— Сучча Синх! — робко и ласково позвала она, просовывая в окно руку с узелком. — Возьми ужин…

— Поди прочь! Мне не до тебя! — огрызнулся он и оттолкнул ее руку.

— Сучча Синх, выйди на минутку, выслушай меня… Если бы утром не случилось несчастье…

— А ну заткнись и проваливай отсюда! — по-прежнему не глядя, прорычал муж и крикнул кондуктору: — Весь багаж сгрузил?

— Остался еще сундучок! Сейчас подаю! — ответил кондуктор сверху.

— Сучча Синх, я уже два часа жду тебя, — с мольбою в голосе произнесла Бало. — Выйди на минутку, и я все объясню… Чтоб он сдох, проклятый Джанги! Это из-за него, собаки, я не принесла обед вовремя и так намучилась! — И она вновь протянула руку с узелком.

— Спустил сундучок? — крикнул Сучча Синх, высовываясь из кабины.

— Поехали! — отозвался кондуктор.

— Сучча Синх! — В голосе Бало послышались слезы.

— Поди прочь! — повторил он и снова отпихнул руку с узелком.

— Сучча Синх! Если виновата — накажи, но ужин-то тебе пригодится! А придешь завтра домой — расскажу все по порядку, как дело было…

— Нет у меня дома! А к тебе пусть другие ходят…

И грязно выругавшись, Сучча Синх тронул с места машину.

— Сучча Синх! — отчаянно закричала Бало вдогонку, но крик ее потонул в реве мотора. Автобус ушел, и только густое облако пыли висело над дорогой.

Солнце уже склонялось к западу, жара спадала, небо становилось прозрачней и чище. Над навесом пронеслась какая-то птица. Далеко в поле можно было различить несколько ярких точек — пестрые тюрбаны крестьян. Зайдя под навес, Бало выпила воды и, смочив разгоряченное лицо, насухо вытерла его концом сари.

Из Джалландхара автобус Сучча Синха вернется не скоро. Нужно ли ждать его? Все-таки мужу не следовало так поступать: почему он не выслушал ее?.. А дома Зиндан сидит запершись и, наверно, чуть жива от страха. Что, если подлый Джанги будет ломиться в дверь? Если б Сучча Синх взял узелок, она бы часа через полтора была уже дома. А теперь как быть?.. Ох, как он разозлился! Сказал, что завтра не явится домой. А вдруг в самом деле не придет? Конечно, он вправе на нее сердиться. Он же голоден и не мог знать, что ее задержало. Если бы она сумела все объяснить, он, конечно, взял бы лепешки… Но как быть теперь?..

Продавец воды, собираясь уходить, закупоривал свои кувшины. Нищего уже не было на остановке. Только его собака все принюхивалась к чему-то и бегала вокруг навеса.

Багровое солнце почти касалось линии горизонта, и у птиц, носившихся низко над полем, были золотые, обливающие пурпуром крылья. За каждой бежала по земле уродливо вытянутая тень. Бало, взглянула на собственную тень — она бледной чертой косо пересекала дорогу и терялась в серых комьях взрытой земли. С поля доносилась мелодия «Махии»[37]. Ее выводил вдалеке печальный женский голос:

Эта песня с давних пор жила в душе Бало. Она часто слышала ее еще в детские годы, когда, бывало, в душный летний вечер вместе с подружками купалась в арыке. Весело прыгая и поднимая тысячи брызг, они с визгом подставляли спины под прохладные струи из вереницы кувшинов, тесно нанизанных на веревке, которую двигало поскрипывающее колесо чигиря. Эта грустная песня звучала особенно проникновенно в часы летних сумерек, когда край неба еще пламенеет, а остальная его часть уже задернута на ночь бархатным пологом, усыпанным блестками звезд.

По мере того как Бало подрастала, «Махия» стала будить в ее душе чувство истомы и ожидания. Эту песню с подкупающей простотой пел Лали — пастушок из их деревни. Сколько раз под старой смоковницей слушала она, затаив дыхание, доносящийся с полей грустный напев… Но пришел день, когда мать настрого запретила ей бродить вечерами за деревней. Девушка уже на выданье, долго ли до греха… А вскоре ее выдали замуж…

В день помолвки Бало ее подружка Паро до глубокой ночи пела «Махию» у них во дворе, аккомпанируя себе на маленьком барабане. Устав отбивать такт, она прижала барабан к груди и, томно склонившись на него головой, продолжала тоненьким голоском выводить слова:

Бало тогда еще не знала, кто ее жених и каков он собой, но что-то шептало ей, что это тот красавец, что встает перед ее глазами, когда она слушает «Махию». И вот настала брачная ночь. Когда Сучча Синх снял с ее лица покрывало и она впервые увидела своего нареченного, ей показалось, что она узнает того, кто являлся ей в девичьих грезах. Он ласково взял ее за подбородок, приподнял лицо, и горячая волна разлилась по всему ее телу. Рука, тронувшая ее лицо, была прохладнее, чем серебряные подвески на лбу, а ее прикосновение — нежнее благовонного сандалового масла. Бало взглянула ему в глаза и вся затрепетала от охватившей ее невыразимо сладкой истомы. «Ты мое счастье, мой бриллиант драгоценный…» — прошептал он, задыхаясь, и заключил ее в свои объятия. Бало хотела ответить, что она всего только прах у его ног, и вдруг без слов припала лицом к его плечу…

Продавец воды прервал ее воспоминания.

— Смеркается, мать, — добродушно сказал он, — шла бы ты домой. Что толку сторожить пустую дорогу?

Эти слова вернули ее к действительности.

— Не знаешь ли, почтенный, когда придет автобус из Джалландхара?

— Да, вероятно, не скоро! А ты что же, так и будешь здесь стоять в темноте?

— Буду стоять, пока ужин мужу не отдам.

— Если б нуждался он в твоих лепешках, он бы еще днем их забрал… Уж больно возомнил о себе, словно не на земле живет, а по небу летает!

— Мужчины, почтенный, часто сердятся. Что поделаешь…

— Ну, стой, если нравится. Я пошел.

— Счастливого пути, почтенный!

Пока Бало говорила с ним, у нее само собой созрело решение: она должна дождаться автобуса из Джалландхара. Ничего с сестрою не случится, если она и поплачет в потемках часок-другой.

Надо только, чтобы Джанги не смел больше к ней приставать. Пусть попробует еще раз схватить ее за руку — Сучча Синх не будет с ним церемониться: выволочет из дома за гриву и швырнет на площадь посреди деревни!.. Но стоит ли говорить мужу? В гневе он нехорош — может и голову проломить… Сучча Синх, зная свой характер, и сам старается держаться подальше от всяких деревенских передряг, а уж вмешиваться в это дело ему вовсе не надо. Хорошо, что он не стал ее слушать… Но он сказал, что не придет во вторник! Что, если и в самом деле не придет?.. Нет, она ему ничего не скажет о Джанги… Только бы не сердился на нее, а домашние дела она уж как-нибудь сама уладит. Когда в доме есть хозяин, семья счастлива и живет в достатке. А стоит мужу бросить семью… При одной мысли об этом у Бало заныло сердце. В прошлом году их односельчанин, Лоту Синх, оставив больную жену, скрылся куда-то вместе со своей любовницей. Жена некоторое время жила подаянием, а когда ей перестали подавать — бросилась в колодец… Ах, что творилось в деревне, когда ее раздувшееся тело вытащили из колодца…