7

Проходят понедельник, вторник, среда — в среду они, во-первых, ходили в бассейн, во-вторых, у них был сбор отряда, и в-третьих и последних, к тому же довольно поздно, Рита Шмальберг поцеловала Стефана Кольбе.

Кто-то притащил цветы, поставил на учительский стол, а у Ларисы в голубой эсэнэмовской рубашке вполне подходящий вид. Цветы она принесла: анемоны и желтые и красные тюльпаны в вазе из толстого стекла.

— Цветы, — говорит она, — по случаю праздника.

— А какой сегодня праздник? — хором спрашивают братья Функе.

— Вот сейчас и узнаем, — отвечает Лариса. — Это, можно сказать, от вас самих зависит.

Посмотришь на Ларису, и можно подумать, она из восьмого или девятого класса. Волосы начесаны на лоб, мягкие, вьющиеся. Блондинка. Известно к тому же, что она из Ростока, значит, с побережья, да и говорит — нараспев, слова растягивает, как люди, которые живут на севере республики. Но глаза у Ларисы совсем темные, может быть карие или даже черные.

Цветы, стало быть, по случаю праздника.

Все в сборе, только двоих не хватает. Всем, конечно, любопытно узнать, какой же такой праздник сегодня? И велико разочарование, когда Лариса сообщает:

— Нам предстоят выборы совета отряда. Сегодня мы с вами начнем подготовку к этому дню.

А ведь только что все слышали: цветы по случаю праздника?!

Губерт Химмельбах сидит тихо, Стефан Кольбе — тоже. И в то время как они оба тихо сидят на своих местах и впереди за учительским столом стоит Лариса в голубой рубашке, Стефан думает о каноисте-лесовике с вороньим гнездом на голове и в выцветших джинсах… А здорово было бы, если б каноист сейчас взял да заглянул сюда, просунул бы голову в дверь и сказал: «Лариса, алло, крошка!»

Не замечая сам этого, Стефан улыбается, зато Лариса замечает его улыбку и, глядя на него, тоже улыбается, правда, несколько озадаченно — она же не знает, чему улыбается Стефан.

— А вы что подумали? — спрашивает Лариса у ребят. — Кофе с пирожными будет, да? Нет, это потом, сперва поработать надо.

Пионеры приумолкли: они не против того, чтобы поработать, а тут еще кофе с пирожным! Вот здорово!

— Все вы новенькие в этой школе, — говорит Лариса, — все из разных мест, а если и попадаются берлинцы — они обязательно из разных районов города. Скажите, а есть здесь хотя бы двое из одного и того же места?

Есть, оказывается: братья Функе, Марио и Михаэль. Они как-то небрежно поднимают руки. В эту минуту интерес всего отряда сосредоточен на них, и оба так похожи друг на друга, что кажется, будто каждый представлен здесь дважды. Оба невысокие, лица нежные, немного девчачьи, только уши велики, но их скрывают густые темные волосы.

— Вы где до сих пор жили? — спрашивает Лариса.

— В Панкове, — отвечает тот Функе, который сидит слева.

— Кто из вас Марио, а кто Михаэль?

— Я — Михаэль.

— А как мне отличить, кто из вас Марио, а кто Михаэль, если вы случайно поменяетесь местами?

— Тогда ты ни за что не догадаешься, — говорит Функе, сидящий справа, то есть Марио. — Если мы тебе не скажем — ты ни за что не догадаешься, кто Марио, а кто Михаэль.

— А как же ваши родители?

— Они тоже путают. Узнают только, когда вплотную подойдешь.

Общее удивление, одна девочка говорит:

— Вы, значит, что хотите можете делать, да? И никто не узнает, кто напроказил?

— Да, это так, — говорит Михаэль Функе. — Но бывает, что нас по два раза наказывают, а то накажут меня вместо Марио.

— Или меня вместо Михаэля! — выкрикивает Марио.

Бывает же! Смех, да и только! И если Лариса сейчас не возьмет себя в руки — пионеры и так уже в лежку! — то весь сбор отряда насмарку, никто ничего не сделал, никто ничего не решил, проведена только беседа на тему о близнецах и о том, как трудно их различить…

— Знаете что, Марио и Михаэль, — спохватившись, говорит Лариса, — побеседуем об этом в другой раз, через недельку-другую. А сейчас перейдем к следующему пункту повестки дня. — Она молча смотрит на сидящих перед ней пионеров и снова спрашивает: — Может быть, мне еще раз объяснить, чем, собственно, занимается совет отряда?

К чему еще объяснять? Пионеры терпеливо смотрят на вожатую… Но если Лариса так хочет — пусть объясняет.

— Что ж, — говорит она, — тогда я лучше спрошу: у кого из вас были пионерские поручения?

Поднимается несколько рук: у Париса Краузе было поручение и у Риты, конечно же, у Михаэля Функе тоже. Еще четыре девочки поднимают руки и… кто мог бы подумать — Губерт Химмельбах! Хотя он только протоколы писал и один раз делал стенгазету. Это когда он еще в Эрфурте учился, в третьем классе. Выпуск стенгазеты у них был приурочен к открытию Международной выставки садоводства — ИГА.

— Садоводства? — переспрашивает Марио Функе.

— Это когда цветы выставляют. Со всей республики и из других стран тоже, — поясняет Губерт Химмельбах.

— Цветы? — удивляется Марио. — А пионеры тут при чем?!

— Мы туда помогать ходили, — говорит Губерт Химмельбах, — да и вообще…

— Чего вообще-то?

— Цветы — это очень красиво…

Слышны смешки. Лариса спрашивает:

— Что ж тут смешного?

Конечно, ничего смешного нет, но у Губерта, когда он говорил про цветы, был такой мрачно-серьезный вид, как будто дело шло о жизни и смерти.

Но надо же дальше двигаться, надо кандидатов выдвигать, список для голосования составить.

— Предлагайте, — говорит Лариса.

Все молчат. Одна девочка вдруг говорит:

— Мы же не знаем друг друга. Вот, например, Парис Краузе, мы не знаем его совсем…

— Я тут при чем! — взрывается Парис Краузе.

— Только для примера.

— Для примера ты кого-нибудь другого выбирай. Не хочу я в совет отряда. Не хочу — и все!

— Успокойся, пожалуйста, — говорит Лариса. — Чего это ты разбушевался! Знаете что, давайте представимся друг другу. Каждый совсем коротко расскажет о себе. Парис, может быть, с тебя начнем?

Не хочет Парис начинать. Он вообще ничего не хочет. Марио Функе говорит:

— У него отца нет.

Лариса хмурится, но Марио так и не понял, что сказал глупость, и упрямо твердит:

— Три сестры у него. Одна уже в третий класс ходит. Зилькой зовут…

— А сколько у него туфель? — спрашивает рядом сидящая девочка.

— Туфель? — удивляется Марио Функе. Заметив, что девочка улыбнулась и еще несколько девочек последовали ее примеру, Марио спрашивает: — А в чем им ходить?

— Правильно, — говорит Лариса. — Раз у него сестры — они должны носить туфли. Но нам сейчас важно знать, какой сам Парис в школе.

Нет, это уж чересчур! Такого Парис не выдерживает.

— Чего вы привязались ко мне! — кричит он. — При чем здесь мои сестры! Будь их хоть двадцать! Да, да, двадцать!!!

— Ты что это? Что с тобой? — У Ларисы вид испуганный. — Успокойся, Парис. Никто тебя не обижает.

Парис молчит.

— Не хочу я в совет отряда, — говорит в конце концов он девочке, которая назвала его по имени. — Спятила ты, что ли? Чего ты с меня начала? Ты с себя начинай. Мы о тебе тоже ничего не знаем. Только и знаем, что ты мордастая.

Девочка спокойно смотрит на Париса. Лицо у нее широкое, глаза — серые, рот большой. Не моргая, она упорно смотрит на Париса. И Парис начинает краснеть, делается весь красный, злой-презлой.

— Аня! — тихо зовет Лариса. Но Аня не отводит своего пристального взгляда от Краузе. — Аня! — уже громко говорит Лариса. — Аня, кончай! Парис, и ты тоже помолчи. Оба — молчите! Тоже мне разговорчики! — Она делает несколько быстрых шагов между рядами, и видно, что она совсем не строгая.

Аня отвела глаза от Париса, сидит и ласково улыбается.

— Ну, ладно, — говорит Лариса. — Кто начнет? Кто сам представится?

— Я, — говорит Аня. Она встает и делает книксен, ради шутки конечно. Дальше она рассказывает так, как будто всех здесь видит впервые и немного их разыгрывает. Девочки хихикают, но мальчишки никак не реагируют, даже любопытство их не разбирает.

И только один из них, Стефан, смотрит в сторону Ани и слушает ее. И не столько слушает, сколько рассматривает — Аня вдруг показалась ему похожей на Тассо, и челка у нее такая же, волосы посветлее, правда, и длинней. И нос почти такой же, немного широкий, и подбородок круглый, как у Тассо, ну а в остальном она, конечно, совсем не Тассо. «Но почему, — думает Стефан, — Аня мне напоминает Тассо?»

Ее полное имя — Аня Ковальски, и раньше она жила в Берлине, в районе Пренцлауер Берг. Там дома стоят вплотную друг к другу и на улицах — ни единого дерева!

— Квартира, — рассказывает Аня, — ничего особенного: две комнаты и кухня. Туалет на лестничной площадке, вообще-то никакого комфорта, конечно. У меня с братом была отдельная комната, окнами во двор. Мы ее очень красиво отделали. Мой брат учился на декоратора, а теперь он солдат, вернее, пограничник.

Аня говорит быстро, голос у нее с хрипотцой, как будто она простужена, но она не простужена.

— Мой отец работает токарем на заводе Бергман-Борзиг, а мама дома — по хозяйству, она у нас долго болела. Мама хорошо шьет. В фирме «Треффмоделле» закройщицей по костюмам работала. Вот эти брюки она мне сама сшила.

Девочки в восторге от Аниных брюк, светло-серые, из легкой материи. Наверху гладкие, в обтяжку, бедра — узкие, носки туфель не видны. Если Стефан не ошибается, Аня, должно быть, чуть ниже его ростом, не намного, нет, но как раз такая, что ему с ней рядом хорошо ходить. Мог бы ходить, конечно. До сих пор Стефан ведь не обращал внимания на Аню.

— Я четыре года была пионеркой, — продолжает она, — и все время в одной школе. Мне совсем не хотелось переезжать сюда. Квартира, которая у нас теперь, гораздо лучше, но мне все равно не хотелось уезжать. У нас такой хороший двор был. Там каштаны, скамейки стояли. Может быть, хватит для начала…

— Для начала — хватит, — соглашается Лариса, и Аня, садясь, смотрит налево, прямо Стефану в глаза. У того от испуга розовеют уши.

Он отводит глаза, как будто все это время не пялился на Аню: средний ряд, четвертая парта, метрах в двух от него…

— Давайте поблагодарим Аню, — говорит Лариса. — Есть вопросы?