IIΙ. Характеристика положения массы населения досолоновской Аттики в литературе нового времени
Источники рисуют массу населения досолоновской Аттики в печальном положении — в крайней нужде и полной зависимости от крупных землевладельцев. Такова картина в произведениях Аристотеля и Плутарха — в начале их рассказа о реформах Солона. На изложении обоих авторов и в этом случае не могло не отразиться влияние исторической обстановки и мировоззрения каждого из них (см. ниже). Но стихотворения Солона, откуда в значительной мере черпали краски для своей картины позднейшие античные историки и биографы, представляют собою свидетельство современника и активного участника событий, и не может быть сомнения в их огромном историческом значении[440]. Это свидетельство подкрепляется и общим соображением о роли сурового долгового права в жизни народов, стоящих на ранней ступени исторического развития[441]. Но так как формы этого права многообразны, то необходимо установить специфические черты отношений, существовавших в Греции в конце VII — начале VI в. до н. э.
Такая задача была поставлена более полувека тому назад Г. Свободой в его небольшой, по очень содержательной работе по истории греческого долгового права[442]. Свобода исходил из того представления, что в Аттике конца VII в. существовала частная собственность на землю и земельные участки могли быть проданы, обменены, отданы в залог[443].
Древнейшим институтом было обеспечение долга личностью должника. Долговое рабство могло принимать различные формы. В Аттике так же, как в Гортине на Кипре, одновременно существовали две такие формы: 1) долговое рабство, возникавшее в результате несостоятельности должника: должник по суду обращался в рабство (exekutorische Schuldkneçhtschaft); 2) добровольный заклад личности должника и земли, при котором должник избегал полного порабощения, отдавая себя и свое имущество в распоряжение кредитора и оказываясь в результате этого соглашения в положении полусвободного (solutorische Schuldknechtschaft). Солон отменил обе формы долгового рабства.
Свобода считает необходимым рассматривать гектеморов, о которых говорят Аристотель и Плутарх, не изолированно, а на широком фоне известий о полусвободном состоянии в Греции. Гектеморы образовывали сословие: их зависимость не основывалась на свободном договоре частного характера, но была результатом публичноправовой организации. Они были своего рода glebae adscripti[444], крепостные (Hörige). В работе Свободы наряду с интересным и тонким юридическим анализом (понятия αγώγιμοι и др.) встречаются две идеи, вызвавшие возражения с различных точек зрения: идея свободной мобилизации земельной собственности в Аттике VII–VI вв. и идея существования в это же время своеобразной формы крепостничества.
Очень обстоятельно охарактеризованы социально-экономические отношения в Аттике архаического периода в книге Вудхауза «Солон-освободитель»[445]. Основные взгляды Вудхауза развивают, дополняют и модифицируют многие авторы новейших работ о досолоновской Аттике и о сисахфни (Льюис, Файн, Лотце, Хэммонд и др.). Действительно, исследование Вудхауза отличается выдающимися достоинствами. Его автору присуще критическое отношение к существующим теориям, прекрасное знание источников, широкое и оригинальное их толкование, в котором чувствуется стремление подметить специфику эпохи, изучить ее во всем ее своеобразии.
Анализируя данные Аристотеля и Плутарха о гектеморах, Вудхауз отвергает обычные взгляды, согласно которым гектеморы были арендаторами или наемными работниками. Он хорошо показывает при этом непреодолимые трудности, которые возникают, если мы попытаемся конкретно представить себе их положение в условиях натурального хозяйства[446]. Одни чисто экономические причины — смена натурального хозяйства денежным — не могут, по мнению автора, объяснить их тяжелое положение[447]. Гектеморы — это класс населения, для которого характерно то, что он подвергается не чисто экономическому, но и юридическому принуждению. Этот класс образовался в VII в. в результате практики продажи земли с правом выкупа (πρασις επί λύσει) и применения древнего долгового права. Крестьянин не мог продать землю — земля была традиционным неотчуждаемым семейным владением, — но мог продать свое право владения ею на условии уплаты покупщику одной шестой части урожая как процентов за полученную натурой ссуду. Однако выкупить это право он был не в состоянии, так как его долг с течением времени все более и более возрастал, и он должен был в конце концов отдавать кредитору уже пять шестых урожая. Стремясь выпутаться из затруднений, крестьянин мог рискнуть собой и своей семьей и попадал, таким образом, в безысходную кабалу к своему кредитору — покупателю, который мог продать его на чужбину.
Переход от натурального хозяйства к денежному до крайности ухудшил положение гектеморов. Аристократы переходят к сознательной и беспощадной эксплуатации сервов-гектеморов и к присвоению их земли. Мелкие свободные крестьяне превращаются в своего рода вилланов. Солон, уничтожив ссуды под обеспечение личности должника и сняв с полей камин, свидетельствовавшие о задолженности землевладельцев (οροι), явился освободителем аттического крестьянства.
Вудхауз, несомненно, прав, настаивая на необходимости учитывать условия натурального хозяйства в VII в. Его изображение результатов перехода к денежному хозяйству во многом убедительно. Однако в его изложении, как нам кажется, можно обнаружить существенные противоречия.
Автор отмечает отрывочный и бессвязный характер сообщений Аристотеля, недостаточность и преувеличенность его данных[448]. Перспектива Аристотеля, по мнению Вудхауза, ложна, обобщения неряшливы и опрометчивы[449]; известие о гектеморах в «Афинской политии» представляет мешанину и служит для маскировки собственных затруднений автора. Аристотель допускает явные заблуждения, у него встречается пассаж немногим лучше, чем бессмыслица. Он не имел представления о состоянии Аттики и о положении тех элементов населения, которые описывал. Он не дает, наконец, объяснения термину «гектеморы».
Прочитав подобную характеристику, которая, казалось бы, не оставляет камня на камне от известия «Афинской политии», читатель оказывается неподготовленным к выводу Вудхауза, что все же перед нами верное и наиболее ценное свидетельство о гектеморах.
Критические замечания Вудхауза по адресу автора «Афинской политии» могут скорее укрепить нас в мысли о том, что при попытке понять отношения в Аттике конца VII — начала VI в. до н. э. мы должны исходить из свидетельств Солона, а не из известий позднейших авторов — Аристотеля и Плутарха, многочисленные недостатки которых так хорошо видел и Вудхауз.
Мы не можем отрицать возможность возникновения различных своеобразных форм зависимости в Аттике архаического периода, но едва ли продажа с правом выкупа была единственной формой передачи земли кредитору, применение которой привело к закрепощению свободного крестьянина. Трудно понять, почему эта продажа с правом выкупа должна была вести к полному закабалению личности должника, а не к потере им права владения землей, и зачем аристократам надо было продавать своих сервов на чужбину: ведь они должны были нуждаться в рабочей силе для обработки своих имений. У нас нет данных, чтобы предполагать существование уже в досолоновской Аттике практики продажи земли с правом выкупа, по существу ничем не отличающейся от подобной практики IV в., и считать, что она имела такое всеобъемлющее значение и могла привести к полному разорению и обезземелению крестьянства.
Концепция Вудхауза навеяна, по-видимому, впечатлениями от процессов общественного развития, происходивших в иной исторической обстановке. Теория образования серважа путем задолженности мелких землевладельцев напоминает некоторые теории возникновения средневекового вилланства, а «аристократы-капиталисты» в изображении Вудхауза заставляют вспомнить об эксплуатации помещиками крепостного крестьянства при переходе к денежному хозяйству в средневековой Европе. Но в Аттике мы находим иные условия — условия перехода от родового строя к классовому обществу, что не могло не сказаться на развитии отношений зависимости. Между тем Вудхауз совершенно недостаточно пишет о засилье знатных родов, об их социальном влиянии и пр., упоминая лишь о роли пристрастного суда, находившегося в руках аристократов.
Положение о значении экономического переворота, начавшегося за два-три поколения до Солона, находится в некотором противоречии с тем утверждением, что горе гектеморов не было прямо связано с чисто экономическими фактами, что причины зла были более глубокими и древними. Однако из главы о «причинах недовольства, в Аттике» явствует, что зло создали новые экономические условия.
В советской исторической литературе в 30-х годах появились важные исследования об эпохе Солона, и в частности о положении мелких землевладельцев[450]. Статьи К. М. Колобовой отличаются широтой постановки вопроса и оригинальным (хотя и не бесспорным) истолкованием источников. Во второй, более обширной статье ставилась задача дать общую характеристику реформ Солона, изучив их в аспекте истории формирования афинского общества. Автор стремился выяснить отношения в Аттике VII–VI вв., исходя главным образом из сообщений Аристотеля и Плутарха и из анализа отработочной ренты и издольщины, данного В. И. Лениным в связи с исследованием положения русских крестьян после падения крепостного права и негров-арендаторов в Соединенных Штатах в начале XX в.