- Вы встречались с товарищем Берия, товарищ Хрущев?

Вопрос был совершенно неожиданным.

- Я? С Берия? Который в Закавказье? Нет, товарищ Сталин, никогда не встречался.

Сталин раскрыл папку и показал Никите довольно пухлую рукопись. Глядя Хрущеву прямо в глаза, заметил в раздумье:

- Прислал мне текст своей работы о революционной борьбе коммунистов Кавказа. В основе все правильно. Даже слишком правильно. Это и вызывает настороженность. Не помню уж кто, но очень верно сказал: "Здорово хорошо тоже нехорошо". А главное - очень Сталина хвалит. Во-первых, это мне не нравится. И, во-вторых, это мне не нужно. Впрочем, к нашей встрече это не относится.

Он неспешно пересек весь огромный кабинет и, положив папку и трубку на конференц-стол, протянул руку Хрущеву:

- А пригласил я вас, чтобы сказать вам вот что. Поздравляю с чрезвычайно важным назначением. Столица. Москва - и сердце, и мозг страны. Надеюсь, партия надеется на вас, Микита.

Так он назвал Хрущева впервые, и у Хрущева на глазах выступили слезы. При каждой встрече со Сталиным Хрущева охватывало трепетное, сладостное, никогда ему ранее неведомое чувство. В нем были и сыновняя любовь, и бесконечная преданность, и безоглядное обожание - за простоту, мудрость, аскетизм и осознанную, бескомпромиссную верность Идее. Тело охватывала дрожь, сменявшаяся истомой. И он готов был идти за вождем и на пир, и на плаху, и отдать саму жизнь за великого мессию коммунизма.

Никита быстро наклонился, стал целовать сталинскую руку.

- Товарищ Сталин, товарищ Сталин... - всхлипывал он при этом, замирая от счастья.

- Что вы это? Глупость какая! - Сталин вырвал свою руку, взял папку и трубку и направился к своему письменному столу, который был расположен в дальнем углу кабинета у окна. Закурил, и весь кабинет постепенно наполнился сладким ароматом "Герцеговины Флоры".

- Подходите, садитесь, - он указал Хрущеву, который стоял ни жив, ни мертв у двери, на кресло у своего письменного стола, а сам сел в кресло напротив. - Что это у вас за бумаги, свернутые в трубку?

Никита мелкими шажками, бочком подошел к Сталину, но продолжал стоять.

- Садитесь, - увещевательно-отеческим тоном повторил он. - Я вас слушаю.

Никита суетливо развернул несколько больших листов ватмана, стал искать глазами, чем бы прижать их с двух сторон, чтобы они вновь не сворачивались. Сталин передал ему две бронзовые чернильницы с массивного прибора.

- Это, товарищ Сталин, черновые эскизы моего предложения перестройки Кремля, - Никита скромно потупился. Вздохнул тяжко и, съежившись под удивленно-строгим взглядом генсека, стал выдавливать из себя слова:

- После ликвидации храма Христа Спасителя, акта, на мой взгляд, совершенно необходимого и своевременного (а, может быть, даже и запоздалого) я имел продолжительную беседу с Лазарем Моисеевичем Кагановичем. И даже не одну.

- Наш Лазарь большой говорун, - Сталин усмехнулся в усы, неспешно примял табак металлической ложечкой, вновь раскурил трубку. - О чем же вы беседовали?

- А надо, товарищ Сталин, окончательно искоренить поповскую... - он хотел сказать "херню", но вовремя сдержался - ...поповскую нiсенiтницю.

И, уловив вопрос в глазах вождя, пояснил: "Околесицу". Сталин молча попыхивал трубкой и Никита, приняв это за одобрение, продолжал, обретая уверенность и вдохновляясь:

- Кремль испокон веку был вотчиной московских князей и царей. Чтоб легче дурить нашего брата, понастроили они там церквей видимо-невидимо. Теперь наступила новая эра рабочих и крестьян. Теперь мы хозяева жизни. И мы будем строить то, что любо-дорого нашему сердцу и разуму. Предлагаю снести к чертовой бабушке Успенский, Благовещенский и Архангельский храмы. Да, и, конечно, колокольню Ивана Великого. А вместо всего этого хлама мракобесия построить Дворец Комсомола, Дворец Профсоюзов и Дворец Партии. И заместо колокольни - Дворец Пионеров!

"Лихой хлопчик наш Микита, - подумал Сталин. - Весь мир насилья - до основания. Мда..."

- Как вы думаете, товарищ Хрущев, - он присел за боковой столик, отхлебнул из стакана в простом подстаканнике глоток остывшего чая с лимоном, приглашающим кивком указав Никите на второй стакан, - правильно мы сделали, ликвидировав в двадцатых большую часть духовенства?

- Тут не может быть двух мнений! - Никита вскочил с кресла, поднял сжатые кулаки над головой. - Паразиты, захребетники, кровососы! Жаль, что не всех, а только большую часть. И буржуазию жаль не всю извели, надо было вырубить ее под самый корень, чтобы никаких мерзких побегов в будущем не проросло на нашем святом пролетарском поле.

- Но ведь вместе с ними уничтожалась национальная русская культура. А она создавалась веками.

- Товарищ Сталин, - Никита решил, что вождь нарочно подначивает его, - мы создадим нашу, новую, социалистическую культуру, она будет и выше, и чище, и прекраснее дворянской.

Наступило молчание. Сталин пошел вокруг конференц-стола, глядя то в пол, то прямо перед собой. Никита застыл, провожал его глазами, боясь шелохнуться. "Подумаешь - их культура! Будут и у нас свои, рабоче-крестьянские парни, которые утрут нос и Пушкину, и Толстому, и Гоголю. Вот Горький - из босяков, а прославился на весь свет", - убеждал себя мысленно он.

- На голом месте вырастает лишь чертополох, - как-то отрешенно произнес Сталин. - Но я сейчас не об этом. Я о десятках тысяч казненных.

Никита вздернулся, порываясь сказать что-то, но Сталин повернул к нему руку ладонью, призывая молчать.

- Да, все верно, борьба есть борьба, если не ты врага, так он тебя. Железная логика любых, в том числе и классовых битв. Но меня иногда преследуют слова юродивого из "Бориса Годунова".

Никита смотрел на вождя непонимающе.

- Такие вещи надо знать, - бесстрастно сказал Сталин. - Одни вещи понимать, такие как, например, "Дни Турбиных". Другие - как, например, "Борис Годунов" - обязательно знать наизусть. Без этого Россию просто не понять. Пушкин - энциклопедия русской жизни. Более всеохватна и глубже, чем Шекспир - энциклопедия английской. Царь Борис просит Николку помолиться за него. И юродивый отвечает: "Нет, нет! Нельзя молиться за царя-Ирода Богородица не велит". На душе Бориса лишь один грех - жизнь малолетнего царевича Дмитрия. А на нашей, на моей миллионы...

Последние слова он произнес тихо, лишь самому себе. Лицо его потемнело, он прикрыл глаза правой рукой и долго молчал.

"Сколько же мне надо учиться, читать, чтобы знать и, главное, понимать хоть десятую часть того, что знает и понимает Он, - тоскливо думал Никита. - И какое же это счастье, что во главе строительства Будущего без Слез и Горя стоит человек, который на десять голов выше всех других, кроме Ильича, вождей нашей революции".

- Теперь ваш проект, товарищ Хрущев, - Сталин подошел к разложенным на столе ватманам, стал скрупулезно рассматривать каждый лист. Никита ревниво наблюдал за его взглядом. Поначалу он даже попытался давать кое-какие пояснения. Однако, лицо Сталина оставалось непроницаемым и Хрущев смолк. Прошло около десяти минут прежде чем генсек вновь пошел вокруг конференц-стола.

- Ваша идея любопытна, хотя и не оригинальна - как вы знаете, разрабатывается план, рабочий план строительства на месте храма Христа Спасителя Дворца Советов.

Он подошел к книжному шкафу, раскрыл зашторенные дверцы и Никита увидел метровый макет грандиозного здания, которое венчала статуя Ленина.

- Хочу подчеркнуть, - продолжал Сталин, - в данном случае эпигонство - препятствие вторичное. А первичное - совсем другое.

"Черт, эпигонство какое-то. Что оно означает? - уныло подумал Никита. - Надо запомнить. Вернусь к себе - обязательно посмотрю в энциклопедии. Наверняка оно есть в "Брокгаузе и Ефроне".

- Если вы заглянете в популярный энциклопедический словарь, - Сталин махнул рукой на дальние шкафы, в которых за стеклами поблескивали золотом аккуратные ряды корешков внушительных томов, - то выяснится хронология, достойная всяческого уважения.