— Куда это Губерт девался? Как-то он сразу пропал.

— Наверное, к мосту побежал, — говорит Аня.

— В кусты, значит, спрятался. У самой воды.

— А его там никто не найдет?

— Нас здесь скорей найдут, чем его. Всегда удрать может, если услышит погоню.

— А мы?

— Мы здесь не услышим, если кто подходить будет…

— И во-вторых?

— Удирать некуда.

— Ты думаешь, придет кто-нибудь?

— Нет, не думаю, — говорит Стефан, прохаживаясь по вагончику. Половицы скрипят, и если наступить на одну определенную, вагончик качается и стонет.

— Здесь, значит, Гаральд живет? — спрашивает Аня.

— И Артур. Но они не живут здесь — сама видишь. Они здесь переодеваются, поесть себе что-нибудь приготовят. Или спрячутся в дождь.

— Я и не думала, что они здесь живут по-настоящему.

— Артур у них за старшего, — говорит Стефан. — Нельзя, чтобы он нас здесь застал. Злится, когда дети играют на стройплощадке. А ты как считаешь, прав он?

— А мы кто? — спрашивает Аня.

Стефан смотрит на нее, и Аня, не удержавшись, улыбается. Тихо так, еле заметно. Стефан оторваться не может.

— Ты сядь, — говорит она. А когда он уже сел: — Знаешь, первые дни я тебя совсем не замечала.

— Первые дни? Где?

— В классе. Когда ты только приехал. От бабушки.

— Совсем не замечала меня?

— Нет. Ну, не так, как теперь.

— А Губерта ты замечала?

— Тоже нет.

— Тогда ты никого не замечала.

— Вообще-то и видела и замечала вроде бы. Только я не могу вспомнить как? Как ты пришел в класс в первый день?

— А это надо помнить?

— Да. А ты — ты помнишь?

— Чего это я помню? Тассо хорошо помню. Ты об этом, что ли?

— Нет, не об этом. — Аня снова улыбается, чуть-чуть, и Стефан смотрит на нее сбоку, ничего не понимая, но уже догадывается, о чем говорит Аня.

— Это ты о том, помню ли я тебя в первый день?

Аня кивает и вдруг краснеет до корней волос, но Стефан говорит:

— Нет, ничего не помню.

— Ничего?

— Первый день совсем не помню.

— Может быть, второй?

Ему хотелось бы вспомнить. Но ничего он не помнит ни о первом, ни о втором дне.

— Тогда, может быть, третий?

— Тоже ничего.

— А какой день ты помнишь? Или ты вообще не знаешь? И этого не знаешь?!

— Знаю, — говорит Стефан. — Надо только подсчитать — когда мы первый раз в бассейн ходили…

Шаги! Шаги по песку! Обходят вагончик. Останавливаются у двери. Поднимаются по лестнице. Стефан и Аня в ужасе. Они не сводят глаз с двери…

Гремит запор, дверца отлетает. В проеме — Герман, отец! Молча смотрит на них. Потом говорит:

— Вот куда вы залезли, вот вы где спрятались!

В руках у него деревце, и он сует его Стефану:

— Такова цена, значит! О такой ты детской площадке мечтал? Вон отсюда! Живо!

Стефан и Аня не могут пошевельнуться. Сидят на шаткой скамейке и каждый защищает другого. Стефан — Аню, а Аня — Стефана. Аня нужна Стефану, чтобы быть храбрым.

Отец видит Стефана и Аню, но не видит, как глубоко они потрясены, видит только, что они не двигаются с места. Он поднимает деревце над головой и орет:

— Вон отсюда, я сказал!

Вагончик качается, столик вот-вот опрокинется. Стефан вскакивает, кричит:

— Не тронь меня!

Отец отступает на шаг.

— Ты что? — говорит он. — Хоть раз в жизни я тебя тронул? Сделал тебе что? Мизинцем тебя не тронул! Никогда в жизни! — Он готов улыбнуться, но сейчас это невозможно, слишком серьезно всё и горько для него, для Германа, для отца.

Он смотрит на сына. А Стефан, рядом с Аней, молчит и вдруг замечает, как тишина легла на лицо отца. Аня это тоже видит. Она кладет свою руку на руку Стефана и говорит:

— С деревцами — это не его вина.

— Не его? — переспрашивает Герман. — Только что посадили… листики чуть проклюнулись — и уже вырвали!

— Не Стефан же! Не Стефан!

— Но он это видел! Видел он! Это как с гидрантом! Опять то же самое!

— Ничего не так! Он ничего такого не сделал!

— Ничего? А там, на опалубке!

— Зачем вы так кричите! — говорит Аня.

— Кричу как хочу!

— Стефан ничего плохого не сделал!

— Ничего? — говорит Герман и говорит почти шепотом, настолько чудовищными ему кажутся слова девочки! Прямо ему в глаза сказала — Стефан ничего плохого не сделал! — А там, на опалубке? Он же испоганил весь бетон! И ты говоришь — ничего не сделал! — Герман уже опять кричит, даже жилы на шее вздулись.

Аня вся сжимается — ей страшен этот орущий дядька. Стефан прижимает руку к ее локтю. Аня чувствует его поддержку и верность.

А Герман, хотя и раскричался, но заметил движение Стефана и как-то вдруг успокоился. Тихо он спрашивает:

— Вы тут часто так сидите?

Стефан смотрит на него: что это он подумал?

— Это же не парк. Это вагон для рабочих. Стройплощадка!

— Аня тут первый раз.

— Вам разрешил кто-нибудь?

— Я знал, где ключ спрятан.

— Каноист вам сказал. Он же и разрешил вам?

— Если ты так считаешь, — говорит Стефан, глядя отцу в глаза.

— Да, считаю. Кто ж еще вам мог позволить? Не Артур же? И не стройуправление! Выходите в конце концов. Ключ я возьму.

Они спускаются за Германом по ступенькам маленькой лесенки. Он запирает дверь на засов. Щелкает замок. Герман опускает ключ в карман. Будут, значит, завтра неприятности у Гаральда и у Артура!

Опалубку тем временем очистили. Комендант Бремер все убрал. Но внизу уже опять собрались ребятишки да и несколько взрослых. Все трудятся — собирают две отдельные кучи: мусор и всякие стройматериалы. Стефан думает: если этот металлолом сдать — сколько марок для нашего бегемота получим?

Бегемот! Да, бегемот и всё остальное — и никакой радости!

За Стефаном шагает отец и настойчиво направляет его к дому. Аня останавливается перед стеклянной дверью.

— Пока, — говорит она. — Ты спустишься еще?

— Сегодня — нет, — сразу же отвечает Герман. — Останется дома.

Вот оно, значит, и наказание! Сиди дома! Аня прижала ладонь к стеклу — это ее прощай! Стефан улыбается, но когда они молча едут вверх, у него в голове в такт меняющимся цифрам на табло стучит: не выдержать мне этого! Не выдержать весь день там наверху!

Они уже в квартире. Сусанна встречает их в коридоре. Ждет, когда кто-нибудь заговорит. И Герман говорит:

— Вот он, твой сыночек. Золотко твое! — Крупными шагами он направляется в большую комнату, захлопывает за собой дверь.

Стефан остается с матерью один.

— Что случилось? — спрашивает она. — Скажи, что случилось?

Ответа на свой вопрос она не ожидает и только растерянно смотрит на сына. Никогда еще Стефан не видел ее такой растерянной.

— Что же это вы натворили? — говорит она и может подозревать при этом Стефана и Губерта, но может и Стефана и Германа. Судя по ее виду, она говорит о Стефане и Германе.

Стефан молчит. Ни упрямства, ни упорства не осталось.

— Иди к себе в комнату, — говорит мать. — Я потом позову тебя. Умойся. Это помогает. Лучше себя чувствуешь.

Но Стефан не умывается, идет прямо к себе. Стоит посредине комнаты, оглядывает стены, садится на койку. Напротив — огромная афиша. Четыре сумасшедших парня. Лохматые, у всех бороды. Голубые жилеты на голом теле. Стефан смотрит и смотрит и уже слышит и ритм, и музыку, и резкие звуки ударных, и певца с хриплым голосом! Он поет о тоске по свободе, о тоске по любви… и по небу бегут облака…

Стефан подходит к окну. Города внизу он не замечает. Видит только кроны деревьев — отсюда они так похожи на маленькие зеленые острова. На них и приземлиться можно, если духу хватит спрыгнуть… Крыши автомобилей — все разного цвета, вода блестит, шлюз сейчас пустой, как будто никогда здесь не будут плавать корабли…

Стефан смотрит дальше и дальше, до самого горизонта, где небо сливается с дымкой. Там далеко-далеко — Тассо! Ах, если бы они поехали…

Стефан садится за стол, разглядывает открытку — «Привет из Франкфурта-на-Одере». Давно когда-то Тассо ее прислал. И с тех пор — ничего! Так, что ли, дружба кончается?

Сам он два раза Тассо написал и последний раз вот что: «Приедем в воскресенье. Привет с Телебашни». А воскресенье — это сегодня. Да, сегодня!

Если бы они поехали…

А что было бы по-другому, если бы они поехали?

Все было бы по-другому! У бабушки бы он уже пирог уплетал. С вишнями, посыпанный сахарной пудрой. И с Тассо они бы уже на остров смотали… Жизнь была бы совсем другая! Да и вообще всё, всё будущее было бы другим.

По небу бегут облака, и сидеть так и думать Стефан уже не может… Облака все белые… высоко-высоко…

А если одному поехать?

Подхватиться и сейчас же поехать к бабушке? Проголосовал и поехал автостопом! Как Губерт предлагал?

Небо сейчас синее, облака тянутся на восток. Все дальше от дома, все дальше от Стефана, и если он сейчас соберется по-быстрому, он еще успеет за облаками… А сидеть так и думать — он не в силах!

Стефан берет лист бумаги и пишет: «Я поехал к бабушке. Не ищите меня — Стефан».