Несмотря на то что в «Брюмере» изображена острейшая драматическая ситуация, порог, за которым угадывается возможность подлинной и всеобщей трагедии, — сама атмосфера повести светлее и чище. Давид знает, что он не один. За ним миллионы людей, в чей разум он верит. Давид понимает, что, если человеческая мудрость победит безумие «брюмера», настанет эра созидания, творчества, мира. В этой уверенности — гуманистический смысл повести.
Трагедия Габриэля Дуарте, «человека меж двух станов», — трагедия индивидуалиста, нашедшего было дорогу к людям и остановившегося на полпути, оказавшегося в плену у своей ошибки. Не случайно вся поэтика повести подчинена образу плена. Вчитаемся повнимательней: Наварро мастерски подчеркивает мотивы заточения, скованности, четырех стен. Душный «Кантри клаб», квартира Марсиаля, кабинет Орбача, «подпольное» житье на вилле у Хайме, львы, изнывающие от бессильной ярости в клетках зоопарка неподалеку, тюремная камера. Изображение замкнутого пространства, где все нестерпимее атмосфера пустопорожних споров, трусливой демагогии и угроз, равномерно чередуется со сценами в море. Но здесь, на просторе, ощущение несвободы, вынужденного соседства лишь усиливается. Настоящая, большая жизнь страны, соотечественников, с их новыми заботами, трудом и радостным ожиданием, идет где-то по ту сторону существования Габриэля и Луисы, добровольно избравших плен.
Единственной нитью, связывающей плен и большой мир, остаются пока дети Луисы и Габриэля. «…Если я борюсь, то делаю это как раз для сына», — говорил Габриэль во времена подпольной борьбы. Он готов был скомпрометировать себя, чтобы вызволить сына Луисы. И чтобы спасти соседскую девочку, покидает укрытие, попадая в камеру батистовской охранки.
Вероятно, впоследствии эта нить окрепнет. Связь с грядущим страны, забота о том поколении, которое не изуродовано отчуждением и ненавистью, поможет Габриэлю еще раз выйти из добровольного плена. Финал повести Ноэля Наварро — открытый. Сходен с ним и финал «Брюмера», написанный как будто из будущего: «…через несколько недель, когда сержант Тибурон зачитает… приказ о демобилизации…» Замыкается определенный цикл, жизнь вступает в новую фазу, опыт выстрадан.
Если в повестях Мигеля Коссио и Ноэля Наварро сразу же можно выделить немало общих черт, то «Галисиец» Мигеля Барнета на первый взгляд стоит от них особняком, напоминая мемуары, интервью, романизированную биографию. В Латинской Америке этот все более популярный жанр называют «свидетельством». История литературы, в том числе и советской, знает немало примеров создания художественного произведения по такому принципу — на документальной основе. Обычно материалом для повествования служит биография выдающегося человека, героя или отрезок героической эпохи, документ, фиксирующий исторические потрясения. Мигель Барнет в своем творчестве избирает другой путь, модифицируя сложившиеся установки жанра.
Жизнь безвестного человека, вроде бы ничем не примечательного, просто современника, немало потрудившегося на своем веку, немало выстрадавшего, — сколько интересного может она таить подчас!.. Эта идея и вдохновила писателя на создание упомянутого выше цикла повестей-«свидетельств», открывшегося «Биографией беглого раба», уже знакомой советскому читателю. Впрочем, герой этой повести Барнета — человек не совсем заурядный. Со страниц книги к читателям с рассказом о своей судьбе обращается стошестилетний (!) старик-негр, бывший раб, современник Хосе Марти, доживший до победы Кубинской революции. Во второй части задуманной серии, повести «Песня Рашели» (1969), в центре внимания писателя — история жизни актрисы гаванского театра, время действия — первая четверть нашего века.
Почему же Мигель Барнет теперь останавливает свой выбор на фигуре галисийского иммигранта Мануэля Руиса? Ведь, если внимательно проследить за воплощением авторского замысла, целью писателя было создать своеобразный «коллективный портрет» кубинского народа в рассказах. Негр-раб, гаванская актриса — кубинцы, а Мануэль Руис все-таки иностранец… Но сам писатель, говоря о своем герое, заявляет: «Его жизнь — органичная частица жизни нашей страны». Влившись в пестрое, но единое целое — население Кубы, галисиец Руис, как и тысячи иммигрантов других рас и национальностей, «внес свой вклад в формирование национальной самобытности кубинского народа». Мигель Барнет считает особенно важным проследить в судьбе Мануэля, одного из многих (это мог быть «Антонио, Фабиан или Хосе»), типичность его истории. Ту типичность, которая делает безвестного галисийца в конце концов характерной частичкой кубинского народа.
В этом — главная черта сходства столь необычной повести Барнета с произведениями Наварро и Коссио, позволяющая нам прочитать их все в едином контексте. Герою Барнета суждено претерпеть эволюцию сознания, близкую к той, что привела персонажей «Уровня вод» и «Брюмера» к новому пониманию своего места в жизни, к выстраданному обретению родины. Только путь ему пришлось проделать более дальний — и по расстоянию и по времени, — ибо он занял у Мануэля Руиса почти всю жизнь.
Первая часть рассказа о судьбе галисийского иммигранта несколько напоминает осовремененную версию плутовского романа. Мечта отправиться за океан на заработки родилась у Мануэля под влиянием довольно распространенного в неграмотных испанских семьях представления об Америке, которое складывается из непроверенных слухов и голодных фантазий. Миф о «заморском рае» в упрощенном, деревенском его варианте увлек шестнадцатилетнего паренька из Понтеведры, как увлекал он и многие поколения крестьян до него. Переезд через океан самым дешевым классом, среди воров и мошенников всех мастей, неприятные приключения, которые влечет за собой такое соседство, долгие дни в гаванском карантине среди беспаспортных бродяг — таким оказалось вступление Мануэля в Новый Свет, на землю его мечты.
Утрата иллюзий — лейтмотив первой половины книги. Сводить концы с концами в Гаване оказывается не легче, чем дома: тут хватает своих безработных и нищих. Наступают трудные годы адаптации. Галисийские иммигранты — мишень для шуток уличных торговцев, о них сочиняют куплеты, их стойкий акцент передразнивают, их национальные черты входят в пословицы и поговорки — ведь по своему «северному темпераменту» (немногословные, упорные, скуповатые) они — полная противоположность общительных, непосредственных, шумных кубинцев. Но дело не только в этом. Из патриархальной, словно застрявшей в средневековье деревушки, отрезанной снегами и горными перевалами от большого мира, юноша попадает в совсем другие условия. Он видит гигантский порт, столицу, расположенную на пересечении океанских путей, капиталистический город начала века. Мануэль Руис будто перешагивает через века. Однако героя плутовского романа из него все-таки не получается: сквозь все ловушки и искушения, которые щедро рассыпает перед ним жизнь, он проходит и остается честным и работящим, упрямым и целеустремленным человеком.
Процесс ассимиляции героя повести Барнета идет медленно еще и оттого, что Мануэль продолжает чувствовать себя иностранцем, он все еще мечтает заработать денег для своей семьи и вернуться на родину. Идут годы. Разнообразные их приметы чередуются в его воспоминаниях: вот гаванцы стали привыкать к трамваям, вот затонул трансатлантический пароход «Вальбанера», из самых низов выбился в люди знаменитый боксер Кид Чоколате… А тем временем у власти пребывает диктатор Херардо Мачадо, по ночам слышатся выстрелы, до зубов вооруженные шпики преследуют инакомыслящих. Но эта действительность остается где-то на периферии восприятия Мануэля, который принципиально открещивается от политики: кубинские дела для него — чужие заботы.
Когда же наконец, накопив немного денег, герой возвращается домой, в Понтеведру, ракурс восприятия опять меняется: теперь уже перед нами Галисия глазами «кубинца». Родина-миф, которую он идеализировал в течение почти двадцати лет, проведенных на чужбине, поражает его нищетой, снежными зимами, воем волков и забитостью крестьян. Сам того не ведая, Мануэль стал другим.
Ностальгия по людным гаванским улицам, по жизнерадостным кубинским друзьям говорит о том, что Куба была для галисийца чем-то бо́льшим, нежели временным домом. Парадокс: из Гаваны он рвался в родную деревню, а в деревне мечтает о Гаване. Круг замыкается. Мануэль Руис, которому уже под сорок, все тот же полунищий, готовый начать жизнь сначала вечный труженик.
То, что казалось плутовским романом, становится «романом воспитания». Мелкие огорчения, обманы и измены, поиски и потери работы, невесть куда разошедшиеся деньги, заработанные долгими годами лишений, — все это, конечно, опыт, ступени лестницы, имя которой — житейская мудрость. Эту лестницу Мануэлю суждено пройти до конца. Его удивительная, живая речь, воссозданная писателем во всем ее богатстве, с характерными словечками, повторами, то мечтательной, то поучительной интонацией, пестрит приметами такой житейской мудрости. За пословицами, афоризмами, прописными, на первый взгляд, истинами стоит сама действительность. Из мелких случаев, историй, примеров складывается ее гигантская, впечатляющая мозаика. Но главное испытание, через которое суждено пройти герою повести Мигеля Барнета, — событие уже иного масштаба, нежели все то, с чем он сталкивался до тех пор: гражданская война в Испании становится переломным моментом в его судьбе.