– Что? Как так получилось, что я не знаю об этом?

– Понятия не имею. Я запостила это в Instagram.

– Это вот так мы теперь делимся информацией? Случайными постами в соцсетях? – я достаю телефон. Естественно там есть снимок с дверью ее гаража покрытой разноцветными стикерами, которые формируют слово «Выпускной?»

Очень креативно, Эрик.

– Ты должен пригласить Сашу. Мы можем пойти компанией.

Дыхание, кажется, застревает у меня в трахее, и я беру ее за руку.

– Я не могу, Отти.

Она пытается скрыть то, как лишается эмоций ее лицо. Это и хорошо и ужасно

В том смысле, не сказать, что Себастиан пошел бы со мной, да ни за что в жизни. Но мое сердце сейчас принадлежит ему, и пока он не решит, что хочет с ним делать, я не могу отступать.

Отэм разглядывает меня, и мы вдыхаем и выдыхаем в странной синхронности несколько молчаливых секунд.

Я достаю руку из ее хватки и краду еще одну морковку, на этот раз не чувствуя никакой вины.

– Спасибо.

Она встает, оставляет свой ланч мне и целует в макушку.

– Я собиралась встретиться с миссис Поло до шести. Напишешь мне позже?

Кивнув, я наблюдаю за ее исчезновением в здании, перед тем как схватить свой телефон с того места, где он лежит рядом со мной. Набрав несколько вариантов, как все исправить, я останавливаюсь на:

«Как прошли выходные?»

Он сразу же начинает набирать ответ. Кровь несется слишком быстро по моим жилам.

Точки мигают некоторое время, а затем исчезают, и я ожидаю увидеть трактат о футболе и переезде из Прово в Орэм, но получаю, спустя пять минут, только:

«Хорошо!»

Он издевается надо мной? Мое сердце больше не в глотке. Оно, похоже, ударяется о каждый орган, каждое пустое пространство в моем теле. Если бы я закрыл свои глаза, то услышал бы это. Я даже не знаю, что ответить. Поэтому отправляю просто смайлик с большим пальцем вверх и откладываю телефон в сторону.

Четыре морковки спустя, я проверяю телефон.

Себастиан отвечает смайликом «горой» и, несколькими минутами спустя, кое– чем еще.

«Мои дедушка с бабушкой приезжают из Солт–Лейк–Сити в эти выходные. Мама предложила мне пригласить тебя на ужин. Уверен, что для тебя это кажется ужасным, но клянусь, они очень милые»

«И я хотел бы, чтобы ты пришел»

Полагаю, что в приглашении Себастиана на ужин зарыт какой– то скрытый код. Может, это его способ напомнить мне, что нам нужно быть осторожнее. Может, это только способ, как он может выразить свою тревогу из– за моей книги и его потенциального камин–аута. Потому что, серьезно, ничто не давало мне четкой картинки того, насколько наша домашняя жизнь отличается, чем то, что произойдет в его доме, даже он заметил мой интерес.

Но еще здесь дело в том, чем мы занимались на горе. Мы целовались, и это был не простой поцелуй или случайный клевок, а поцелуй с языками, руками, губами и намерениями. Я не могу даже думать об этом без ощущения, что меня погружают в теплую воду. А он едва может смотреть на меня, не краснея, когда мы сталкиваемся. И эти планы на ужин – полное безумие?

Что он творит?

Я всматриваюсь в свое отражение в зеркале через всю комнату. Моя одежда – новая, поэтому, по крайней мере, сидит хорошо – я вырос так быстро за последние несколько лет, что мои рукава постоянно слишком коротки, а штаны возвышаются над лодыжками. Я переодевал рубашку семь раз, и с моей стрижкой, думаю, что выгляжу довольно хорошо. Я волновался, что буду слишком обычным в рубашке с короткими рукавами Quiksilver. Хотя одеться в рубашку и галстук было бы как– то самонадеянно, как будто это свидание или знакомство с родителями.

А это не так. По крайней мере, я так не думаю.

– Значит, вы двое… вместе?

Хейли прислоняется к моему дверному проему, сложив руки на своей груди, как будто оценивает меня через расстояние всей комнаты.

Я снова опускаю взгляд на свою рубашку.

– Черт его знает.

Она щелкает языком, отталкиваясь от двери, чтобы бесстыже плюхнуться на мою кровать.

– Им не нравится такая речь.

Матерюсь себе под нос, потому что, черт возьми, она права. Мне стоит прилагать больше усилий.

– Ты не знаешь, вместе ли вы, но идешь на ужин с его семьей? Это странно.

– Откуда ты узнала?

– Если это должно было оставаться тайной, то тебе стоит пересмотреть разговоры на эту тему с папой и мамой посреди дома.

– Это не совсем тайна, но…

Это тайна.

Хейли кивает. Видимо, ей не нужны мои объяснения, и было приятно видеть в ней вспышку не только эгоцентричной девчонки. Когда мы решили переехать сюда, мои родители усадили ее и дали четко понять, что ее осмотрительность – это все. Даже я заметил мамину панику, когда она пыталась объяснить Хейли, что раскрытие меня в приступе гнева, повлечет за собой катастрофу. Остальной мир не будет всегда таким понимающим, в каком росли мы, особенно здесь в Прово.

Нагнувшись, чтобы подобрать оставшуюся одежду, я вспоминаю, что Хейли и Лиззи в одном классе.

– Я увижусь сегодня с Лиззи. И передам ей от тебя привет.

Хейли морщит свой нос.

Я смеюсь, убирая футболки обратно в ящик и развешивая остальное.

– Ты удивишься, когда узнаешь, что они все такие.

Хейли перекатывается на спину и стонет.

– Она постоянно улыбается и здоровается со всеми в коридоре.

– Что за чудовище.

– Как кто– то может быть таким счастливым будучи мормоном? – в ее словах, впервые, я слышу нашу слепую предвзятость. – Я бы захотела убиться.

Я ни разу не встречался с Лиззи, но ощущаю по отношению к ней желание защитить, в любом случае.

– Ты похожа на невежественную тупицу.

Заметив мой телефон, заряжающийся на тумбочке, она поднимает его и вводит пароль.

– Сомневаюсь, что она будет счастлива, если узнает, что ты хочешь залезть в штаны ее брата.

– Заткнись, Хейли.

– Что? Ты думаешь, они все равно бы пригласили тебя на ужин, если бы знали? Для них ты дьявол, пытающийся заманить их сына в ад.

– Они на самом деле не верят в ад, – отвечаю я, хватаясь за свой телефон. – Не неси фигню.

– Ой, Себастиан подтягивает тебя и по «мормонству» тоже?

– Вообще– то, об этом мне рассказала мама. Я просто пытаюсь узнать его получше, а это означает – понять, откуда он родом.

Хейли видит мое лицемерное поведение насквозь

– Конечно, конечно, именно это я и имела ввиду. А он поделился той частью, где они близки к принятию однополого брака? Или что они признают, насколько жестокой и ужасной ошибкой была конверсионная терапия? – спрашивает она вперемешку с сарказмом. – Он не осознает по волшебству, что ты нравишься ему больше чем Бог, или Иисус, или Джозеф Смит. Это плохая идея.

Ее слова ударяют чем– то уязвимым по моей груди. Я срываюсь, вырываю телефон из ее рук.

– Дура.

Дом Себастиана не менее устрашающий во второй раз. Снаружи можно рассказать все, что нужно о семье, которая живет внутри: он белый и опрятный, скрупулезно поддерживаемый, но не чересчур. Он выглядит радушным и безопасным, но и еще как будто я могу облажаться в чем–то, сломать что–то, оставить отпечатки где–нибудь… возможно, например, на их старшем сыне.

Внедорожник Бразеров стоит внутри открытого гаража, и новенький Lexus припаркован дальше. Он, должно быть, принадлежит бабушке и дедушке. Я вижу свое отражение в окне с пассажирской стороны, когда прохожу мимо, и напряжение в моей нервной системе удваивается. Как я выдержу ужин в самой строго–консервативной семье в Прово, не выставив себя влюбленным дурачком, каким являюсь?

Возможно, Хейли была права: Это, действительно, плохая идея.