– В том смысле, что я не хотел ничего такого сказать, но…

– Может, прекратишь отвлекать меня и поднимешься, чтобы помочь.

Себастиан отбрасывает свой велосипед на траву и выскальзывает из куртки, удивляя меня, когда легко запрыгивает в прицеп и на корму.

– Вот, теперь ты поймешь, что такое служение.

Я понимаю, что у меня есть шутка о «служении», но умудряюсь сдержать ее при себе.

Уперев руки в бока, Себастиан оглядывается.

– Что нужно сделать?

– Мне нужно снять сидения и сорвать старое ковровое покрытие. Ох, и отскоблить весь клей. Спорим, что ты теперь сожалеешь, что такой хороший человек, – я протягиваю ему свои перчатки и позволяю себе три секунды попялиться на него. Он не морщится, нет и намека на неуместность. Он тоже в последнее время находился на улице. Его кожа теплого оттенка загара.

– Тебе не обязательно давать мне перчатки, – он отталкивает их в сторону.

– Кажется, была еще пара в гараже.

Себастиан соглашается, и я спрыгиваю вниз, пользуясь секундой, чтобы вдохнуть, пока медленно иду к гаражу и обратно к яхте. Если я прислушаюсь к совету мамы, то это будет идеальной возможностью, чтобы изложить границы всего, и прояснить, что несмотря на то, что он знает обо мне, что больше никто не знает, ничего между нами двумя никогда не произойдет

Скоро, говорю себе. Я все скажу ему скоро. Наверное.

Нам удается вытащить второе переднее сидение, вместе со скамейкой, и даже не смотря на то, что сейчас около шестнадцати градусов – рекорд для этого времени года – мы оба истекаем потом к тому времени, как занимаемся ковровым покрытием.

– Итак, не пойми неправильно, – произносит он, – но почему твой отец заставляет тебя заниматься этим, вместо того, чтобы… ну, не знаю… – он виновато склоняет голову, и бросает взгляд на мой дом. – … заплатить кому–то?

Я следую за его взглядом на дом. Наш район, пожалуй, самый красивый в этой части Прово. У домов изогнутые подъездные дорожки и большие лужайки. У каждого есть готовый цокольный этаж, и у большинства из нас есть законный этаж над нашими гаражами. Это правда, что мои родители зарабатывают хорошие деньги, но они не расточительны.

– Мама экономит каждую копейку везде, где может. Ее причины: Она уже позволила папе купить яхту. Она не собирается позволять ему кого– то нанимать, чтобы обслуживать ее.

– Очень похоже на мою маму, – Себастиан усиливает хватку на конкретном трудно подающемся участке ковра и тянет. Соответствующими рывками он снимается небольшими четвертями. – Та часть про сохранение каждой копейки, – уточняет он. – Ее девиз: «используй, носи, работай с этим или обойдись без него».

– Умоляю, никогда не рассказывай моей маме об этом. Она напечатает его себе на футболке.

Или на наклейке на бампер.

Когда ковровое покрытие наконец– то сорвано, Себастиан распрямляется и отбрасывает его в сторону, где он приземляется на брезент со шлепком и шлейфом пыли. Тыльной стороной своей руки он вытирает свой лоб.

Кажется практически преступным то, как мне с усилием приходится отвести взгляд от его торса.

Оглядевшись вокруг, он изучает разруху.

– И все же. Старая или нет, это очень красивая яхта.

– Угу, – я тоже выпрямляюсь, слезаю на подъездную дорожку. Родители еще не вернулись, и пригласить его в дом кажется соблазнительно преступным.

– Хочешь попить чего–нибудь?

– Конечно.

Себастиан следует за мной через гараж внутрь дома. На кухне я открываю холодильник, благодарный охлажденному воздуху на своем лице, и изучаю, что у нас есть. Папа в больнице, а мама и Хейли уехали по магазинам.

Я признателен за это, но и резко осознаю, что мы одни.

– У нас есть лимонад, кола, диетическая кола, витаминизированная вода, кокосовая вода…

– Кокосовая вода?

– Маме нравится пить ее после тренировок. Лично мне кажется, что на вкус она, как разбавленный солнцезащитный крем.

Себастиан встает за мной, чтобы заглянуть в холодильник, и у меня перехватывает дыхание в легких.

– Удивительное, что они не складывают его в упаковки, – когда он смеется, я чувствую, как смех проходит по его груди.

Я не в порядке.

Он прочищает горло.

– Витаминизированную воду.

Я вытаскиваю две бутылки и протягиваю ему одну, прижимая вторую к своему лицу, когда он отворачивается ко мне спиной.

– Твой отец – врач? – спрашивает он, разглядывая все вокруг. А я наблюдаю, как он откручивает крышку и прикладывает бутылку к своим губам для большого глотка. Мое сердце синхронно бьется с каждым его глотком…

…раз

…два

…три

…и абсолютно уверен, что не дышу, пока он не заканчивает.

– Угу, в «Долине Юта», – я оборачиваюсь к холодильнику, надеясь, что мой голос не надломился. – Хочешь поесть чего– нибудь?

Себастиан подходит ко мне.

– Да. Не возражаешь, если я помою руки?

– Ага, отличная мысль.

Мы стоим у раковины бок о бок, намыливая свои руки и ополаскивая их под краном. Наши локти сталкиваются друг с другом, и когда тянусь через него за полотенцем, мое бедро врезается в его. Это всего лишь бедра, но в моей голове все переходит к тазовым косточкам напротив друг друга к тому, что трется между ними в мгновение ока. Мое извращение никак иначе – оперативное.

Понимая, что я не могу просто так стоять здесь у раковины и думать о его бедрах, я протягиваю ему полотенце и возвращаюсь к холодильнику.

– Сэндвичей будет достаточно?

– Да, спасибо.

Я достаю ветчину и сыр и все что еще могу найти и выцепляю пару тарелок и ножей из посудомойки. Себастиан занимает место за одним из кухонных стульев. Я толкаю по столешнице к нему хлеб.

– Итак, как продвигается проект? – он разворачивает пакет, выкладывая хлеб на тарелки.

– Проект?

Он смеется, наклоняясь вперед, чтобы встретиться с моими глазами.

– Ну, помнишь, книга? Для занятий, на которые ты ходишь?

– А книга, точно, – ветчина запакована, поэтому ей требуется немного моего внимания, чтобы открыть ее, что означает – у меня есть, по меньшей мере, десять секунд задержки. И этого все равно недостаточно. – Все хорошо.

Он приподнимает бровь, удивленно.

– Хорошо?

Все, что я в последнее время писал, было о тебе, но все классно. Нет необходимости создавать неловкость между нами.

– Угу, – отвечаю, пожимая плечами, не в состоянии придумать что– то более выразительное под тяжестью его внимания. – У меня довольно неплохой результат.

Себастиан отрывает лист латука от кочана и аккуратно кладет его в середину своего куска хлеба.

– Ты позволишь мне прочитать дальше?

– Да, конечно, – вру я.

– Сейчас?

Мой ответ выходит слишком резким:

– Нет пока. Нет.

– Ты можешь зайти после учебы на следующей неделе, и мы могли бы просмотреть ее.

Полный рот воды, кажется, застревает в моем горле. Я сглатываю с усилием.

– Серьезно?

– Конечно. Как насчет пятницы?

У меня есть практически неделя, чтобы отредактировать книгу.

– Хорошо.

– Принесешь первые несколько глав, – его глаза мерцают.

У меня только пять дней, чтобы перебрать свою книгу. Сменить имена, как минимум. Может, разнести эту книгу на вариант дневника и романа.

Господи, дай мне сил.

Мы едим в тишине несколько минут, передавая упаковку чипсов туда и обратно, и наконец, щелкаем парочкой колы с кофеином – как возмутительно! – когда Себастиан встает и подходит к фотографии на холодильнике.

– Классный снимок, – произносит он, склоняясь ближе, чтобы лучше рассмотреть. – Где это? Это здание безумное.

Это мой снимок летом после десятого класса. Я стою перед возвышающейся, искусно спроектированной церковью.

– Это Собор Святого Семейства в Барселоне.

Себастиан переводит на меня взгляд широко– распахнутых глаз.

– Ты был в Барселоне?

– У папы был большая конференция, и он взял нас собой. Это было очень круто, – останавливаясь позади него, я тянусь через его плечо и прикасаюсь к кусочку снимка. – Он по разному выглядит с каждой стороны. Там, где стою я, это фасад страсти, и он проще, чем все остальные. А вот в этих башнях, – я указываю на каменные сферы, которые, кажется, простираются в облака. – Ты можешь подняться наверх.