Звуки машины становились все тише и тише, пока не исчезли совсем, ее сердце сжалось.

— Он ушел, да?

Лиам повернулся к девушке, взгляд его темных глаз стал мягче. Но выражение лица говорило о том, что он, черт возьми, желал бы не отвечать ей:

— К сожалению. Я пытался поговорить с ним. Возможно, я сказал что-то, чего не стоило говорить.

— Это моя вина, — Рейн поджала губы, чувствуя, как утекают ее мечты о счастливой жизни с двумя любимыми мужчинами. — Я не хотела устраивать истерику.

— Его поведение не имеет с этим ничего общего.

«Конечно, имеет». Этим утром она позволила себе надеяться, что они могли бы обсудить свои проблемы и наконец-то стать счастливыми. Будучи окруженной ими и наслаждаясь их прикосновениями, она чувствовала себя почти как в те идиллические дни в домике, – пока не испортила все.

— Я позвоню психотерапевту, когда откроется офис, и выясню, сможет ли она принять меня сегодня.

Лиам взял продукты из рук девушки и поставил их на соседний стол, а затем обхватил ее ладошки своими руками.

— Рейн, я просто сказал, что он расстроен не из-за веревки. И не из-за тебя. Он любит тебя.

В течение многих лет, Хаммер заботился о ней, защищал ее. Он чертовски хотел ее. Иногда он все еще нуждался в ней. Но казалось, будто все изменилось после…

— Я боюсь, что он уйдет от нас навсегда.

Лиам подвел ее к столу:

— Мне нужно сказать тебе кое-что. Хотел бы я, чтобы Хаммер признался сам. Я думал, что он сделает это, когда мы последний раз были в домике. Но то, как он ведет себя… не уверен, что Макен готов встретиться с этим лицом к лицу.

— Ты о его прошлом? Я спрашивала его…

— И он сказал тебе какую-то ерунду. Если ты выслушаешь, я расскажу кое-что, что тебе действительно нужно знать. Не всю историю его жизни, заметь. Хаммер поведал мне об этом однажды в Нью-Йорке, когда был пьян в стельку. Но то, что я сейчас скажу, касается всех нас.

Чувствуя, как сердце готово вырваться из груди, Рейн взглянула на зачатки завтрака, который планировала приготовить. «Так ли это важно сейчас? Лиам не будет возражать против простых блюд, а она и вовсе потеряла аппетит».

— Хорошо.

Он опустился рядом с ней, разворачивая ее стул к своему:

— Он топит себя в чувстве вины, и не просто потому, что он не смог спасти тебя.

— Тогда почему еще? Потому что он, возможно, сделал меня беременной? Мы не знаем точно, кто отец ребенка, и мне плевать на это.

— Нам тоже. Это никак не связано. — Лиам откинулся на спинку стула. — Я должен вернуться на десятилетие назад. Сможешь выдержать? Это довольно тяжело.

Рейн поняла, к чему все вело. Но также сильно, как ей не хотелось слышать об этом, ей это было нужно.

— Я слушаю.

— Что-то из этого ты можешь знать…, — мужчина замолчал, словно собираясь с мыслями. — Хаммер и я познакомились десять лет назад в «Граффити», БДСМ-клубе в Нью-Йорке. Я был новичком в Теме и учился всему, чему только мог. Однажды ночью он подошел ко мне и предложил побыть верхним у Джульетты, пока он будет наблюдать. Я согласился. Все шло хорошо, поэтому он пригласил меня присоединиться к ним в спальню. Мы делили девушку полтора года.

— Так долго? — Рейн всегда представляла себе, что их страсть горела быстро и жарко, прежде чем трагически угасла.

— Я остался дольше, чем это было возможно, потому что Хаммер был для меня братом, которого я никогда не имел, и я не хотел потерять его. Но наши отношения с Джульеттой не были похожи на то, что есть у нас. Я пошел навстречу Макену, потому что она была его женой. Но у нас не было союза.

— А ты хотел бы?

Лиам покачал головой:

— Я просто ухаживал за Джульеттой. Я не любил ее.

Это признание принесло облегчение, но Хаммер все еще был зациклен на своей жене. Видимо, его чувства к ней были очень сильными, даже сейчас. Рейн сдерживала слезы. «Как ей соперничать с призраком?»

— Когда Джульетта совершила самоубийство, я был в Майами по делам. Прежде чем это случилось, я решил остаться еще на неделю, потому что погода была теплая, а атмосфера в местном клубе просто фантастическая. Много лет спустя, я пытался понять: повлияло ли мое отсутствие на ее решение свести счеты с жизнью? Не было ли ей больно от того, что она не владела моим сердцем? Я не знал этого. Но в прошлый День Благодарения Хаммер сказал мне.

Рейн вспомнила тот ужасный день: напыщенный ужин, мигрень, недоразумение. Ссору между ним и Макеном. Чувство вины. И этих двоих, орущих друг на друга в море осколков разбитой посуды. В тот момент Рейн подумала, что их противоречия были связаны с ней.

— Так в ту ночь на кухне вы воевали из-за Джульетты? — это не должно было причинять столько боли… но причиняло.

Лиам кивнул:

— Я не спешил рассказать тебе об этом, потому что надеялся, что Хаммер сделает это сам. Но он не хочет. Черт, он едва говорит со мной. А ты должна знать.

Хотя неопределенность и тревожила ее, Рейн сомневалась в том, что была готова к правде.

— Знать что?

Мужчина тяжело выдохнул:

— Джульетта была на восьмой неделе беременности. Никто из нас не имел ни малейшего понятия об этом.

— Правда? — сердце Рейн замерло.

— Она оставила записку, говорящую о том, что не смогла справиться со стыдом, поскольку не знала, кто обрюхатил ее.

Затем Джульетта проглотила бутылек таблеток.

Рейн испытала миллион различных чувств. Шок. Ужас. Печаль. Сопереживание. Оба мужчины заверили ее, что они с нетерпением ждут, когда вырастет ее живот и дом наполнится детьми. После услышанного от Лиама, она начала сомневаться, было ли «нетерпение» Хаммера таким уж настоящим.

— Так он использует меня и нашего ребенка, чтобы залечить свои раны?

— Нет. — Лиам сжал ее руки. — Это не то, что я пытаюсь сказать, милая. Никто из нас не хотел, чтобы ты забеременела лишь ради попытки исправить прошлое или повторить начатое. Мы не играем в игру. Просто потому, что малыш, которого ты носишь не первый у нас, не означает, что он или она будет не таким особенным в наших глазах.

Лиам был прав, пора перестать позволять собственной неуверенности захватывать разум. Она всегда одинаково реагировала в сложной ситуации: эмоционально, не думая перед действием.

— Извини. Это был нечестный вопрос.

— Но понятно одно. — Он поглаживал ее лицо. — Рейн, ты особенная для нас. Не существует никакого сравнивания, так что не думай иначе.

— Я попробую. — Рейн понимала, что ей придется тяжело работать над этим.

— Я верю, что ты так и сделаешь.

Девушка пыталась «переварить» полученную от Лиама информацию, но была одна вещь, которую она просто не могла понять.

— Как женщина могла убить своего ребенка, покончив с собственной жизнью? Я не хочу судить, но…

— У Джульетты были проблемы. Я сомневаюсь, что она задумывалась об этом, когда делала свой выбор.

Рейн в защитном жесте накрыла рукой живот:

— Я никогда не сделала бы этого. Хаммер должен знать. Скажи ему. Я бы никогда…

Лиам легонько сдвинул ее ладонь в сторону:

— Это не то, что его вывернуло наизнанку, любимая. Он не знал, что она была несчастна, а тем более, в отчаянии. Никто из нас не знал.

«Потому что Джульетта не шла на контакт…» – Рейн вспомнила, что Сет говорил об этом.

— Это одна из причин, почему с тобой он ведет себя по-другому, — продолжил Лиам.

Кусочки «Хаммер-паззла» встали на место.

— Это объясняет, почему Макен всегда так пристально следил за мной, почему отслеживал мои циклы…, — выдохнула она, — почему хранил мои лекарства. Почему он был в отчаянии, когда узнал, что у меня задержка. А я боролась с вами обоими.

Рейн закрыла глаза. Они все прошли через ад. Если бы она знала о чувствах Хаммера, то была бы более сострадательной, более честной. Но ей пришлось сосредоточиться на «здесь и сейчас». Сожаления – это пустая трата времени.

— Мне жаль, что я закрылась от вас и не шла на контакт. — Рейн провела руками по своему лицу, и была удивлена, что ее щеки мокрые. — Хаммер гордится тем, что не теряет контроль в любой ситуации и заботится о тех, кто вокруг него. Самоубийство Джульетты, должно быть, заставило его сомневаться в себе как в человеке и Доминанте.