Глава 5. И все это обо мне

Данное правило можно считать приложением к правилу номер три, если угодно. Черт, можно даже рассматривать его как продолжение правила номер четыре, в зависимости от того, как быстро вы разогнались. Я же решил вывести данную тему в отдельное правило, потому что, как и в случае с весельем и гигиеной, туманная концепция «личного времени» частенько становится одной из тех вещей, от которой люди отказываются в периоды стресса и совершенно напрасно. Личное время – это важно. То самое время, что мы проводим за занятиями, позволяющими расслабиться, какими бы они ни были. Такие моменты необходимы нашим мозгам, чтобы перенастроиться, перезагрузиться, подзарядиться. И если игру можно считать психотерапией, а соблюдение чистоты – заботой о физическом здоровье, то личное время является духовным компонентом этого трио. Итак, правило выживания при апокалипсисе номер пять таково: найдите время для себя.

Это может показаться странным, но во время Первой Фазы у меня было полным-полно личного времени. Джина с Фином были парочкой: спали вместе, ели вместе, ездили на велосипеде-тандеме, все делали вместе и, похоже, им это нравилось. Я был их другом, но одновременно стоял как бы в стороне. Будь я экстравертом, такое положение дел ужасно беспокоило бы, но для меня это означало, что можно сколь угодно долго находиться наедине с собой. Читая книгу или глядя в небо, пытаясь угадать, где сейчас были бы расположены созвездия, будь они видны сквозь постоянную облачную завесу. Я любил обоих своих друзей, но возможность побыть одному нравилась мне не меньше.

После того, как Фин заболел, времени на себя не осталось. Мы с Джиной по очереди заботились о нем, заставляя пить, обтирая и изо всех сил стараясь облегчить последствия ранения, которые с самого начала было неприятными и с каждым днем только ухудшались. Мы соорудили волокуши, чтобы тянуть велосипедами, и крутили педали бок о бок в полной тишине, нарушаемой только скрипом, шумом ветра и стонами Фина, которые он старался глушить, когда жерди подскакивали на кочках.

Джина взяла на себя ответственность за защиту, а я за сохранность вещей в лагере. Каждый вечер Джина расставляла хитрые ловушки вокруг стоянки, натягивала провода и устанавливала самодельные взрывные устройства, а я готовил ужин, развлекал Фина и как только мог скрывал эмоции, глядя на черные и красные полосы на его ноге.

И конечно, с треском провалился. Спустя всего четыре дня я уже не мог прикасаться к Фину без содрогания, хотя он почти не приходил в сознание и вряд ли мог отличить одно обтирание от другого. На четвертую ночь, когда Джина ушла расставлять ловушки, я снял повязки, чтобы взглянуть, как идут дела, и просто-напросто заплакал. И никак не мог остановиться, чувствовал себя ужасно и глупо от того, что веду себя как идиот, когда у моего друга все намного хуже. Слезы лились ручьем, и через пару минут мне пришлось прекратить обработку, потому что сил смотреть на ногу Фина больше не осталось.

- Эй, - теплая рука, прикоснувшаяся к плечу, выдернула меня из пучины истерики. Во всяком случае, я смог сфокусировать взгляд. – Эй, - повторил Фин и слабо улыбнулся. – Все в порядке.

Конечно же, ничего даже близко не было в порядке, но те слова словно вскрыли нарыв в моем подсознании, которому давно следовало принять безнадежность ситуации. Это было мое личное время, насильно выделенное после длительного запрета, и оно оказалось паршивым.

Во время Второй Фазы я был полон решимости не совершать ту же ошибку. Однако, столкнулся с неожиданными проблемами. Во-первых, теперь я был не один. Не в том смысле, что мы с Конрадом стали парой, а в том, что мы были единственными людьми на много миль вокруг. А значит, с товарищескими отношениями и общением проблем не было – что удивительно, учитывая обстоятельства. Конрад, столкнувшись лицом к лицу с фактом своей безвозвратной мутации, поразительно быстро с ним смирился. Во всяком случае, он стал дружелюбнее, менее склонен огрызаться, когда я его раздражал, и старался не бесить меня в ответ. Вы не представляете, как мне надоело слушать фальшивое напевание хитов «Eagles».

А еще он стал нежнее физически. В смысле, да, мы и так спали вместе каждую чертову ночь, так насколько еще более ласковым он мог стать? Судя по всему, намного. У меня вдруг появилось потрясающее домашнее животное, ежевечерне после ужина использующее меня в качестве подушки, видимо, потому, что когда его голова лежала у меня на коленях, мне труднее было держать пятифунтовую книгу.

А однажды вечером я даже получил массаж и впервые с момента, как грянул апокалипсис, оказался так близко к нирване. Меня размяли с головы до ног, и даже немузыкальное пение Конрада не помешало, казалось, что от удовольствия в моем теле не осталось ни одной твердой кости. Ну, если не брать во внимание одну очень упрямую кость, которая становилась все большей проблемой.

У меня не было времени подрочить. Хоть как-нибудь, на скорую руку. Оргазмы – весьма важная составляющая личного времени, а я этого не делал. Хотел, но… Знаете, когда у верного врага/вероятного друга/устройства для обнимания настолько острый слух, что он слышит ваше сердцебиение, тут уж хочешь не хочешь, а придется поставить свою сексуальную жизнь на паузу. Кто его знает, может, передергивая, я веду себя слишком громко, и это неприятно окружающим. А может, я просто хотел избежать неизбежных намеков (ха, каламбуры – наше все). Но скорее всего, я боялся лажануться и, кончая, выкрикнуть имя своего спутника. Конрад для меня был единственным источником возбуждения, не считая собственного воображения и Шекспира. И хотя Шекспир отлично подходил для сексуальных эвфемизмов, все-таки заводил он меня не так сильно.

Два дня подряд я ломал голову над тем, что же делать, и наконец решил: «Да к чертовой матери все».

- В общем, тут такое дело, - начал я после ужина. Тарелки вымыты, на улице еще довольно светло, и Конраду не удастся разыграть карту безопасности, когда я попрошу ненадолго оставить меня одного. – Я буду тебе благодарен, если ты погуляешь где-нибудь минут десять.

Конрад поднял голову и взглянул на меня. Теперь он редко надевал темные очки, и его глаза полыхали огнем в лучах заходящего солнца.

- А я уж начал сомневаться, что ты вообще заинтересован в оргазме.

- Да неужели? – черт, у меня начал вставать просто от звука его голоса, произносящего эту глупость. – Я очень заинтересован и уже давненько ни одного не испытывал, поэтому не мог бы ты… Уйти ненадолго… Это было бы замечательно. Удели себе время, займись чем-нибудь веселым и не подслушивай, ладно?

- Но, Джейви, прямо сейчас нет ничего веселее, чем послушать, как ты мастурбируешь, - невозмутимо заявил Конрад. Это было именно то, чего я боялся, и уже открыл было рот, чтобы отчитать его, как он добавил: - Если тебе, конечно, не нужна дружеская помощь.

Погоди-ка… Чего-чего? У меня случился серьезный приступ раззявливания рта, отвисания челюсти и выпучивания глаз - весьма непривлекательное зрелище, но я ничего не мог с собой поделать. Все эти слова только что вылетели из его рта? Он что, и правда предложил…

Конрад смущенно поерзал.

- Но если тебя это не интересует, - пробурчал он, - можешь просто сказать, не надо так ужасаться. Понимаю, я уже не такой красавчик, как прежде, но…

- Не, не, не! – перебил я его слишком громко и поспешно. Мозги почти отключились, но я все еще, хоть и медленно, но соображал, что не хочу, чтобы Конрад понял все превратно. – Нет, я заинтересован, у меня уйма интереса! Ты серьезно?

- Я бы не стал предлагать, - ответил он. – В этом есть смысл. Мы оба можем неплохо провести время, а ты перестанешь страдать от своих посиневших шаров.

- Не сравнивай меня с собой.

- Дешевый прием, Джейви. К тому же, это не я блюду целибат целый месяц.

У меня снова отпала челюсть.

- Хочешь сказать, ты дрочишь?

- По утрам, пока ты ноешь о том, почему нет солнца, - фыркнул Конрад, и… Ладно, по утрам я бываю не в самом лучшем настроении. Кофе – мой наркотик, и я отдал бы левую руку за возможность попробовать его снова, но чего нет того нет.

- Ты правда этого хочешь?

- Бога ради, Джейви, ты что, девственник? – Конрад закатил глаза.

- Нет!

- Ты видишь здесь каких-то других нелепых парней, которым я могу предложить помощь?

- Я, скорее, до нелепости симпатичный, - я должен был защититься, - но нет.

- Получается, что я разговариваю с тобой и однажды даже предлагал. Давай не будем превращать это во что-то странное.

- Ну да. Точно. Ведь убеждать кого-то заняться сексом – это крайне странно в сравнении, ну даже не знаю, с апокалипсисом и всем сопутствующим ему дерьмом.

- Иди сюда.

Я вздрогнул. Это был чистый рефлекс, бессознательный, но Конрад заметил. Он широко улыбнулся, и я впервые заметил, что его клыки заострились еще сильней. Не так как, скажем, у вампира - больше похоже на зубы Люка Эванса - но я точно знал, что они не были такими, когда мы встретились. Я встал и сделал несколько шагов к тому месту, где Конрад сидел на брезенте, вытянув свои длинные ноги. Он протянул руку, я ее принял, тут же споткнулся и упал прямо к нему на колени, когда Конрад резко дернул меня к себе.

О мой бог. Все было в точности так, как я представлял себе бесчисленное количество раз в краткие секунды одиночества или в предрассветной дреме, прежде чем проснуться окончательно. Я оседлал колени Конрада, машинально обняв ладонями его шею, и почти забыл, как дышать, когда он прикоснулся своими губами к моим. Поцелуи… Этого я не ожидал. А ведь я обожал целоваться. Зубы Конрада на ощупь оказались такими же острыми, как и на вид, но он был очень осторожен – не царапал и не кусался, только вырывал у меня стоны своим языком. Мы почти ничего еще не сделали, а у меня уже стоял, как каменный.