С. Я. Лурье в своем более раннем труде «История античной общественной мысли» утверждал, что в Аттике после Солона формируются настоящие большие политические партии (стр. 100). Их основу составляли группировки внутри аристократии, по позднее в них вошли близкие по общности политических интересов народные группы (стр. 101)[64]. В партию педиаков вливаются крупные крестьяне, в партию паралиев— купцы и ремесленники, в партию диакриев — мелкое крестьянство. Все эти утверждения приходится принимать на веру: доказательства не приводятся да и не могут быть приведены. Автор, указав, что партии получили названия «по месту жительства и нахождения недвижимости», нигде, однако, не ставит вопроса об этих «местах», не пытается как-то определить три области. Фразеология С. Я. Лурье при характеристике партий грешит модернизацией: «крайние радикалы», «разорившиеся дворяне», «купечество», «диктатура мелкого крестьянства», «аграрный социализм», «Писистрат таскал желуди (sic!) для крестьян-«кулаков»» (стр. 110 и др.).
В «Истории Греции» (1940 г.) С. Я. Лурье занял гораздо более умеренную позицию по общему вопросу о существовании партий: он справедливо полагает, что называть три группировки политическими партиями было бы неправильно (стр. 147). Но понимание существа отдельных группировок остается в общем прежним: педиэи выражали интересы реакционных землевладельцев, паралии — интересы торговой части аристократии и зажиточных городских элементов, диакрии — интересы мелкого крестьянства и городской бедноты (стр. 148). Такое понимание связывается у автора с общим представлением о том, что в результате реформ Солона и Писистрата Афины быстро превратились «из земледельческого государства в государство с развитым торговым и ремесленным классами» (стр. 144), с чем также без соответствующих оговорок согласиться нельзя.
Выводы, которые можно сделать из обзора взглядов ученых нового времени относительно сущности и характера политических группировок в Аттике VI в. до н. э., не являются особенно обнадеживающими. Ни одно из положений, выдвинутых исследователями XIX–XX вв. по этому вопросу, не представляется достаточно прочным. Изучая эти положения, мы можем нередко обнаружить в их основе суждения по аналогии, перенесение в далекую древность противоречий и вообще отношений нового времени. При этом если мы попробуем проследить свидетельства источников, которые должны были бы составлять опору для формулируемых, иногда с большой категоричностью, выводов современных исследователей, то оказывается или что таких свидетельств нет, что сообщения древних, от интерпретации которых зависит в известной мере понимание целого периода истории древней Греции, произвольно истолковываются, или что они принимаются и повторяются без достаточной критики.
Высказанные мнения отличаются, как мы видим, большим разнообразием. В наибольшей степени сходятся взгляды относительно педиэев, партии реакционно настроенных эвпатридов, крупных землевладельцев, своего рода «твердолобых» олигархов, мечтавших о возвращении досолоновских порядков или по крайней мере об удержании высшей магистратуры (архонтата) в своих руках[65]. Что касается паралов и диакриев, то здесь нет ничего похожего на общее мнение. Паралы — то «поднимающийся» торгово-промышленный класс, ведущий «главную борьбу» со старой землевладельческой аристократией[66], то «ренегаты-аристократы» и землевладельцы из плебеев, поддерживаемые зависимыми от них людьми и свободными фермерами[67], то основная масса крестьянства (Корнелиус). Еще сильнее расхождения по вопросу о диакриях (см. выше).
Большая часть исследователей, несмотря на некоторые оговорки, а часто и вовсе без них, признает, что три партии соответствуют трем классам, другие возвращаются до некоторой степени к взглядам Грота и Курциуса и полагают, что перед нами вовсе не партии и не классы, но лишь свита из зависимых людей знати.
Решая вопрос о политических группировках, большая часть ученых использует данные сравнительно поздних авторов — Аристотеля и Плутарха, их яркие социальные и политические формулы и характеристики, не подвергая эти известия (именно по данному вопросу) критике, но исходя из них в своих соображениях о расстановке классовых сил в Аттике VI в. до н. э. Однако самое это представление во многом навеяно впечатлениями от изучения новейшей истории и нередко оказывается упрощенной социологической схемой. При этом недостаточно учитывается специфика древнегреческих отношений или факты истолковываются изолированно, вне связи с другими явлениями. Например, признают[68] реальным событием вступление Писистрата в Афины с помощью Фии, наряженной богиней Афиной, т. е. исходят из предпосылки религиозного легковерия афинян, которое уже Геродоту казалось удивительным, но вопрос о возможной связи религиозных верований и культов с социальнополитическими отношениями при этом вовсе не затрагивается. Устанавливается (и очень убедительно) наличие фольклорных мотивов в сообщениях Геродота, но при этом не ставится вопрос, который всегда задавал один из героев Диккенса: «с какой целью?»
Впечатление разнобоя, которое читатель выносит из знакомства с постановкой вопроса о партиях в историографии нового времени, естественно, побуждает обратиться к источникам, и прежде всего к тем, на которые ссылаются чаще всего, которым придают наибольшее значение, — Геродоту, Аристотелю, Плутарху.