Далее был написан номер.

Я позвонил немедленно.

— Привет, — ответил он так, словно уже знал, что это я.

По телефону его голос звучал более хрипло. Я представил профессора дома, в каком-нибудь хорошо обставленном кабинете, в окружении полок и кожи, книг и широкого письменного стола. Может быть, с бокалом спиртного. Его голос звучал по-другому, менее официально.

— Привет. Это Калеб.

— М-м, я так и понял, мистер Брайт.

— Вы написали мне…

— Все верно. — Некоторое время он молчал. — Ты действительно исключительный.

Я осторожно прочистил горло.

— Благодарю вас. Это очень много значит…

— Теперь станет гораздо труднее выполнить твою просьбу, прочитав «Отчий дом».

— Какую?

— Держаться от тебя подальше. Оставить в покое. Ты удивительный. Знаешь, я даже завидую.

— Чему? — спросил я.

Профессор Брандейс, публикуемый автор и профессор Гарварда, завидовал мне? Конечно, я не поверил.

— Да. Я прочитал твой роман за два дня. И тянул так долго с ответом только потому, что не мог решить, как поступить. Мы все ненавидим друг друга, ты же знаешь… писателей.

Я вспомнил об однокурсниках, что посещали со мной семинары по художественной литературе. Когда они писали что-то хорошее, я находил любую причину, чтобы придраться. И был безмерно рад, если их творения оказывались ужасными. Только одна из них, студентка из Китая, представляла для меня реальную угрозу. Проза девушки была четкой и живой, а сюжетные линии – захватывающими. Я не любил эту студентку больше всех. Услышав, что она внесена в список ожидания, а затем получила отказ в посещении семинара писателей в Айове, я ликовал.

— Да, — ответил я. — Знаю.

— Это уродливая сторона творчества. Мы ведь не часто говорим об этом, не так ли?

— Наверное, вы правы.

— Когда я читал твой роман, то думал: этот молодой человек станет кем-то особенным. Кем-то гораздо более выдающимся, чем я. Ну, то есть, давай будем честными, — он усмехнулся, — никто за пределами Гарварда и еще парочки высокомерных литературных деятелей-снобов в действительности не знает кто такой Торн Брандейс.

— Это не…

— Это правда, — отрезал он. — А твое имя станет широко известным, если не сдашься. И я не верю, что ты это сделаешь.

Я уставился на свои колени. Если бы он только знал, как сильно мне нужно было это услышать. Я не мог заставить себя признаться в этом.

— Не уверен, — пробормотал я.

— Ну, зато я уверен. Предоставь это профессионалу. У тебя прекрасная биография, образование и происхождение, не то чтобы они тебе вообще были нужны. Талант, ум… поэтому я продолжал думать: что же мне делать с этой книгой? Попытаться похоронить чужие амбиции из зависти? — он рассмеялся. — Это действительно то, о чем я думал. Мерзко, правда?

Несмотря на всю ужасность идеи – что профессор Брандейс мог намеренно разрушить мои мечты, – я усмехнулся.

— Я уже знал это о вас.

— Хм-м, — я был уверен, что он тоже улыбается. — В любом случае, Калеб, иногда наилучшая следующая ступень для реализовавшегося автора – это оказать влияние на более выдающегося автора.

— Я вовсе не более выдающийся писатель, чем вы. Вы просто мне льстите.

— Это не так. Поверь, очень бы хотелось, чтобы это было не так. У меня такое чувство, что я ждал такого студента, как ты, всю свою преподавательскую карьеру. И боялся этого тоже. Ты – тот студент, который затмит меня. И, полагаю, лучшее, что могу сделать – это поддержать, хотя тебе это вовсе и не нужно. Если продолжишь рассылать запросы, то заполучишь агента.

И я не выдержал.

— Что сказал ваш агент? — спросил я.

— Она хочет посмотреть правки. Сказала, что подпишет с тобой контракт, если процесс редактирования пойдет хорошо.

— Серьезно?

— Абсолютно.

Я сидел и ошеломленно молчал.

— Ты заинтересован? — спросил профессор Брандейс.

— Конечно. А что за правки?

— О, много мелких и несколько крупных. Мы с ней все обсудили. Если на то пошло, я с ней согласен, поэтому надеюсь, ты не будешь слишком сопротивляться изменениям.

— Не буду.

— Не продавай свою душу слишком быстро, — добавил он, снова усмехнувшись.

В то время это не имело значения, и я так стремился к представлению своих интересов, что заключил бы сделку даже с Дьяволом, если бы это было необходимо, но в будущем это имело смысл.

— Тогда я сведу вас.

Вот так я и познакомился с Элизабет Блам, которую вскоре стану называть Бет. Ее замечания по «Отчему дому» были дотошными и глубокими. Я немедленно приступил к доработке рукописи.

В последний раз я увидел профессора Брандейса на выпускном вечере. Представил его своим родителям, которые горячо поблагодарили мужчину за помощь. Он настаивал на том, что я легко заполучил бы агента самостоятельно, и что не может принять благодарность за участие в моем успехе.

А после я пожал ему руку. Профессор выглядел немного грустным. Будь я старше и увереннее в себе, то притянул бы его к себе и обнял. Он мог бы получить так много, используя свое влияние на меня в выпускном классе. Мог бы воспользоваться предложением своей помощи и своего агента и таким образом получить от меня все, что желал.

И я, вероятно, согласился бы на это. И скорее всего, мне бы это даже понравилось.

Я посмотрел ему в глаза. «В какой-нибудь другой жизни», — подумал я. В одной из этих других жизней мы разделили бы полное идиллии лето. А в какой-то другой жизни он помог бы мне, взамен сполна насладившись мной. Возможно, это именно те жизни, которые мне и следовало бы выбрать.