Монастырь даже не потрудился изменить ни одну из записей в паспорте, хотя они, конечно, изменили бы их, будь на то необходимость. Значит ли это, что армянин не просто похож на ирландца, но и чуть ли не его копия?

Майор тоже приметил это совпадение.

— У Колли есть брат? — спросил он.

Полковник застонал.

— Сэр?

— У него неимоверное количество братьев. Все они старше, насколько я помню. Ирландец утверждал, что столько братьев народилось потому, что отец ел очень много картошки. (Это их местное суеверие.) Большинство из них один за другим эмигрировало в Америку, в место под названием Бронкс, где все они стали кровельщиками или пьяницами, или и тем и другим.

— Кровельщики?

— «Тянуться к звёздам в новом мире», как говорил О`Салливан. «И стали пьяницами, к сожалению, когда звёзды оказались вне досягаемости даже там». Но не важно. Это интригующая зацепка, но она не может нас никуда привести. Бронкс просто слишком далеко. — Полковник покачал головой. — Стерн, — пробормотал он. — Армянин. Бар в старом Каире. Так или иначе, не думаю, что в монастыре будут счастливы, когда я расскажу им об этом.

— Им обязательно знать? — спросил майор.

— Да. Если взрыв на их совести, то это значит, что они намеревались убить обоих. А если граната случайна, это скажет им, что армянин с тем что узнал пошёл к Стерну, а не к ним. И теперь, когда Стерна больше нет, у монастыря — по их операции против Стерна — остались только сведения армянина. Боюсь, у армянина нет выхода из этого положения. У него серьёзные неприятности.

— А мы могли бы продолжить своё расследование?

— Да, можно попробовать в наших собственных интересах. Но это всё ещё операция Монастыря, так что я не стану больше тянуть с сообщением о гибели Стерна. Даже такая мелочь, как то, что мы отправляли Джеймсона осмотреть место, может их разозлить.

— Что насчет Мод? Она могла бы передать весточку нынешнему Гульбенкяну. Может быть, он поделится секретами Стерна в обмен на безопасность?

— Может быть. Я всё равно собирался с ней встретиться, она ждёт. — Полковник вздохнул. — Дело в том, что вы не хуже меня понимаете, что если работаешь с Монастырём против Стерна, который, вероятно, был и нашим самым ценным агентом и, возможно, самым ценным агентом Монастыря, тогда «пурпурному армянину» жить осталось не долго. И теперь, чтобы протянуть ещё хотя бы денёк-другой, ему придётся стать «незаметным армянином». Я могу только надеяться, что он хотя бы наполовину так же умён, как его предшественник.

Полковник снова поправил протез. Майор поднялся, чтобы уйти.

— Сэр?

— Хм.

— Я разберусь с этим как можно тише, но не могли бы вы подсказать мне в каком направлении копать? В деле Стерна так много имён, дат и событий, что можно потратить год, пытаясь в них разобраться. Вы вообще представляете, что искал армянин?

— Это только предположение, — сказал полковник, — но я бы предпочёл начать с Польши.

Майор выглядел совершенно растерянным.

— Польша? Здесь, в Каире?.. Война, впрочем, началась с Польши, — добавил он безучастно.

— Так и случилось, — сказал полковник. — Как ни странно, так и случилось. Но война войной, а истоки должны лежать глубоко в прошлом, как это всегда бывает с истоками. До того, как что-то всплывёт на поверхность, проходит некоторое время, не так ли? Стерн торил свой собственный путь годы, и даже десятилетия. Так что хотя на вашем месте я начал бы с Польши, стоит также имел в виду, что это только первая зацепка. Мы должны вернуться в прошлое, пройти по следам армянина. Потому что секрет Стерна прячется там. Это звучит сложно для вас?

— Честно говоря, да, — сказал майор. — Но Стерн — человек, армянин — человек, а Польша — только одно из многих мест на белом свете. Раз армянин сумел сделать это в одиночку, а в нашем распоряжении огромные ресурсы, то сделаем и мы.

— Почему вы считаете, что он работал один? Ведь за его спиной был Монастырь?

— Нет, я совершенно уверен, что он не использовал их возможности. Монастырь никогда не раскроет своих связей постороннему, есть определённые принципы. Именно на следовании принципам держится их имя, бренд; такова история становления большинства существенных имён в этом мире. Так что я думаю, армянин работал в одиночку.

Полковник посмотрел вдаль.

— Должно быть, это чрезвычайно важное дело, — размышлял он.

— Сэр?

— Вот только на первый взгляд из того немногого, что нам известно: Стерн и преемник ирландца предположительно работают друг против друга, но в то же время встречаются и общаются? Боже мой, если бы вам понадобились двое для совместной работы, само собой разумеется, вы бы выбрали Стерна и ирландца.

— А преемник ирландца?

Полковник покачал головой.

— Да, знаю. Это загадка, и к сожалению…

— Сэр?

— О, просто я всегда был неравнодушен к ирландцу, и, полагаю, неосознанно переношу эти чувства на его преемника. — Полковник почти застенчиво улыбнулся. — Странно, я ведь пока понятия не имею кто он. Просто человек, которого мы для удобства называем «армянином». Но я не могу не грустить, когда задумываюсь о нём. Где он сейчас, и что он знает, и к чему это всё его приведёт. Конечно, моим чувствам нет рационального объяснения, но всё равно, человек, который мог бы раскрыть правду о Стерне… — Полковник вздохнул. — Что ж, думаю, надо просто подождать, вот и всё.

А в пустыне в глубоком подземелье древней крепости по узкому коридору быстро шла с факелом власяница под капюшоном, с монахом внутри, коренастым, с неопрятной бородой, лишь частично скрывающей отсутствие части челюсти. У низкой железной двери он остановился, а затем распахнул её, встряхнув подземную тишину.

Монах стоял на пороге крошечной кельи. В ней, спиной к двери, однорукий человек преклонил колени перед простым деревянным крестом, тяжёлые цепи вились от его лодыжек до ржавого железного кольца в стене. Молился он в темноте, теперь келью осветил факел. Волосы узника были спутаны, а босые ноги черны от грязи.

Когда открылась дверь, человек подался вперёд, отшатываясь от шума. Но не повернулся и не опустил сухую руку, протянутую в молитвенном жесте.

На какое-то время оба застыли в мрачных и неподвижных позах своих отдельных миров: мощный коренастый монах, обрамленный в низкий дверной проём, и скованный человек, стоящий на коленях. И тут вдруг откуда-то высоко над ними в стенах древней крепости раздались отдаленные вступительные аккорды баховской «мессы си-минор».

Монах перекрестился, достал из-под рясы хлыст и опустил болтаться вниз эту уродливую многоязыкую плётку. Мужчина на полу слегка дёрнулся, опустив голову.

В келье было холодно, но на верхней губе монаха выступили капли пота. Он слизал пот и звонко произнёс:

— Армянин пережил взрыв.

Звон слов затих и судорога охватила закованного в кандалы человека. Его лицо озарило мистическое, почти чувственное, духовное рвение. Судорожно, с отвращением он начал сдирать с плеч тряпки, оголяя свою потраченную плоть, мертвенно-белую кожу, скрещенную с тёмными неровными шрамами. В один миг, стоя на коленях, мужчина обнажился до пояса и уткнулся лицом в свою единственную руку, ожидая.

Монах стал, широко расставив ноги. Он поднял плеть, и со всей силой опустил её на бледную спину стоящего на коленях человека. Уродливые кожаные языки зашипели и заскулили, снова щёлкнули вверх… После третьего удара монах бросил окровавленную плеть в угол. Он вновь облизнул губы и уставился на избитого. Закованный в кандалы мужчина был повален на пол силой ударов, и только с большим усилием ему удалось подняться на колени.

Он тяжело дышал, стараясь не упасть. Снова поднял свою тонкую руку к кресту на стене в мольбе; ладонь его теперь была мокрой от слёз, а тело била дрожь.

— Армянин — покойник. — Пробормотала замученная фигура. — Он уже мертвец, разве что сам он ещё не понял этого. Убить его.

— Но он ускользнул от нас, — пробормотал монах с большим почтением. — Мы не знаем, где он, Ваша Милость.

— В таком случае, — прошептал закованный в кандалы человек, — найдите его, а затем убейте.

— Да, Ваша Милость.

Монах задержался на несколько минут, чтобы узнать, будут ли дальнейшие инструкции. Но закованный человек поправлял лохмотья на своих плечах, казалось не замечая больше его присутствия, поэтому монах медленно попятился в коридор и закрыл дверь в крошечную келью, оставив подвергнутого бичеванию настоятеля монастыря в темноте, наедине с его разорванной плотью и простым крестом, молящимся.