И все набирает обороты, как будто самолет при взлете, и нас заражает одновременно каким– то диким и сильным отчаянием. Не хочу думать, что мы настолько голодны этим, потому что это бомба замедленного действия. Я не хочу опережать игру в шахматы на слишком много ходов вперед. Вместо этого, я считаю, что мы так голодны, потому что испытываем что–то глубокое. Что– то похожее на любовь.

Его грудь устраивается на моей, а его ладони – в моих волосах, и он издает такие небольшие, но глубокие звуки, которые медленно развязывают меня, пока в моей голове не начинает повторяться только одно слово – да.

Все ощущается – да.

Его губы – да, и руки – да, и на мне, поверх меня сейчас, он двигается и да, да, да.

Я провожу своими руками вниз по его спине, под его рубашку к теплой коже его тела. Да. Нет времени оценить, что я ответил на свой собственный вопрос о храмовом белье, потому что потом его рубашка слетает, да, и моя тоже – кожа к коже.

ДА

И я никогда не был таким образом снизу, никогда не обхватывал своими ногами чьи– то бедра, никогда не испытывал такого рода трения и фрикций, и он говорит, что думает обо мне каждую секунду

да

и говорит, что никогда не испытывал подобного, ему нравится посасывать мою нижнюю губу, он хочет поставить время на паузу, чтобы мы смогли целоваться вечно

да

а я говорю ему честно, что никогда мне не было так хорошо, как сейчас, и он смеется в мой рот снова, потому что я уверен, это очевидно по тому, как я втянулся. Я – монстр под ним, с выгибающимися бедрами и руками, как у осьминога повсюду одновременно. Не думаю, что что– то за всю жизнь было настолько потрясающим.

– Я хочу узнать о тебе все, – говорит он, теперь безумно, его губы двигаются по моей челюсти, щетина царапает мою шею.

– Я расскажу тебе все.

– Ты мой парень? – спрашивает он, а затем втягивает мою нижнюю губу перед тем, как рассмеяться над собой, и разве это не самое удивительное, что кто– то говорил мне за всю мою жизнь?

– Эм, да.

Парень. Да.

– Даже не смотря на то, что я теперь твой парень, я не стану никому об этом рассказывать, – шепчу я.

– Я знаю.

Его ладонь движется по мне, между нами – боже мой – и по моим спортивным штанам, что кажется таким невинными и развратным одновременно. Но развратное смывается, когда я поднимаю на него взгляд и осознаю, что он рассматривает мое лицо с благоговейным страхом.

И я понимаю. Я тоже никогда не делал этого.

Как в тумане, я тоже тянусь вниз. Его глаза закатываются, а потом закрываются.

Это кажется не реальным. Как такое вообще может быть реальным?

Он двигается вперед раз, и еще раз, и это самое потрясающее, что я когда– либо делал…

И даже не слышу шагов или открывания двери, перед тем как слышу смущенное папино «Ой!» и как захлопывается дверь.

Себастиан спрыгивает с меня, поворачиваясь лицом к стене, его руки прижаты к лицу. В звенящей тишине, я не совсем понимаю, что произошло.

То есть, понимаю, что произошло, но это было так быстро, что на несколько ударов сердца мне кажется, что я могу притвориться, будто у нас с ним была общая галлюцинация.

Это очень плохо на многих уровнях. Никаких больше спектаклей с «Мы просто друзья!» со взрослыми внизу. Теперь мы вовлечены в это, и я получу разнос за это от одного или обоих своих родителей.

Но без капли сомнения, это намного унизительней для Себастиана.

– Эй, – произношу я.

– Это плохо, – шепчет он. Он не опускает свои руки, не поворачивается ко мне. Его спина обнажена, целая карта мышц. Я тону в двойственной реакции: головокружение, что у меня теперь есть сексуальный парень, и ужас, что этот момент может уничтожить все.

– Эй, – снова повторяю я. – Он не станет звонить твоим родителям.

– Это очень плохо.

– Просто иди сюда, хорошо?

Медленно повернувшись, он подходит обратно, опускаясь на кровать и не оборачиваясь на меня.

Он стонет.

– Твой отец застукал нас.

Мне требуется мгновение, чтобы подыскать лучший ответ, остановившись на:

– Да, но он, наверняка, смущен сильнее, чем мы.

– Сильно сомневаюсь в этом.

Я знал, что он не последует такой линии рассуждений, но стоило попробовать.

– Посмотри на меня.

Спустя десять секунд он выполняет это. Я замечаю, как он смягчается, и облегчение от этого вызывает во мне желание встать и заколотить в грудь.

– Все хорошо, – шепчу я. – Он не станет никому говорить. Возможно, он просто поговорит позже со мной.

Он точно поговорит со мной позже.

Побеждено выдохнув, Себастиан закрывает глаза.

– Хорошо.

Я наклоняюсь вперед, и мне кажется он чувствует мое приближение, даже несмотря на закрытые глаза, потому что его губы подрагивают в сдерживаемой улыбке. Прижавшись своими губами к его, я предлагаю ему нижнюю, ту, которую он так любит посасывать, и жду его ответа. Он медленно отвечает. Это не похоже на предыдущий жар, но все по– настоящему.

Я отстраняюсь, встаю и тянусь за его рубашкой.

– Я собираюсь пойти домой.

– А я собираюсь остаться здесь.

Себастиан борется с еще одной улыбкой от смысла этой фразы, а затем я наблюдаю, как на его лицо медленно наползает маска. Его лоб расслабляется, и яркий свет исходит из его глаз. Легкая улыбка, которой я научился не доверять, растягивается на его лице.

– Проводишь меня?

Папе требуется всего лишь пятнадцать минут, после ухода Себастиана, чтобы зайти в мою комнату. Его стук неуверенный, практически извиняющийся.

– Входи.

Он шагает внутрь, осторожно закрывая за собой дверь.

Не знаю, должен ли я злиться или раскаиваться, но эта комбинация отправляет покалывающее ощущение по моей коже.

Папа подходит к моему стулу у стола и садится.

– Во– первых, я должен извиниться, что не постучался в первый раз.

Кладу свою раскрытую книгу лицом вниз на свою грудь, переводя взгляд на него, со своего места на кровати.

– Согласен.

– Не знаю, что говорить дальше, – он чешет свою челюсть, а затем передумывает. – Нет, не совсем правда. Я знаю, что хочу сказать, но не с чего должен начать.

Сев прямее, я поворачиваюсь лицом к нему.

– И?

– Я понимаю, что ты испытываешь к Себастиану. И уверен, что это взаимно.

– Да…

– Я так же понимаю, что твое чувство искреннее, а не из– за какого– то любопытства или бунта.

Что мне вообще на это отвечать? Киваю, понимая, что выражение на лице в большей степени неясное смятение.

– Отэм знает?

Моргаю, растерянно.

– Отти?

– Твоя лучшая подруга, да.

– Я не открывался Отэм, пап. Я никому не открывался, помнишь? Как мама хочет?

– Послушай, – говорит папа, укладывая ладонь на мое колено. – Я хочу сказать еще две вещи. Начну с той, что полегче. Заманчиво, когда ты влюбляешься в кого– то, игнорировать все вокруг себя.

– Я не игнорирую Отт…

– Я не закончил, – голос становится немного суровым. – Мне нужно, чтобы ты пообещал, что позаботишься о своих остальных отношениях. Что будешь проводить время с Отэм, Эриком и Мэнни. Что ты все равно останешься образцом для подражания для Хейли. Что останешься внимательными и готовым прийти на помощь сыном своей матери.

Киваю.

– Я обещаю.

– Я прошу этого по той причине, потому что важно поддерживать свою жизнь полноценной, независимо от того, насколько глубокими становятся ваши отношения с Себастианом. Это не зависит от религии. Если это продолжиться и каким– то образом получится, тогда тебе потребуются друзья, которые примут и поддержат вас. И если, по какой– то причине, ничего не получится, тебе потребуются люди, на которых ты сможешь переключиться.

Смотрю в пол, ощущая странную противоборствующую реакцию внутри себя. Он прав. В этом есть смысл. Но мне не нравятся последствия того, чего я еще не знаю.