Я подбираюсь перед тем, как нажать на дверной звонок. Он эхом раздается по дому, перед тем, как внутри слышится голос Себастиана:

– Я открою!

Дрожь волнения толчком заводится в моей груди.

Дверь распахивается, и его вид вытягивает весь кислород, который есть на крыльце. Я не видел его с занятий, когда все было странно и молчаливо. Он тогда не смотрел на меня, но определенно смотрит на меня сейчас. Каждый нейрон в моем мозгу, который переживал должен ли я идти или нет, расплавился в серой материи.

Закрывая за собой дверь, Себастиан выходит на крыльцо. Он в брюках и накрахмаленной белой рубашке, которая не застегнута у воротничка. Я вижу гладкое горло и ключицы, и намек на его грудь тоже имеется. Во рту собирается слюна.

Интересно, у него был галстук? Он снял его ради меня?

– Спасибо, что пришел, – произносит он.

Отчаяние берет верх над моим пульсом, и мысль о том, что я сделаю что– то, из– за чего потеряю все, вонзается болезненным лезвием в мои ребра. Я хочу сразу же заверить его, что планирую переписать всю свою книгу, но вместо этого выдаю:

– Спасибо за приглашение.

– Хорошо, – говорит он, делая шаг вперед и указывая на дверь.– Ну, это, возможно, будет скучно. Я просто хочу сразу же предупредить тебя. И прошу прощения, если они начнут говорить о церковных делах, – он вжимает одну руку в свои волосы, что заставляет меня вспомнить о том, как это ощущалось тогда на горе. – Это никак не изменить.

– Шутишь? Посмотри на меня. Я обожаю церковные дела.

Он смеется.

– Ну, конечно, – глубоко вдохнув, он приглаживает свои волосы, поправляет рубашку и тянется к дверной ручке.

Я останавливаю его своей ладонью.

– Это все странно, или только дело во мне?

Я понимаю, что выуживаю какой– то знак того, что он помнит, чем мы занимались, что ему понравилось это.

Его ответ делает всю мою проклятую неделю:

– Дело не только в тебе, – его взгляд встречается с моим, и затем его лицо пересекает самая удивительная улыбка, которую я видел. Ни один семейный портрет внутри не был свидетелем такой, ни на секунду.

Повинуясь импульсу, я выпаливаю:

– Я начал свою книгу заново.

Его глаза расширяются.

– Да?

– Да, – густо сглатываю, давясь своим сердцебиением. – Я не могу прекратить думать об…этом…но понимаю, что не могу ее сдать, – беспокойство о возможности начать заново книгу и трепет от его вида кипят одновременно в моем животе. Нервозность облегчает вранье. – Я уже начал кое– что новое.

Могу сказать, что это то, что он хотел услышать, и он сразу же сияет.

– Это хорошо. Я могу помочь тебе, – он дает себе три секунды, чтобы посмотреть на мои губы, а потом переводит взгляд на мои глаза. – Готов?

Когда я киваю, он открывает дверь, одаривая меня последним ободряющим взглядом, перед тем как мы шагаем внутрь.

В доме пахнет свежим хлебом и жареной индейкой, и из– за того, что на улице немного прохладно, чем внутри, окна покрыты слоем конденсата, затуманивающего стекло. Я следую за Себастианом мимо небольшой гостиной – Еще раз привет снимку сексуального семнадцатилетнего Себастиана. Еще раз привет множеству Иисусов. Приветик угнетающей табличке – до конца коридора к месту, которое открывалось с одной стороны к семейной комнате, а с другой – на кухню.

Мужчина, я только могу предположить – отец Себастиана, смотрит телевизор.

Он встает, когда замечает нас. Он выше, чем Себастиан, наверное, на пару сантиметров, но с теми же светло–каштановыми волосам и легкой позой. Не уверен, чего я ожидал – более устрашающей позы, возможно? – но я не готов к тому, что он протягивает свою руку, чтобы пожать мою и поражает меня той же подгибающей–колени улыбкой.

– Ты, должно быть, Таннер, – его голубые глаза яркие и мерцают легкой степенью удовлетворенности. – Много слышал о тебе.

Он…что еще раз?

Бросаю вопросительный взгляд в сторону Себастиана, который демонстративно смотрит в другую сторону.

– Да, сэр, – отвечаю, быстр поправляя себя. – То есть, епископ Бразер.

Он смеется и кладет ладонь на мое плечо.

– Я – епископ Бразер только в церкви. Зови меня Дэн.

Мой папа никогда бы не одобрил, если бы я называл чьих– то родителей по именам, но я не собираюсь спорить.

– Хорошо. Спасибо, мистер…Дэн.

Пожилой мужчина спускается по лестнице. Темные завитки волос лежат поверх его ушей, и, несмотря на строгость его костюма и намечающуюся седину на висках, они делают его моложе, даже озорным.

– Аарону нужен был ассистент по Лего. Когда он спросил, как я понимаю что делаю, я ответил, что это из– за моего инженерного образования. Теперь он собирается учиться на инженера, чтобы бесконечно собирать Лего. Это сработает, полагаю.

Себастиан встает рядом со мной.

– Дедушка, это Таннер. Друг с Семинара.

Он осматривает меня теми же ярко– голубыми глазами.

– Еще один писатель! – восклицает он и протягивает руку для рукопожатия. – Эйб Бразер.

– Приятно познакомиться, сэр, – произношу я. – И только Себастиан писатель. А я ближе к обезьяне, получившей свободный доступ к клавиатуре.

Дэн и его отец смеются, но Себастиан пристально смотрит на меня, сведя брови вместе.

– Это неправда.

Я бормочу какую– то смешную версию «как скажешь» – потому что – честно говоря – тот факт, что я могу писать о том, что буквально происходит со мной день ото дня, а потом даю ему прочитать плохую, идиотскую версию своей книги – по– прежнему унизительно.

На кухне Себастиан представляет меня своей бабушке, Джуди, которая спрашивает, живу ли я по– соседству. Думаю, это код для «Из какого ты прихода?»

– Он живет в загородном клубе, – объясняет Себастиан, и спрашивает нужно ли чем– то помочь. Когда они отказывают, он говорит, что мы пойдем, поработаем над моей рукописью.

Паника опрокидывает ведро ледяной воды на мою кожу.

– Хорошо, милый, – говорит его мама. – Ужин будет готов через пятнадцать минут. Можешь попросить сестер начать умываться?

Кивнув, он уводит меня обратно в конец коридора.

– Я не принес свою рукопись, – шепчу я, поднимаясь по лестнице вслед за ним, и изо всех сил стараюсь удерживать свой взгляд на своих ногах, а не на его спине.

Наверху коридор разделяется на две стороны.

Спальни.

Я наблюдаю, как он останавливается у комнаты Фейт. Внутри все пушисто– розово– фиолетовое чудовище с предподростковым беспокойством, сочащимся по краям.

Он стучит и наклоняется вперед.

– Скоро ужин, помой руки, хорошо?

Она что– то отвечает, и он выходит.

– Ты слышал меня? – шепчу я, теперь немного громче. – Я не приносил с собой рукопись.

Я совершил большую ошибку, намекнув, что уже работаю над чем– то новым? Он хочет поскорее увидеть ее?

Он оглядывается через плечо на меня и подмигивает.

– Я слышал тебя. Я приглашал тебя сюда не для работы.

– Ох… ладно.

Ухмылка Себастиана коварная.

– Кажется, я задолжал тебе экскурсию?

Я уже могу сказать, что здесь не так много на что можно посмотреть – наверху тупик с четырьмя дверьми – но киваю.

– Комната моих родителей, – говорит он, указывая на самую большую комнату. Еще одно фото Храма в Солт– Лейк– Сити висит над кроватью вместе с картиной, которая гласит «СЕМЬЯ– НАВСЕГДА». Школьные снимки и снимки из отпуска висят очередью на стенах; улыбающиеся лица сияют со всех сторон.

– Ванная, Фейт и Аарона. Моя спальня внизу.

Мы спускаемся на первый этаж, поворачивая за угол, и начинаем спускаться по еще одной лестнице. Наши шаги заглушает толстый ковер, а голоса наверху становятся тише с каждым шагом.

На цоколе довольно светло. Лестница открывает еще одну большую, устеленную ковром семейную комнату с телевизором, диваном, креслами– мешками с одной стороны и небольшой кухней – с другой. Несколько дверных проемов расположены по бокам, и Себастиан указывает на первую.

– Лиззи, – сообщает он и двигается к следующей. – А это – моя.