Я хочу побыть один – но не для того, чтобы пролистывать Instagram, напитываясь видом моделей– мужчин. Я хочу проигрывать прогулку на холм снова, и снова, и снова. Все, кроме конца.

Это всего лишь реальность.

Не там, внизу.

Я мог бы накручивать эту угнетающую истину и дальше, если бы Себастиан не отправил мне перед сном простой смайлик с заснеженной вершиной горы, что подбавляет топлива к мерцающему огоньку в моей груди.

Я встаю и начинаю кружить по комнате, ухмыляясь в экран.

Гора. Наша прогулка. Он в своей комнате, возможно, думает о нашей прогулке.

Мой мозг дает крюк. Возможно, он – в постели.

Крошечный голосок поднимает оранжевые флаги, вынуждая вернуть мысли в правильное русло.

Я сопротивляюсь ответить радугой, баклажаном или языком, и вместо этого отправляю смайлик с закатом над горой. Он отвечает футбольным мячом. Ах, его выходные. Я отвечаю смайликом лодкой – напоминание того, чем мы могли бы заняться этим летом… если бы он остался здесь.

Телефон жужжит в моей ладони.

«Мы можем побольше поговорить о твоей книге?»

«Да, конечно»

Мое сердце срывается на бег. В суматохе наших тревог, признаний и поцелуев, я совсем забыл, что он прочитал мои главы и понял, что они все о нем. Я совсем забыл – но видимо, он нет – что я должен сдать эту книгу, в конце концов.

«Я могу переделать ее»

« Я могу переписать ее, чтобы она не была настолько очевидной»

«Мы можем поговорить о ней лично, если не против»

Я морщусь, обхватывая свой лоб. Осторожнее, Таннер!

«Да, конечно»

После этого он отправляет простое:

«Спокойной ночи, Таннер»

Я отвечаю тем же.

И вспоминаю то, что он сказал сегодня: Не могу сказать хорошо это или ужасно.

– У меня около пятнадцати тысяч слов, – сообщает Отэм в понедельник днем, вместо приветствия. Она садится на свое место на Семинаре и выжидающе смотрит на меня.

Чешу подбородок, задумавшись.

– А у меня около семнадцати стикеров.

Это ложь. У меня глава за главой. Несмотря на то, что я пообещал Себастиану, слова льются из меня каждый вечер. Я ничего не изменил. Я добавлял, желая запечатлеть каждую секунду.

– Таннер, – она говорит, как училка. – Ты должен думать о ней в количестве слов.

– Я не думаю ни о чем в количестве слов.

– Я очень удивлена, – сообщает она с кислой миной.– Книга должна состоять из шестидесяти – девяноста тысяч слов. Ты пишешь на стопке стикеров?

– Может, я пишу детскую книжку?

Она опускает взгляд вниз, сводя вместе брови. Я следую за ее вниманием до места перед собой. Стикер с записями внизу блокнота и с единственными разборчивыми словами на нем:

«ОБЛИЗАТЬ ЕГО ШЕЮ»

– Я пишу не детскую книжку, – убеждаю ее я, запихивая стикер обратно.

Она ухмыляется.

– Рада слышать это.

– А сколько вообще слов на странице?

Отэм многострадально вздыхает, и, наверняка, подходит к этому серьезно. Это тоже сводит меня с ума.

– Около двухсот пятидесяти двенадцатым шрифтом, с двойным интервалом между строк.

Я мысленно подсчитываю.

– Ты написала шестьдесят страниц?

Я написал больше сотни.

– Таннер, – она повторяет мое имя с большим упором на этот раз. – Нам нужно закончить книгу к маю. А сейчас конец февраля.

– Знаю. Все в порядке. Клянусь, – хочу, чтобы она поверила мне. Но не хочу, чтобы она просила посмотреть. Даже показывать фальшивую версию Себастиану было унизительно. Если он уже волновался из– за прозрачности между «Колином», «Эваном» и «Йеном» – представьте, что он читает, как я описывал вечером в субботу о том, как Таннер и Себастиан целовались на горе?

– Где ты был в пятницу? – спрашивает она, рассеянно ковыряя карандашом дырку на столе, созданную сотнями других учеников, которые занимались тем же самым.

– Дома.

Это привлекает ее внимание.

– Почему?

– Я устал.

– Ты был один?

Я бесстрастно смотрю на нее.

– Да.

– Я видела, как вы с Себастианом ходили на уступ в пятницу днем.

Мое сердце срывается на галоп и уносится через класс в коридор. Оно даже не оглядывается. До этого момента до меня даже не доходило, что кто– то мог увидеть нас, или кого–то бы это заинтересовало. Но Отэм интересует практически все, что делаю я. И она видела, как мы уходили на прогулку вместе – на прогулку, конечно, которая в итоге закончилась тем, что мы целовались как подростки, какими и являемся.

– Мы просто ходили гулять.

Она широко улыбается, типа «конечно, это была просто прогулка». Но вижу ли я что– то под всем этим, что– то подозрительное?

Возможно, я играю роль не так хорошо, как думал.

– Отти, – шепчу я. В этот момент входит Себастиан вместе с мистером Фуджитой. Все мое тело, кажется, охватывает пламенем, и я надеюсь, что никто не замечает этого. Отэм смотрит прямо, и взгляд Себастиана встречается с моим, прежде чем он его отводит. Его лицо краснеет.

– Отти, – я тяну ее за рукав. – Можно я возьму карандаш?

Думаю, она чувствует какую–то паническую грань в моем голосе, потому что разворачивается, выражение ее лица смягчается.

– Конечно, – когда она протягивает его мне, мы синхронно замечаем, что я уже держу ручку.

– Меня не волнует, что ты там напридумывала себе, – шепчу, теперь я веду себя, как будто попросил карандаш, чтобы она склонилась ко мне ближе. – Но это волнует его.

Ее лицо становится безумно– растерянным.

– А что я вообще должна была подумать?

Мое сердце успокаивается.

Когда я смотрю в начало класса, Себастиан быстро переводит внимание от нас. Мы не виделись шесть дней. Я бы хотел, чтобы наша первая встреча, после прогулки, носила таинственный, ценный вес, но вместо этого она перегружена странностями. Он, наверное, видел, как мы с Отэм сгорбились друг над другом, а затем я посмотрел на него. Он беспокоится, что я рассказал ей что–то? Он беспокоится, что она прочитала мою книгу – настоящую версию? Я пытаюсь покачать головой, чтобы передать – все в порядке – но он больше не смотрит на меня.

И он не смотрит на меня остаток занятия. Когда мы разбиваемся на небольшие группы, он проводит все время с Маккеной и Джули, которые хлопают глазами перед ним. Когда Фуджита переходит в начало класса и разговаривает с нами о развитии персонажей и повествовательной дуге, он встает в сторонку, читая что–то из книги Ашера.

Когда звенит звонок, он просто разворачивается и выходит в коридор. К тому времени, как я запихиваю вещи в свой рюкзак и следую за ним, все, что я вижу, как он толкает дверь и выходит под солнце.

На обеде я вышагиваю, вышагиваю и вышагиваю, пытаясь придумать, что написать ему, чтобы дать понять – не будучи очевидным – что здесь не о чем волноваться.

– Ты ведешь себя безумно, – говорит Отэм с бетонного блока, где разложила свой хумус и овощи. – Сядь.

Я плюхаюсь рядом, чтобы успокоить ее, воруя одну морковку и съедая ее за два хруста. Но тревога за Себастиана, как резиновая лента, которая туго стягивает мою грудную клетку. Что если он, действительно, расстроен из–за всей этой фигни с книгой? Я могу начать заново? Да.

Я могу начать заново. Я должен.

Я начинаю покачивать ногой от новой степени паники.

Она, похоже, не замечает этого.

– Ты должен пригласить Сашу на выпускной.

– Опять выпускной, – пихаю ноготь большого пальца в рот, обгрызая его. – Не думаю, что хочу туда идти.

– Что! Ты обязан.

– Нет.

Она пинает мою ногу своей.

– Ну… Эрик пригласил меня.

Я поворачиваюсь и изумленно смотрю на нее.