4

Понедельник начался как все дни прошедшей недели: завтрак, лифт, и через мост — в школу.

Отец уже ушел, он в утренней смене, мать собирается уходить с Сабиной. Стефан спрашивает:

— Отец еще что-нибудь говорил?

— Нет, ничего. — Мать смотрит на него. Глаза большие, темные.

— Совсем ничего?

— Совсем ничего. Ни слова. А ты-то, ты о чем вчера думал?

— Я? — переспрашивает Стефан и долго молчит, должно быть обдумывая ответ, и вдруг чувствует, что мать кладет ему руку на голову.

— Ладно уж, — говорит она. — Все равно нам сейчас некогда. До вечера.

Хлопает дверь, щелкает замок — нет уже ни матери, ни Сабины, только слабый запах духов. Стефану он приятен. Еще слышны шаги на площадке. Но вот и они затихли…

Стефан выпил молоко — прямо из кастрюли, еще горячее, съел ломоть белого хлеба, ложку джема и включил радио на полную мощность. Нормально!

На улице уже полно ребятишек. Малыши важничают, те, что постарше, шагают с ленцой — это девятый и десятый класс. Девчонки с подведенными глазами, парни ржут. Один курит, двое дожидаются, когда даст затянуться.

Стефан идет один, но недолго. Кто-то торопливо его нагоняет. Наверняка Губерт.

— Эй! — окликает он его. — У меня — порядок! Никто ничего не заметил.

Лицо у Губерта веселое, а Стефану совсем не весело:

— Чего ты кричишь? Ну чего?

— Я и не кричу совсем.

— Еще как кричишь! Зря ты боялся.

— Это ты прав, — говорит Губерт, и мягкий свет его ласковых глаз сразу гаснет.

Они идут по направлению к главной улице, мимо старых домов с обсыпавшейся штукатуркой, со следами пуль и осколков. Один дом в лесах. Наверху стоят двое рабочих с мастерками в руках.

— Мне повезло, — говорит Губерт. — Телевизор помог.

— Футбол, что ли? — спрашивает Стефан. — Знаю, знаю.

— Ничего не футбол.

— Не футбол?

— Нет, — говорит Губерт. — По второй программе футбола не было. Мои старики футбол не смотрят.

Оба идут рядом, довольно быстро, и вдруг Губерт спрашивает:

— В школе уже кто-нибудь знает?

— Не меньше двадцати человек, — отвечает Стефан, — а то и тридцать. Все, кто вчера там был. И Краузе — тоже.

— Парис-то? По-настоящему он не знает. Никто по-настоящему не знает.

«Никто? — думает Стефан. — Отец знает, и мать — вот уже двое. Все совсем не так, как считает Губерт».

Не успели они зайти в класс — они занимаются на самом верху, окна выходят во двор, — как поступает первое сообщение. Делает его Парис Краузе. Он вчера видел, как подъехали пожарные машины, как по лестнице бежала вода. А на площадке девятого этажа она бурлила, точно в аквариуме…

— А потом, — горячится Парис Краузе, — прибежал кто-то длинный-длинный, ноги тонкие, как у цапли, в одних трусах. Будто чокнутый он прыгал по воде, все хотел к гидранту подскочить. А как попал под струю — к самой стенке отлетел. Твой старик это был! — выкрикнул Краузе и вытянутой рукой показал на Стефана.

Стефан стоит в сторонке, за его спиной — Губерт, и оба делают вид, как будто услыхали необыкновенную новость.

Стефан даже улыбается. На самом-то деле его зло берет, больше всего ему хочется швырнуть портфель в Краузе, по башке ему дать, но он только улыбается. Улыбается и Губерт.

— Вы-то опоздали, — продолжает Краузе, — пришли, когда все уже кончилось. Я вам махал, вы что — не видели? Я вовсю старался.

— Не очень-то старался, — сказал Стефан, садясь на свое место.

Мальчишки сидят отдельно — в крайнем ряду вдоль окон, всего их пока пять. Девочек уже девять, они занимают средний ряд, и средний ряд выглядит веселей.

Входит фрау Майнерт, учительница. Лицо круглое, гладкое, волосы волнистые, седые, сзади — пучок. Ребята уже знают, как она входит в класс: впереди большая черная сумка, за ней она сама. Быстро подойдет к столу, поставит сумку, глубоко вздохнет и скажет:

— Ну, как воскресенье провели?

Хорошо провели. Всякое было…

— Новенькие есть?

Нет, сегодня нет. И ребята и девчата оборачиваются, оглядывают парты, подсчитывают — четырнадцать. Теперь-то уже точно знают — новеньких сегодня не прибавилось.

— Нет так нет, — говорит фрау Майнерт. — А теперь посмотрим, каковы ваши успехи.

Сразу — шум, ученики, переговариваясь, достают тетради, на пол падает бутербродница, и фрау Майнерт спокойно говорит:

— Ну, ну, потише немного.

Тишина наступает мгновенно. Урок начался.

Пятеро мальчиков, девять девочек — маловато пока что.

— Итак, начнем, — говорит фрау Майнерт. — Кто первый?

Сразу поднимаются девять рук. Все девочки. Нерешительно поднимаются еще две руки — это уже мальчики, близнецы, как две капли похожие друг на друга, даже свитеры у них одинаковые — ручной вязки. Это братья Функе: Марио и Михаэль.

Фрау Майнерт обводит взглядом класс, приветливым взглядом останавливается на Рите Шмальберг, самой красивой девочке в классе.

— Вот с первой парты и начнем, Рита, прошу.

Стефан видит Риту сзади и немного слева. Щеки у нее розовые, светлые волосы подвязаны черной бархатной лентой, блестят. Голос ясный, звонкий, и как только она начинает читать, сразу понимаешь: Рита девочка самоуверенная, робость ей ничуть не свойственна.

Она читает первое, второе и половину третьего предложения, но тут раздается стук в дверь — короткий, решительный. Ясно, что стучит человек, который может себе это позволить.

Рита умолкает. Фрау Майнерт удивленно смотрит на нее.

— Стучат, — говорит Губерт Химмельбах.

— Да-а? — еще больше удивляется фрау Майнерт. Повернувшись к двери, она говорит: — Входите.

Дверь приоткрылась. Фрау Майнерт быстро выходит, рукой успокаивая учеников: тише, мол, продолжайте…

Рита читает, светлые волосы поблескивают, но Стефан смотрит мимо, смотрит на дверь. У него такое чувство, будто это ему стучали, это вызывают его и Губерта…

Губерт рисует человечков — ему что! Дверь, в которую вышла фрау Майнерт, для него просто закрытая дверь. Он рисует себе человечков на полях: один, другой — сто! Через всю страницу гирлянда.

Фрау Майнерт вернулась. Не одна. За ней худощавый человек. Это комендант Бремер. Его все знают. И директор Келер.

Мертвая тишина. Лица серьезные. У Губерта в руке застыл карандаш: последний человечек навсегда останется без головы.

— Прошу извинить, что мы прервали урок, — говорит директор. — Произошли события, о которых вы все знаете. О них нам необходимо поговорить. Немедленно.

Только с 6-м «Б» классом?

И почему именно с 6-м «Б»?

Но об этом директор ничего не говорит. Он сказал все, что счел нужным, отступил на шаг, и вперед вышел комендант. Прижав подбородок к груди, он говорит:

— Вы все живете в этом доме, вы все в курсе дела. Неизвестное лицо открыло гидрант. Были вызваны пожарные. Таков, так сказать, состав преступления. А там, где имеется состав преступления, есть и преступник. — Бремер повторяет: — Преступник! — Взгляд его останавливается на Стефане Кольбе. Стефан Кольбе — преступник.

Все смотрят на Стефана. Понять ничего не могут. Молчание. Но постепенно рождается любопытство, даже восхищение. Братья Функе, например, явно восхищены Стефаном, да и Рита Шмальберг тоже. Она не сводит с него глаз.

— Спрашивается, — говорит комендант, — что заставило человека совершить такое преступление, причинившее колоссальный ущерб? Я настаиваю — иначе как злостным хулиганством это не назовешь!

Бремер разозлился, как того и хотел. Класс замер. Никто уже не смотрит на Стефана — все уставились на Бремера. Директор Келер говорит:

— Встань! Вон там сзади — встань! — Голова его дергается, нос — клюет.

Стефан медленно поднимается, колени дрожат. Он не знает директора, видел его раза три. Еще в среду, когда Стефан впервые с мамой Сусанной пришел в школу, директор подал ему руку, поздоровался, сказал что-то и сразу же внушил Стефану уважение. Правда, Стефан заметил только, что у него большой нос. А может, и не очень большой. Крупные черты лица. Впечатление силы и уверенности.

Стефан вдруг почувствовал себя всеми покинутым.

— Я жду, — говорит директор Келер.

— Я тебя еще вчера видел, — говорит комендант. — Помнишь? Между этажами, в лоджии между этажами! Это ты ведь там стоял и сразу удрал. Я еще позвал тебя, но ты удрал. Нечистая совесть в тебе заговорила! Она-то и заставила тебя скрыться. — Он кивает направо, кивает налево и говорит: — А теперь мы хотели бы послушать остальных.

Раздается спокойный и ясный голос фрау Майнерт:

— Я думаю, так у нас ничего не получится. Нам лучше потом спокойно все обсудить. — Из всех взрослых она самая маленькая. Мужчины удивленно смотрят на нее, они недовольны, у директора очень грозный вид.

— Ну, знаете ли! — восклицает он. — Я со своей стороны просил бы именно сейчас обо всем поговорить. Дело достаточно серьезное, и пусть он скажет, о чем он вчера думал. При сложившихся обстоятельствах я считаю, что это не так уж много. Много? — спрашивает он Стефана, а Стефан смотрит на потолок, будто там написано, как и что ему отвечать. — Начни с того, — советует директор, — когда ты вышел вчера из дому? Это было сразу после обеда или позднее? Что ты делал затем… и так далее. Говори, говори, так мы быстрее разберемся. Я же тебе помочь хочу, понимаешь?

Стефан все хорошо понимает, и никакая помощь ему уже не нужна. Глядя директору прямо в глаза, он говорит:

— Я хотел попробовать, пойдет ли вода. — Сказал это и увидел, как лица взрослых застыли.

— Попробовать? — спрашивает директор. — Попробовать, пойдет ли вода?

— Да.

— Только ради этого?

— Да.

Директор смотрит на Стефана так, словно тот не в своем уме. Внезапно наклонившись вперед, он спрашивает:

— А ты знал, какой кран ты открываешь?

— Пожарный.

— Вот как — пожарный, значит!

Все молчат. Раздается короткий смешок. Это комендант Бремер. Фрау Майнерт смотрит на Стефана. Вид у нее озабоченный, глаза печальные. Стефан думает: «И всё из-за Губерта! Пропал я».

— Итак, ты знал, — говорит директор. — Ты знал, что открываешь пожарный кран — гидрант. Таким образом, тебе было известно, что этот кран трогать нельзя. К тому же он выкрашен в красный цвет. — Директор даже поднимает указательный палец. — Я просил бы тебя объяснить нам свой поступок.