Вспомнил: Тугров — бригадир у Лени на монтаже. И от того, что я вспомнил это, кусочек тяжести свалился, захотелось щегольнуть:

— Тугров, — сказал я, — там у вас на монтаже что-то не ладится. Мне Бойцов жаловался.

— Бывает, — откликнулся он, ничуть не удивляясь, словно все и должны быть в курсе дел его монтажников. — Завтра выйду, разберемся. Прощайтесь и не беспокойтесь, ее я возьму на себя, все будет в полном надежном порядке. А вам уже проходить можно…

И верно, над дверью аэровокзала замигало табло: «Идет посадка на рейс…», светящиеся точки чуть угловатыми, как на компостере, цифрами писали номер рейса, а женский голос в репродукторе, нагнетая ощущение близкого взлета, напоминал: «Пассажирам необходимо приготовить посадочные талоны для следования на посадку».

…Мой самолет еще набирал высоту, а вы уже усаживались в кудринский автобусик.

— Ты только ни о чем не горюй и держись за меня, — покровительственно говорил тебе Тугров. — Мне уже за тридцать, а ты, очевидно, несколько моложе и не имеешь никаких гарантий от ошибок. Но я никогда ни одну девчонку не упрекал в ее ошибках и тебе ни слова не скажу о твоем прежнем образе жизни. Заранее все тебе прощаю, и точка.

— Меня не нужно «прощать».

— Я сказал: и точка. Понимаешь, сегодня, когда я увидел тебя, во мне что-то дрогнуло, и я шепнул себе: «Сеня, вот кто может стать твоей женой!».

— Нельзя же так! — рассмеялась ты. — Толком даже не разглядел, а уже сватаешься. Да еще к чужой жене!

— Так можно, — серьезно ответил Тугров. — Я много пережил, и пока мы едем этот долгий путь, могу пойти на риски и раскрыть тебе свою трагедию.

— На риск, — поправила ты его.

— Риски — это такие черточки на металле, от сих до сих, уж я-то знаю, и ты меня учить не пытайся. Были у моей Элеоноры такие же светлые волосы и хорошая, как у тебя, фигура. И мы с ней так дружили, что нас уже считали парой, и друзья по-хорошему шутили над нами. Я ей говорил, что у меня нашлись родители в черте Большой Москвы и что там я ее легко могу прописать как свою законную супругу, и ей это нравилось, хотя она и говорила, что любит меня безо всяких соображений о жилой площади.

— Видишь! А я не такая, — весело издевалась ты, — мне ты сразу скажи, какого метража твое приданое!

— Нам с тобой хватит, — уловив насмешку, отрезал Тугров. — Ты слушай… Было это на далеком монтаже на Ангаре, и уже назначив день нашей свадьбы, мы пошли окунуться в холодные струи. Моя Элеонора заплыла далеко. Я крикнул ей: «Норка, вернись!» — и бросился за ней, но тут ее уже схватила судорога. Я доплыл до нее, но когда нас обоих вытащили, откачать удалось только меня… Ты слушаешь? Ты переживаешь?

Ты не ответила. Тугров обиженно засопел и начал закуривать.

— Да, Сеня, я слушаю, — сказала ты. — Переживаю.

— Скажи, может, у нас с тобой и правда что-нибудь получится? Друг я верный, у кого хочешь спроси. В любом твоем затруднении помогу сразу и до конца. Давай запишу твой адрес, как-нибудь вечерком забегу.

— Адреса у меня пока нет, Сеня.

— Как так нет? Я же тебя не спрашиваю о прописке, прописки может и не быть, но крыша-то у тебя над головой есть?

— Была. Сегодня нет и крыши.

— Куда же ты едешь?

— Ну… переночую где-нибудь.

Неожиданно ты сообразила, что приедешь в Тольятти поздно вечером, даже к Кочетам идти неудобно, а ключи от коттеджа сданы, и на гостиницу никаких надежд нет.

— Вот и Элеонора у меня была такая же непродуманная, — сказал Тугров почти умиленно. — А я пока в общежитии живу, конечно, в мужском. Провести смогу, у меня все коменданты в руках, но тебе самой неудобно будет с дюжиной мужиков в одном загоне, так что это лишь в крайнем, исключительном случае. Подожди-ка…

Он прошел вперед, к шоферскому креслицу, пошептался с Васей. Вернулся довольно быстро, успокоенный:

— Порядок. Разиня ты, еще вчера у шофера был свободный угол, а сегодня какие-то квартиранты должны въехать, мать пустила. Но даже если въехали, все равно на одну-две ночи он тебя приютит, раскладушек у него запас, а тебя он давно знает. И ты его не опасайся, он женат, а если полезет, будет иметь дело со мной.

— Спасибо. Он не полезет.

Ты была искренне благодарна Тугрову, хотя и устала от его болтовни. Да он и сам спохватился:

— Устала? Заговорил я тебя? Ладно, поспи. Понимаешь, главная моя работа наверху, на колоннах, в полном одиночестве, вокруг только ветер, напряжение труда и смертельная опасность. Вот на земле и отдыхаешь от долгих часов молчания. Спи, разбужу…

Он разбудил тебя уже в пустой машине, когда все остальные пассажиры рассчитались и ушли, а Вася Кудрин докатил до своего собственного дома. Арсений подхватил твой чемодан и свой саквояжик, выскочил первым, помог сойти тебе, необычайно легко ориентируясь в незнакомом доме, провел тебя в одну из комнат.

Новые жильцы уже заняли ее и встретили поздних гостей настороженно. Но только в первый момент. Узнав тебя, они радостно бросились навстречу. Это были Леня и Тоня.

Через несколько дней Тугров зашел навестить Марику. Первым он увидел хозяина дома. Кудрин сидел на крылечке, баюкая сына, и тот, еще более круглолицый, чем Вася, потеряв соску, изредка шевелил во сне пухлыми губами. Картина была настолько благостная, что Арсений тихонько, чтобы не разбудить младенца, сказал:

— Мадонна! — И тут же спросил: — Как там моя, дома?

— Марика, что ли? Хорошенькое «твоя»!.. Там они все у матери моей в комнате кишат. Леню и Тоню мать пустила за так, не торгуясь, теперь еще Марика… Самим тесно, хочу засыпушку в саду построить, а пока приходится потесниться: человек человеку — друг!

— Ничего, я с Леонидом поговорю — заплатит. И за Марику рассчитаемся, не бойся. Как у нее дела?

— А кто ее знает? Не очень-то разговорчива. Дуется. Слыхать, работы не найдет.

— Так я и знал, разве без Тугрова обойдется? Ну, это я налажу в момент. Сына смотри не застуди, холодно.

Легонько постучавшись, Арсений, не дожидаясь ответа, шагнул в комнату, где каждый занимался своим делом: приткнувшись на тахте, вытянувшись как палка, спал измотавшийся за день Леня; сидя рядом с ним, штопала его носки Тоня, Марика вязала себе свитер, а в углу, под торшером, сидя в кресле, Васина мать, Дарья Петровна, негромко читала вслух газету.

— Идиллия, — констатировал Тугров. — Политинформация на сон грядущий. Марика, одевайся быстро, пойдем в кино на «Войну и мир», классиков знать нужно, а читать долго. Наряжаться не начинай, в кино не раздеваться. Как у тебя дела?

— Плохо. Не нашла работы по специальности.

— Ладно, поищем вместе.

— Пожалуй, наймусь маляром. В школе был строительный уклон.

— Нет, это ни к чему. Знаком я с девушками такой специальности: в рабочее время в пятнах, вечером еле отмываются, а запахи всякой шпаклевки и на ночь остаются. Мне это не подходит.

— Ты-то здесь при чем?

— Я же обещал тебе свою помощь и заботу! Собирайся быстрей, до кино далеко, есть шансы прогуляться…

По дороге Тугров расспрашивал, Марика отвечала:

— Понимаешь, везучие люди сразу решают, кем быть, и всю жизнь занимаются своим делом. А я мечтала стать журналистом, но отец посоветовал пойти в гидрометслужбу. Я учусь на гидролога. Конечно, заочно.

— Гидромет — это ничего, — сказал Тугров, — чисто, удобно общаться: телефонный аппарат всегда рядом. И дежурство идет в разбивку. Может, к тому и вернешься?

— К арифметике? Ни за что. Я хочу на автозавод. Говорили, там будет лаборатория гидравлики, но для нее, оказывается, еще и здание не начали строить. Думала стать геодезисткой дирекции, геодезию в институте учила, нивелир и теодолит в руках держала. Мне ответили: «Свободных вакансий нет, справьтесь через месяц-другой»…

— Ладно, сейчас нам будут крутить кино, а завтра, не падая духом, придешь ко мне в обеденный перерыв, все устроим. И с общежитием пора устраиваться, это я тоже для тебя смогу сделать…

И он сдержал слово. Он вообще оказался очень нужным человеком, этот Тугров! Он провел тебя сквозь строй мечтающих попасть в кино («Нет ли лишнего билетика?»), усадил на роскошные места — ни далеко, ни близко, в самом центре зала. Весь сеанс кормил шоколадными конфетами, ни в кино не лез целоваться, ни возле дома, проводив. А главное — на следующий день, когда ты пришла к нему в обеденный перерыв, едва завидев тебя, уверенно провел в один из вагончиков, где представил молодому чернявому инженеру в очках и при галстуке, сидевшему за столом с телефоном.

— Слушай, — на «ты» обратился к нему Арсений, — вот это как раз и есть моя Марика, о которой я говорил.

— Хорошо, — сказал инженер. — Оформляйтесь. Но штатных единиц у меня пока нет, придется поработать на рабочей сетке.

— Я гидролог. Не знаю, смогу ли я… Судя по вывеске, у вас монтажная организация.

— Странный ты человек, Марика, — сказал Тугров, — я как раз искал тебе работу поближе к твоей непосредственной. Но нету, понимаешь — нету! Тут хоть на вывеске «гидро»! И начальник давно знакомый. Заполняй, что там нужно, не пожалеешь!

Ты взяла листочки для оформления.

А на следующий день Тугров помог тебе поселиться в общежитии.

— Как это у тебя получается? — благодарно и удивленно спросила ты Арсения.

— «Просто я работаю волшебником», — пропел он, улыбаясь. — Совершенно твердо знаю, чего хочу и что люди могут. Чего не могут — и просить не стану, что могут — выжму до крайнего предела.

— Сеня, помог бы ты Лене и Тоне получить комнату.

— Этого не могу, Марика, это вне моих возможностей. Семейная комната — проблема. И нам с тобой тоже придется на частной поселиться, отдельной мне пока даже для нас самих не добыть.

— Сеня, селиться с тобой я не собираюсь.

— Разве я тороплю? Понимаю, пока не собираешься. У тебя еще голова кругом, все не налажено, полный переворот в жизни. А потом узнаешь меня поближе, и все будет тип-топ.

— Нет, Сеня, не надейся.

— Ну кто тебя тянет за язык? Никто тебя не торопит, буду ждать, пока ты не поймешь, что мы созданы друг для друга. Едем к Кудриным, у меня как раз есть полтора часа, чтобы перетащить твой чемодан в общежитие.