Глава 21

Если Корал и ругалась с матерью из-за платья, то я этого не слышал. Остаток моего недолгого пребывания на юге прошел хорошо, не считая того факта, что девушка настояла, чтобы взять меня с собой на охоту. Сезон был открыт для владельцев частной территории, которой у ДеВиттов в собственности было предостаточно.

— Я ни в кого не буду стрелять, — высокомерно сообщил я. Джейми никогда не простил бы мне причинение вреда животному, и по какой-то причине это все еще имело значение. Да я бы и сам никогда себе этого не простил. — Во-первых, понятия не имею, как обращаться с оружием. Я отстрелю себе ногу.

— Это очень просто, — сказала Корал.

— Во-вторых, меня это совершенно не интересует. Кроме того, у меня нет ни разрешения, ни лицензии или что там вообще требуется.

Она ловко перехватила винтовку и холодно на меня посмотрела.

— Как хочешь. Тебе не обязательно идти со мной, если брезгуешь.

Я усмехнулся.

— Не брезгую. Я замерз и устал. Пошли.

Больше часа мы бродили по лесу, а рассветные лучи тускло мерцали в кронах деревьев. Я хотел предложить закругляться, но гордость помешала.

— Что ж, сегодняшнее утро определенно ответило на мой вопрос о холоде в этих краях.

— Ш-ш-ш! — Корал прижала палец к губам.

Мы присели, и она указала на заросли кустарника, за которыми щипала траву лань. Мягкие уши животного повернулись к нам. Лань подняла голову.

Хлопок выстрела был оглушительным и таким резким, что у меня перехватило дыхание.

— Корал! — крикнул я, в ярости сдвинув брови.

Она не предупредила меня. В ушах звенело.

Лань издала сдавленное мычание и бросилась в лес.

— Попала! — Корал побежала за ней, перекинув винтовку через плечо.

Мы зашли так далеко в земли ДеВиттов, что я понимал, без Корал просто потеряюсь, поэтому у меня не было другого выбора, кроме как последовать за ней.

Она неслась через заросли ежевики, отслеживая брызги крови и сломанные ветки.

Лань совершила впечатляющий рывок. Она лежала мертвая почти в полумиле от места, где в нее выстрелила Корал. Я смотрел на животное со смесью печали и страха.

Корал ничего вокруг не замечала, охваченная каким-то садистским кайфом.

Образ поверженного животного не выходил у меня из головы по дороге домой. Я не мог понять, почему девушка захотела взять меня на охоту, разве что для того, чтобы доказать свою храбрость или безразличие. Я должен был сказать, что ей нечего доказывать. Во всяком случае, картина, как Корал убивает беспомощную лань, принизила ее в моих глазах.

Тем не менее я твердил себе, что охота – ее хобби, и я не должен позволять этому беспокоить меня. Мог не обращать на это внимания. В конце концов, я закрывал глаза на гораздо более серьезные проблемы.

Я с головой нырнул в весенний семестр, желая забыть обо всем, кроме учебы и писательства. Если не делал домашнюю работу, не читал, не учился и не занимался спортом, то редактировал свой роман. С Корал мы часто созванивались. Я быстро понял, что на расстоянии она мне нравится гораздо больше, чем при личной встрече. По телефону девушка не могла попросить меня пойти на охоту, не могла поцеловать и сбить с толку. И по телефону я не сталкивался с ее реальной жизнью. Не чувствовал себя вынужденным принимать решения относительно нее или нашего будущего. Ведь эти решения могли оказаться губительными для нас обоих.

Мне нравилось с ней платоническое дружеское общение. Мы смеялись и обсуждали нашу жизнь, и мне было достаточно. Однако для Корал этого оказалось мало. Она приставала с приглашениями снова приехать в гости, сначала завуалировано, а затем уже с нарастающим раздражением.

И, как итог, ближе к концу семестра она приперла меня к стенке.

Мы говорили о планах на лето. Корал хотела устроиться на работу или поехать в Англию навестить сводного брата. Я хотел закончить редактировать «Отчий дом».

— И это все? — спросила она совершенно невозмутимым голосом.

— Э-э, думаю, мы с семьей, возможно, поедем в Бразилию.

Я накрутил прядь волос на палец. В этом семестре я жил один в комнате в общежитии, что меня вполне устраивало. Не мог сосредоточиться на написании книги, когда сосед по комнате ходит туда-сюда. Было также приятно иметь возможность свободно разговаривать с Корал в любое время.

— Ясно. — И снова сухой тон.

— Какую работу ты хотела бы получить? — спросил я.

Ведь понимал, к чему идет разговор, и всеми силами хотел оттянуть его.

Она не ответила. Я поерзал на кровати.

— Уверен, твоим родителям понравится идея о поездке в Англию... — Я замолчал, надеясь, что Корал продолжит тему. Обычно она общалась легко и непринужденно. Теперь же сопротивлялась.

Мы мучительно долго молчали.

— Значит, ты не придешь сюда, — решительно сказала она. Это не было вопросом.

— Я не знал, хочешь ли ты этого.

— Разве мы не встречаемся? — она практически выкрикнула, однако в голосе пробивалась дрожь неуверенности.

— Я...

Я согнул колено и уперся пяткой в одеяло. Это был не я: вот этот пассивный, неуверенный человек, ходящий вокруг да около. Когда хотел кого-то, как желал Джейми, то брал быка за рога. Но Корал не знала меня достаточно хорошо, чтобы понимать, что такое поведение было несвойственным.

— Я не знал, хочешь ли ты этого.

— Серьезно? — огрызнулась она.

— Да, серьезно.

Я сел и перестал возиться с волосами.

— Ну, я хочу.

— Ладно. Хорошо.

— Все в порядке? — спросила она, повеселев.

— Да, — я слабо улыбнулся, как будто она могла меня видеть. — Конечно. Я имею в виду, что теперь, полагаю, мы расставили все точки над «i».

— Я тоже, просто... не понимала.

— Ясно. Прости за недомолвки.

— Значит, ты приедешь? Я скучаю по тебе.

Ее голос в одну секунду наполнился счастьем и волнением. Корал была влюблена или, по крайней мере, страстно увлечена, как был и я когда-то. Я вспоминал, каково это: сказать впервые, что скучаешь, впервые признаться в симпатии. Это были драгоценные, пьянящие чувства, исключительные для романтики самого начала отношений.

Именно тогда и там я поклялся себе, что буду достоин любви Корал, каким бы неполноценным при этом себя ни чувствовал. Зная, что она испытывает ко мне, стал бы для нее лучшим бойфрендом из возможных.

— Конечно, я приеду, — сказал я.

И приехал. В июне закончил редактировать «Отчий дом», разослал около дюжины запросов литературным агентам, а в июле вылетел в Чарльстон. Преподнес Корал плюшевого нарвала и розу, которую купил в аэропорту. От этого простого жеста ее накрыло волной счастья. Девушка едва могла встретиться со мной взглядом.

Внезапно я отчаянно пожалел, что не дарил подарков Джейми. Интересно, действовали бы они на него так же? Ну, конечно, действовали бы. Надо было осыпать его подарками. Возможно, я проявлял к нему недостаточно любви. Может быть, я потерял его из-за собственной наивности.

Я прожил у ДеВиттов неделю и, насколько мог судить, отлично справлялся с обязанностями бойфренда. Мы с Корал несколько раз гуляли в лесу и в центре города. Держались за руки. Я водил ее на свидания. Делал комплименты. Купил браслет. Мы целовались несколько раз, но дальше этого я заходить не позволял.

Она плакала, когда я уезжал, что говорило о том, что я все делаю правильно. Это было облегчением.

Отъезд, однако, вызвал горькие воспоминания о том, как я оставил Джейми в Колорадо. Он был таким потерянным…

Итак, по возвращении домой я погрузился в беспросветную депрессию. По моей рукописи ожидало несколько вежливых формальных отказов. Только одна из помощниц прокомментировала «очень захватывающий слог», которым был написан «Отчий дом», однако при этом ей показалось, что суть работы «не очень хорошо вписывается» в тот дом, о котором шла речь.

На почтовый ящик приходили новые отказы.

Но хуже них были агенты, которые полностью игнорировали представленные на рассмотрение материалы. Информация на их веб-сайтах гласила: «Вы получите от нас ответ только в том случае, если мы окажемся заинтересованы в сотрудничестве».

Боже, что за заносчивые ублюдки. Ну что стоило отправить шаблонный отказ? Неужели не догадываются, сколько моей души вложено в эту рукопись? Это не просто сборник девяноста тысяч слов. Это кровь и му́ка. Это боль от потери Джейми. Это боль тяжкой жизни.

— Слышно что-нибудь о твоей книге? — несколько раз спрашивал папа.

Я скрывал от него отказы.

— Есть небольшой интерес, — солгал я. — Одному агенту понравился слог. Я работаю над этим.

Мама же хотела знать только о Корал.

— Мы можем купить тебе билет на самолет в любое время, — говорила она. — Или если хочешь, чтобы она прилетела сюда…

— Возможно, — отвечал я. — Когда-нибудь.

Я разослал новую кучу запросов. Отказы стали поступать с началом выпускного года. У всех сокурсников были стажировки и перспективы работы – даже конкретные предложения – за плечами. У меня – только рукопись, которая никому не была нужна, и растущее, сокрушительное чувство провала.

Я опубликовал эссе в научном журнале по сравнительной литературе, которое обрадовало моего отца и профессоров, но не меня. Я никак не мог заставить себя вообразить свое будущее вне литературы. И рассказал об этом одному из своих профессоров-беллетристов, но он, хоть и сочувствовал мне, призывал быть бо́льшим реалистом.

— Шансы стать мастером в этом деле ничтожно малы, — сказал он.

— Но вам же удалось, — ответил я.

Профессор был публиковавшимся автором с хорошей репутацией в литературном мире.

— Да, удалось, — сказал он, — и вот я здесь, преподаю в Гарварде. Вам не кажется, что я бы предпочёл полностью сосредоточиться на своём творчестве вместо этого?

Я несколько раз моргнул. Его честность поразила, и я сразу же смутился.

— Д-да, — пробормотал я. — Полагаю, все сложнее, чем я думал.

— А вы не думали остаться здесь и поступить в магистратуру?

Я отрицательно покачал головой. Для меня программы магистрата были пустой тратой времени. Искусству прозы нельзя было научить, как и его неотъемлемому партнеру – честолюбию.