Глава XVI День третий восстания Делегация
К утру пожар стал утихать. С рассветом рассеялась огневая завеса. Только клубы дыма, поднимаясь в разных концах порта, указывали на тлевшие ещё очаги пожара. Но и они быстро исчезали. Очевидно, в порту шла энергичная борьба с огнём.
С броненосца немедленно вышла разведка.
Вернувшись, наш санитар рассказал некоторые подробности ночных событий в порту.
Пожар был ликвидирован благодаря героическим усилиям портовых рабочих. Они организовали дружины, мобилизовали портовых пожарных и команды ближайших кораблей.
Особенный героизм проявили рабочие в защите тела Вакуленчука. Вынесенное с корабля вчера на рассвете, оно всё ещё не было погребено и находилось в той же палатке в порту. Когда начался пожар, рабочие соорудили здесь прочные баррикады из мешков, наполненных песком, баррикады, которые защищали этот уголок порта не только от огня, но и от солдатских пуль.
В рассказе санитара вместе с восхищением звучали нотки гнева. Он восхищался мужеством рабочих и возмущался нашей бездеятельностью.
— Мы тут стоим в стороне, а они гибнут, защищая тело нашего товарища. Вообще не дело это, чтобы из-за мёртвого столько народу погибало. Надо похоронить Вакуленчука, — взволнованно закончил санитар.
Комиссия решила немедленно начать переговоры с властями. Специальная делегация должна была отправиться к главнокомандующему и потребовать разрешения похоронить Вакуленчука на городском кладбище в Одессе со всеми военными почестями.
Делегатами назначили Кулика, Никишкина и меня.
Мигом достали мне тельник, матросскую рубашку, брюки. Попрощавшись с товарищами, я прыгнул в шлюпку.
Остальные члены делегации сидели уже там.
— Ну, трогаем, братцы, — сказал я им.
— Батюшку ждём.
Матросы «Потёмкина», сбросив власть офицеров, отменили молитвы и решили за ненадобностью высадить на берег священника. Теперь он ехал с нами, и мы должны были отпустить его.
Мы поднимались по знаменитой одесской приморской лестнице к Николаевскому бульвару.
На лестнице было пусто и безлюдно.
Но там, наверху, уже заметили наше приближение: бегали люди в белых кителях, кто-то наводил на нас полевой бинокль. Видно было, что началась суматоха.
На всякий случай я сказал священнику, что, если все требования восставших не будут удовлетворены, броненосец начнёт бомбардировку города. Он на минуту остановился, посмотрел на меня испуганными глазами, видно хотел что-то сказать, потом передумал и пошёл.
Нас поджидали рота солдат с ружьями наперевес и группа офицеров.
Один из них подошёл к священнику, взял его за руку, сказал: «Мы к вам отнесёмся с полным почтением», и отвёл его в сторону. Затем раздался приказ окружить нас. Я заявил офицеру, что мы пришли требовать разрешения на похороны матроса, офицер промычал что-то в ответ и вместе со священником удалился во дворец командующего войсками.
Похоже было на то, что нас арестовали.
— А ведь, пожалуй, расстреляют? — шепнул мне Кулик.
Ждать нам пришлось недолго. Скоро офицер вернулся и заговорил с нами совсем другим тоном:
— Матросы, ваш батюшка поехал к градоначальнику за разрешением, а вы под конвоем отправитесь во дворец командующего. Мы не арестовываем вас, нет... Это только для того, чтобы не возбуждать внимания публики...
Двор был переполнен казаками. Кулик, сам происходивший из казачьего сословия, стал расспрашивать их, нет ли среди них земляков из его станицы. Казаки молчали.
Это обидело Кулика.
— Эх, люди! — сказал он громко. — Меня сейчас, может, повесят, я поклон хочу передать домой, а вы отворачиваетесь от меня. Да за кого мы умирать идём? За себя?..
Его горячие слова проняли казаков. Они собрались вокруг нас кучкой. Некоторые стали даже оправдываться: «Не мы, а начальство! Разве мы сами? Начальство приказывает». Потом сообщили нам важные сведения.
Со всех сторон к Одессе стягивались войска. Сегодня прибудет из Кишинёва полк с мортирами. Завтра придут войска из Николаева. Ждут крепостную артиллерию из Очакова...
Священника всё не было. Мы снова начали думать, что попали в ловушку. Досадно было, что, уезжая, не договорились с комиссией о сроке нашего возвращения.
После часа томительного ожидания показался священник. Он шёл в сопровождении какого-то полковника.
— Вот что, братцы, — заявил он нам. — Я ездил к градоначальнику, и он разрешил предать земле тело вашего товарища сегодня, в два часа ночи, а вас приказал с миром отпустить на броненосец.
— Наш товарищ — не вор. Мы не намерены хоронить его ночью, — ответил я.
— Ну, как знаете, — сказал полковник. — А теперь можете идти.