В тот день добиться чего-либо осмысленного от старика не удалось. На следующий Феррик пришел во вменяемое состояние, и с недоумением пояснил: я разделываю тушки не чем-нибудь, а Нарной — так называют ритуальные кинжалы Зрячих.

— Неужели вы забыли даже это?! — вскричал Феррик, и его перекошенные губы задрожали, — вы, Черное солнце, солнце солнц по праву рождения?!

— Э-э-э… ну… не… конечно, нет… — выдавила я, наблюдая за стремительно синеющим Ферриком и пытаясь сообразись, что делать, если старик сейчас перекинется, — просто… моё право всегда со мной. Нарна в руках или нет.

— Великая! Великая мудрость! — вскричал Феррик, и бухнулся на колени.

Я не удивилась: привыкла.

Нога заживала. Готовясь к возвращению, я начала расхаживать её, и набрела на библиотеку. Огромное сборище всевозможных свитков, списков, и изданий, оказалась в моём единоличном распоряжении. Удивительно, но многое тут сохранились со времён до Катастрофы. Кое-где поперёк страниц стоял штамп «Ересь» — но так у нас «неудобные» книги вообще жгут.

Тайну моей «мерранской личности» раскрыть не удалось. Удалось узнать другое: те, кого в моём мире называют Проклятыми, здесь известны, как Зрячие. Красиво. И ближе к нашей главной особенности — ощущать, порою даже видеть, неоднородности пространства. В моем мире это не так уж сложно, а вот в Мерран требует усилий: даже у меня с непривычки далеко не всё получалось. Так вот те, у кого получается, вскоре после Катастрофы стали в Мерран элитой из элит, а «расфуфыренные ножики», или Нарны — знаком принадлежности к высшему сословию.

Поначалу я обрадовалась: в кой-то веки нашлось место, где не надо скрывать свою кровь. Однако нет хорошего без дурного: охота на проклятых, или Зрячих, никуда не делась, лишь поменяла форму. В Мерран считали, что священную кровь необходимо сохранять в чистоте. Элита женилась внутри себя и потихоньку вырождалась. Даже бастардов-полукровок помещали в монастыри, и принудительно скрещивали между собой — ведь потомство должно быть правильным.

— Для кого правильным-то? Зачем вообще это надо? — всё допытывалась я, — чем плохи обычные родовитые люди при деньгах?

— Они лишены божественной благодати, — убежденно отвечал Феррик, — лишь хранящий в крови частичку великих Дверей может стать новым Императором.

На этом разговор обычно заканчивался. Однажды мне пришло в голову спросить:

— Про пришествие Императора — это как? Смена власти? А прежний тогда чего? Умрет?

Старый монах замер. Медленно повернул голову, и так же медленно моргнул. Светло-голубые до бесцветности глаза заблестели, в складках век показались слёзы.

— Верую, — едва слышно прошептал Феррик, и нащупал на груди медальон в форме солнечного диска, — я не мог так ошибиться… верую!

И больше не проронил ни слова, пока не настало время проводить солнцеслужение.

Кровь, своя и чужая. Боль. Отчаяние. Безысходность.

Я вскочила с кровати, вся в холодном поту. Высунулась в окно, чтобы прийти в себя после кошмара. Обычное утро в Мерран, ага. С одной лишь разницей: не смотря на кошмарный сон, на сердце очень легко, потому что сегодня — день отправки домой. Вон, уже и заплечник в углу стоит. Бери да сваливай.

Со дня моего прибытия в Мерран прошло пять декад. Потеплело, чёрный диск затменного солнца превратился в ослепительно-белый серп. Нога восстановилась, размеренное существование надоело, монастырские припасы начали подходить к концу. Что за это время происходило дома, я боялась даже предполагать. «Пора», решила я, и объявила об этом Феррику. Он воспринял новость почти со слезами, но поделать, конечно, ничего не мог. Только умолял помочь с уборкой в храме — кадаргам заходить туда не разрешалось, а в одиночку старик не справлялся. Я, как последняя дура, согласилась. Пять дней змее в задницу: то помой, сё сверни, там развесь, здесь завесь. Однако сегодня всё. Ухожу, и колотись оно всё через ящерицу!

Я оперлась на подоконник, вдохнула холодный воздух. Окинула прощальным взглядом черные контуры гор. Справа из-за них поднималась бугристая серо-синяя туча. Она медленно пожирала небольшой кусочек светло-синего неба, подсвеченного короной Апри. Ещё немного, и месяц солнца вынырнет из-за гор. Надо торопиться, пока Феррик занят на солнцеслужении, а то как перехватит с очередными глупостями, опять задержусь.

И почему я его слушаю?

В туче полыхнуло, зарокотало. В лицо полетели мелкие капли полуснега-полудождя, оставляя мокрые следы на щеках, на ресницах, путаясь в куцем ежике волос: перед возвращением в свой жаркий мир я к гадюкам состригла всю кучерявую копну, что отросла за время «сидения» у Бассаров и в Мерран. Вот дали же боги волосы — мало того, что светлые, так ещё и вьются, как хвост у геккона. Только короткой стрижкой с этим ужасом и можно справиться.

Внезапно дверь в комнату затряслась под ударами.

— Свет Кетания! Свет Кетания! — раздался взволнованный голос Феррика, — свет Кетания, вы ещё здесь?

О боги…

— Свет Кетания?

Дверь начала приоткрываться.

— Не одета! — рявкнула я.

— Да, да, простите, конечно, — заблеял старик, — но я… покрывало… аларь… и дальний путь, счастливый…

— Выхожу! Ждите!

Покрывало, мать его. Я ж ему говорила, что вместе надо, а он «сам» да «сам». Боги тебя во все дыры.

Ругаясь сквозь зубы, на чем свет стоит, начала одеваться. Решила сразу «по-походному», не особо утепляясь — в Тимирии значительно теплее, чем здесь, в родном мире и подавно. Тунику и сандалии оставила пока в заплечнике, как и подобие кожаного доспеха, найденного в одной из кладовок: переоденусь непосредственно перед отправкой в Зеркало. Сейчас же надела полотняные штаны и рубаху, пригнанные по фигуре, на них — такие же из тонкой шерсти. Рукава и штанины обмотала кожаными ремнями. Сверху — монастырский балахон: ткань хоть и тонкая, но от влаги предохраняет неплохо. На ноги — сапоги, набитые тряпками: мой размер так и не нашелся, обувных дел мастера поблизости также не наблюдалось.

Затем проверила содержимое заплечника — сухари, вяленое мясо червекрыс, сушеные овощи, бурдюк с водой. Веревка, огниво, плошка. В очередной раз пожалела, что так и не нашла болты под ручной скорострельный арбалет, который обнаружила в привратных кладовках. Очень пригодился бы против монторпов — так, оказывается, звали монстров из заброшенного мира. В Мерран их хорошо знали, и считали воплощением «грязных» душ, которые принесли Катастрофу. Звучит странно, да. Хотя… Проклятые-Зрячие здесь элита, мировое зло не припишешь. Уродливые звери — совсем другое дело.

Ладно, хватит разглагольствовать. Пора.

— Пошли, — сказала я, распахивая дверь.

Старик тут же развернулся и засеменил по коридору, да так быстро, что тоже пришлось ускориться.

Присеменили мы в главный храм, где на ложе подвернутого пространства покоился огромный позолоченный шар — символ Великого Апри. Всю зиму его закрывала непроницаемо-черная ткань. Сейчас, когда зимнее затмение подошло к концу, священное покрывало снимали до осенней поры, в которую соседняя планета Атум начнёт «пожирать» бога-солнце вновь.

Я неоднократно предлагала Феррику сделать всё вместе, но он твердо отказывался, ссылаясь на Солнечный закон — по нему в зимнее время женщинам не положено всходить на алтарь (так же как мужчинам — в летнее). Но теперь выбора не осталось. Старик окурил меня горьким дымом, обрызгал водой, и разрешил свободно передвигаться по алтарю, «лишь бы явился лик Великого».

Покрывало висело криво. Когда Феррик начал стягивать этот огромный кусок ткани в одиночку, часть зацепилась за алтарную надстройку, часть — за «крючки» пространства, которые удерживали шар, подобно жемчужине в кольце. Теперь, чтобы всё исправить, пришлось немного «полетать»: совместными усилиями мы создавали упругие вихри, я с их помощью подпрыгивала к «крючкам», Феррик страховал, чтоб приземление было мягким.