднеются поля, засаженные подсолнечником. По сторонам от блокпоста растёт едва скошенная пожухлая трава, доходящая мне почти до колен. В ней бы я тоже увидел врагов, если бы кто-то прятался.

«Куда же они все делись? — думаю я в лёгкой панике, — может, на село напали с другой стороны и выбили ополченцев?»

Что делать, бросать пост? Нельзя! С другой стороны, вдруг Засечное уже захватил противник, а я здесь торчу без толку?

Мои колебания не дают принять верное решение, и поэтому я думаю выждать время. Между делом, подхожу к блокпосту, подтаскиваю ближе несколько резиновых покрышек, и поднимаю флаг ДНР, втыкаю его между мешков. Вот так, пусть обозначает, что этот бастион ещё не взят!