- А тебе то зачем?- Кируся брезгливо скривилась, многозначительно окидывая меня критическим взглядом.

Тут и впрямь было от чего кривиться. Я и сама это не раз проделывала, стоя у зеркала. Тёмные круги под глазами, потускневшие, хотя и крашенные волосы, бледная кожа, обветренные щёки в мелких прыщиках и руки в цыпках. Кому с таким чудом -юдом захочется проводить ночи? Одета я была тоже, мягко говоря, бедненько. Одни- единственные джинсы, на все случаи жизни, дохлый, растянутый от частой стирки, свитер и курточка, совершенно не годящаяся для здешних морозов.

- Выспаться чёрт вас всех бери! – рявкнула я. – Работать целые сутки просто немыслимо!

- А ты не ори! Поработаешь, ничего с тобой не случится. Хотя бы опыта наберёшься, а то руки из задницы растут!

Металл в голосе Кируси, должен, как она думала, призвать меня к порядку и вернуть в обычное состояние пришибленности. Вот только меня уже понесло. Моё отсутствие длинною в целые сутки вызовет живой интерес у обитателей общежития. Нет хозяина? Так почему бы не вскрыть замок и не поживиться? Расстаться со своим немногочисленным имуществом я желанием не горела. Каждая ложечка, кастрюлька, тарелка, да и многие другие, так необходимые в быту вещи, доставались мне с большим трудом. Ведь помимо еды, нужно было рассчитываться с хозяйкой за комнату. Первые дни моей самостоятельной жизни поразили меня ни сколько общежитской грязью, и даже не вечными сумерками Амгроведска, сколько скоростью исчезновения мыла и зубной пасты. Живя в полном достатке под крышей родительского дома, я даже не задумывалась над тем, на сколько дней хватает одного куска мыла. Сейчас же, я точно знала, сколько мыла, пасты и туалетной бумаги мне понадобится в месяц, в каком магазине можно приобрести дешёвые макароны и, как приготовить мясо, чтобы его хватило на три дня. Вся моя зарплата, до самой мелкой монеты, была рассчитана. Ни лишних трат, ни потери чего-либо, я позволить себе не могла. Может быть, по тому меня и невзлюбили коллеги. Почти каждую неделю персонал больницы сдавал деньги то на подарок ко дню рождения неких Леночек, Олечек и Танечек, то на чьи-то крестины, похороны и свадьбы, то на угощение чиновников, прибывших с проверкой. У меня же, никогда не было денег. Это злило коллег, и за глаза мне дали кличку « церковная мышь».

- Раз я такая безрукая, что же ты своих подруг не попросила себя заменить?- ехидно поинтересовалась я. – И не смей повышать на меня голос! Кто ты вообще такая, чтобы оценивать мою работу?

Радостные улыбки Кирусиных подруг, горящие глаза самой Кирки подсказали мне, что дела мои хуже некуда.

-Кира , в отличии от тебя, грамотный специалист, - раздался за спиной сухой, чуть хрипловатый голос старшей сестры.

Она, как всегда, в накрахмаленном халате и высоком чепце, формой напоминающим ведро, стояла за моей спиной. Мысленно, я окрестила её солдатом в юбке. Старшая сестра терапевтического отделения была высокой и жилистой, обладала твёрдым, низким, почти мужским голосом и таким же характером. Ни грамма косметики на желтоватом лице, ни капли духов. Волосы, серые и редкие она прятала под чепец, ступала неслышно, крадучись. Не удивительно, что я не заметила её приближения.

- Поставить тебя, в ночную смену, было моим распоряжением. И не тебе, криворукой неумехе, обсуждать мои приказы! Ты должна быть благодарна коллективу за то, что тебя не бросили, научили всему.

- Мы помним, - тут же, со всем присущим ей подобострастием, заговорила Александра, побагровев от волнения. – Кузнецова даже не знала, где верхний квадрант ягодицы находится.

Присутствующие тут же захихикали, прикрыв рты ладошками.

- А документацию и до сих пор вести не может, да после Кузнецовой сам чёрт ногу сломает, - поддержала Степанида, театрально утирая пот со лба.

- Переодевайся, и марш на своё рабочее место! – отчеканила старшая.

Под цепким взглядом начальницы и коллег я принялась стягивать с себя трещащий свитер, затем джинсы. Положить одежду было некуда, так, как диван заняли Кируся и компания, а на табурет уселась старшая. Пришлось всё вешать на створку шкафа, откуда сваливался то свитер, то джинсы, то куртка. И в ответ на падение вещей, со стороны коллег раздавалось нетерпеливое цоканье.

- Кузнецова! – каркнула старшая, когда последняя пуговица моего халата была застёгнута. – Опять в помятом халате! Неужели так сложно погладить?

- У меня нет утюга, - пробурчала я, сама не зная, чего больше желаю, разреветься или вцепиться этой стерве в глотку.

Дружный смех девиц заставил мои щёки вспыхнуть, не то от гнева, не то от стыда.

Пользоваться добротой соседки и просить у неё утюг чаще, чем раз в две недели я не решалась. К тому же, Фаина сразу же дала мне понять, что быть моей подружкой, а уж тем более, нянькой, она не собирается. Помогла освоиться в общаге, предупредила местных мужиков, чтобы не приставали ко мне, показала, где какие магазины находятся, и будет. А обращаться к сестре- хозяйке, мне было попросту страшно. Эта дама, с внешностью ротвейлера и рыком аллигатора была готова загрызть каждого, кто пытался приблизиться к её кабинету. Меня же она возненавидела сразу же после того, как узнала, что я не сдала деньги на рождение её внучка.

Рабочий день, как всегда, проходил в суете, в напряжении, под аккомпанемент насмешек и гаденьких шепотков коллег. Я то, обрабатывала пролежни, то мерила давление, то колола уколы. Больные сливались в общую массу. Они кряхтели, стонали, жаловались, благодарили. Благодарностей было значительно меньше. Рука моя, по прежнему, оставалась тяжёлой, а движения торопливыми и неуверенными.

Но, несмотря на это, наука коллег не прошла даром. Первые месяцы моей трудовой деятельности, дались мне нелегко. Я боялась взять в руки шприц, не то, чтобы уколоть им больного. Пролежни на теле лежачих больных вызывали тошноту, а журналы и карты больных вовсе казались непролазными дебрями. Обучая, девицы вываливали на меня каждый день столько ругательств, сколько я не слышала за всю свою жизнь.

- Уволюсь, - говорила я себе, приходя в общежитие и зарываясь лицом в подушку. Но на следующий день вновь отправлялась в больницу.

Вот только не надо думать, что меня погнали на эту работу сострадание к болящим и любовь к медицине. Просто, как выяснилось после долгих, изнуряющих своей безуспешностью, поисков, до меня, наконец дошло, что желающих устроиться уборщицей, официанткой или даже санитаркой в той же больнице, было пруд пруди. А какую должность сможет занимать человек побывавший на амгровых болотах? Зато медицинские сёстры требовались. Так что пришлось брать диплом Веры Кузнецовой и устраиваться на работу. Справедливо рассудив, что в травматологию, хирургию и родильный дом мне не в коем случаи нельзя, я отправилась в терапевтическое отделение. Оно мне показалось не таким страшным.

- Дочка, - увидев меня, просиял дед Борис Григорьевич. – Опять грустишь?

- Грущу, - согласилась я, перетягивая руку деда резиновым жгутом.

- От начальства попало? – затуманенные глаза старика хитро прищурились.

- И откуда вы всё знаете?

Игла спокойно вошла в вену. Теперь можно расслабиться. Я всегда боялась не попасть, уколоть не туда. И чем больше я этого страшилась, тем чаще мои страхи осуществлялись.

- Обидно подчиняться дуракам, не находишь? – дед пожевал губами, скорчил брезгливую гримасу. – А нашим государством правят дураки, и замы их дураки, и все начальники – дураки. То-то дело они! Прекрасные существа, управляющие стихиями, живущие несколько тысяч лет, мудрые, великодушные. Знаешь, дочка, будь они у власти, мы бы не гнили в этих комнатушках по три человека на один квадратный метр. Да и не пришлось бы тебе, молодой и красивой вот так бегать, клизмы ставить за гроши.

- А как же кровь? – спросила я, чувствуя, как по телу бежит множество мурашек. Как же было приятно хоть с кем-то поговорить о вампирах, словно так, я становлюсь ближе к Харвальду.

- Кровь, - старик надтреснуто засмеялся. – В то время у тебя мог быть только один реципиент, а сейчас- тысяча. И каждый старается укусить побольнее, начиная Великим триумвиратом и заканчивая твоей старшей сестрой.

- И вы не боитесь говорить такое?

- Я уже стар, чтобы бояться. У меня другие страхи - умереть грязным и вонючим, например. А вот внучку моему следует поостеречься. Знаешь, странная штука – жизнь. С начала ты учишь молодёжь, а потом она учит тебя. И под старость лет, к тебе приходит понимание, что все твои идеалы, твои ценности, твои устои - мусор. Начинаешь осознавать, насколько был не прав, и насколько прав тот, кто был когда-то слюнявым карапузом.

Люди на других койках о чём-то говорили, читали газету, капались в своих телефонах. На нас внимания никто не обращал, потому я и решилась задать вопрос:

- А вы бы хотели, чтобы вампиры вернулись?

- Нет, - Борис Григорьевич устало покачал седой головой. – Если они вернуться, то как раньше уже не будет. Вампиры не захотят повтора прежних ошибок и не дадут нам прежней свободы. Настанет время ванн. Вот только внуку моему не объяснишь. Он и слышать меня не хочет.

Меня передёрнула от воспоминания о мужчине, сидящем в ванной в лучах кроваво-красной лампы. А ведь его хозяином был Харвальд, добрый, нежный, романтичный. Так как же выглядят жертвы жестоких и властных вампиров, ведь среди них есть, наверное, и такие?

Я прижала ватный шарик к месту прокола и вышла из палаты. Со стариком говорить было интересно, но меня ждали и другие больные.

В коридоре санитарка Клавдия Петровна хлестала по полу грязной тряпкой. Несколько брызг попало на полы моего халата.

- А если, не получив ответа, он махнёт рукой и не станет меня искать? - вяло кружилась в моей голове, запоздало пришедшая, мысль. – Почему, разрушив стены городской тюрьмы, он не взял меня с собой? А, может и не Харвальд, вовсе, прислал этого комара? Мне необходимо научится жить без надежды на встречу с Харвальдом, найти хотя бы малую толику радости в этом унылом краю, стать открытой для новых отношений, а, иначе, просто сойду с ума.