Сейчас на стройке Волжского автозавода тысячи разных механизмов, и краны, и трейлеры — выбирай что хочешь. Это счастье и размах страны, что так она шагнула. Гидростанцию строили — радовались и «Уральцам», и «Воронежцам», гордились ими, а теперь какому-нибудь молокососу предложи такую технику: садись, поработай — так он и нос воротит. Что ты, говорит, на отжившей-то свое машине! Ему ДЭК подавай, чтобы с дизелем и на электричестве, чтобы при галстучке можно было работать и рученьки белые не особо утруждать!

Тогда, на монтаже первого «Уральца», довелось и с Комзиным познакомиться. Начальник строительства пришел на берег — высокий, прямой, строгий. Спросил:

— За сколько дней смонтируешь экскаватор?

— Не знаю. Подступиться трудно: как на берег доставить, как поднять без кранов… Подумать надо.

— Думай быстрее. Людей дадим, тракторы выделим. За двадцать дней соберешь — бочка пива, за двадцать один — полбочки, за двадцать два — не взыщи…

— Ладно, Иван Васильевич, постараемся.

Тащили ту тележку вместе с Горбанем — тогда Афанасий Афанасьевич еще только начальником участка был, и помоложе, и постройнее, чем сейчас, одно слово — кавалерист. Эх, Афанасьич, небось приказик-то и без тебя не обошелся, теперь ты величина, начальник Управления механизации всего «Куйбышевгидростроя»! Поставил где-нибудь и свою фамилию — согласовано, мол, и не вспомнил, как восемью тракторами тащили тележку на берег, а тросы натягивались, что струны, хоть играй… Только не до игры было, не до песен, тележка-то на гусеницах, гусеницы-то не крутятся, вдавливаются в грунт, как тормоза-мертвяки. Подкладывали под них стальные листы, тащили, метр за метром, шаг за шагом…

Дотянули до места. А как поднять? Никак не поднимать. Раз вверх тянуть нечем, будем опускать. Вырыли для тележки котлован, затянули ее туда, чтобы вровень с землей стояла, не высовывалась. Таким же манером приперли поворотную платформу и натащили ее тракторами на тележку. А дальше — мы короли! — дальше дело пошло ходко, за двенадцать дней все собрали.

Вот тогда Комзин правильный приказ подписал, не то что теперь выдумали — «отстранить»… Тогда премия была. Клементьеву и всем его машинистам да помощникам — по окладу. И для шутки время нашел Иван Васильевич: «Прости, — говорит, — бочку выкатывать не буду, теперь на пиво у вас и у самих должно хватить!»

Ах, как весело работалось! Насыпа́л нижнюю часть перемычки, под аванпорт вел выемку, долго сидел в основании плотины — там же ширина какая! Вода обижала: только со временем в котловане скважины сделали, через каждые двадцать метров поставили глубинные насосы, а поначалу…

На верхнем шлюзе случилось так: порядочно уже углубились, и чтобы не вязнуть, стояли на связках бревен. У Степана Медведева гусеница сползла с такой связки, и начала машина тонуть, вязнет — и конец. Пришел Клементьев на смену, — на краю котлована начальство собралось, экскаватор набок накренился, стоит, словно посреди озера, а вокруг мельтешат человек сорок с ведрами, жидкую грязь отливают. Начальство — к Клементьеву, он ведь не только сменщик, еще и бригадир: «Что будем делать, Василий Михайлович?»

— Людей из котлована убрать, ведрами из Волги воду не вычерпать. И сами ушли бы лучше. Когда народу лишку, всегда плохо…

Добрался сам до экскаватора, хоть и набрал оба сапога ледяной воды, хоть и вязли ноги. Опустил ковш, продавил его до крепкого грунта, нажал — приподнялась гусеница. Теперь давай, ребята, подмащивай бревна. Подхитрились! Вот уже и не тонет «Уралец», полдела сделано.

А с водой как быть? На соседнем участке под глиной песок открылся и воду впитывал. Может, и у себя рискнуть, черпануть поглубже?

Рискнул, хотя оторопь брала: и так-то глубоко, куда же глубже лезть? Вода прибывала без того быстро, а тут как хлынет! Но — ненадолго. Проре́зал глину, ушла вода в песок, как в воронку…

Да, на строительстве ГЭС поработал в охотку. Не думал, конечно, что труд его будет отмечен высочайшим в стране званием. Не за наградами гнался, просто работа столько радости приносила, что и не оторваться от рычагов, жаль было терять время и на то, чтобы смахнуть со лба капли пота в жаркой кабине.

А когда хронометражисты начали счет его, клементьевским, секундам и конструкторы экскаваторов пришли спрашивать, что нужно сделать в их машинах, чтобы другие смогли работать так же лихо, — тут и совсем отдался любимому делу Василий Клементьев. Словно это был уже и не труд, подчас тяжкий, а игра, соревнование — не только с другом-экскаваторщиком с соседней машины, а с самим собой, со временем, рассчитанным по ее, машинным, возможностям.

Весь опыт пригодился, все знания, принесенные еще со стройки Горьковского автомобильного. Машины стали мощней и поворотливей, делом чести было выжать из них все, что они могли, все, что мог он, Клементьев.

И выжимал. Молодые водители самосвалов, не очень еще опытные, получали свои ковши грунта как полагается, останавливаясь под погрузку. С шоферами, что были понадежнее, Клементьев сговаривался: «Ты, друг, проезжай без остановки, только не дергайся, выдерживай скорость». И грузил на ходу, красиво грузил, так, что стрела проходила над самосвалом, как привязанная, незаметно было, когда взял грунт, когда высыпал, словно сам ковш попался счастливому человеку такой умный: гуляет вперед-назад без натуги, на какую-то долю секунды задерживаясь, чтобы переменить направление.

Когда много можешь, с тебя и спрос больше. Другому ошибаться — невелик грех: молод, неопытен, а ты — Клементьев! Бывало и трудно. Ведь не на ровном месте вынуты и высыпаны клементьевские миллионы кубометров: коллектив КГС в то время преграждал путь Волге! Спокойна с виду, а попробуй встретиться с ней в прямом рукопашном бою! Всю мощь, всю хитрость и коварство потайных подземных струй, весь буйный размах половодий обрушивала река на строителей.

Управились. Не подкачал Василий. В награду — не только звание Героя Социалистического Труда, но и доверие высокое, задание, не легче прежних: поезжай в Асуан, поезжай в Демократическую Республику Вьетнам!..

Стал Клементьев красив и знатен своим трудом. Но в газетах и книгах рассказывали о его работе еще красивее. И попривык он смотреть на себя как бы со стороны. Любоваться.

Начнет рассказывать о своих былых делах, глядишь, кое-что, для интереса, из книжки ввернет. Ведь и там правда, только чуть повкусней подана, выбрана из ежедневного. Миллионы ковшей грунта пронес экскаватор Клементьева, тем Василий и славен. А журналисты выбрали из этих ковшей особенные, рекордные, то самые первые на стройке, то завершающие. Изо всех думок-задумок отобрали только сбывшиеся, давшие эффект. Так зачем же и говорить о будничном, когда уже сделан из его жизни сплошной праздник героического труда? О празднике и рассказывать.

А рассказывать надо было часто — и делегациям разным, и на встречах, и на проводах. Не раз просили посидеть в президиуме, показаться тоже, говорят, нужно.

Это все про себя, раздумья ночные. Но и мне сейчас Клементьев говорит доверительно:

— Плохо обернулось: привык показываться. Раньше как дело шло? Девятнадцать секунд цикл, это все рассчитать надо, девятнадцать секунд — четыре кубометра грунта! Кто хотит стать героем, никогда не станет, а я работать хотел, и работа сама меня подняла. А в старших прорабах загоревал: пять классов школы да курсы, ну еще в Челябинске, в институте переподготовка была… Теперь вместо меня Снежинский принял участок, он инженер, а недавно спросил: «Как ты только терпел? Трудно», — говорит. А я тянул все-таки…

Мария Павловна приглашает к столу: пришла Саша, вернулась из кино Зоя. Пользуясь перерывом, оглядываю двухкомнатную квартиру Клементьевых, где поселились они прочно, всерьез. В гостиной — она также комната сестер — сервант и пианино, диван и тахта застланы покрывалами, скатерть на столе заткана золотистыми листьями и ягодами…

Василий Михайлович за ужином продолжает рассказ — теперь о Египте, как приехали они на Асуан «в голые камни», как трудно было монтировать первый экскаватор.

— Вижу, кран работает, ну, думаю, организация есть, дело пойдет. Задаю вопрос начальнику, Комзину: «Иван Васильевич, кран возьмем?» А он отвечает: «Ты что, глупый, что ли? Это же частник заграничный, он, знаешь, сколько сдерет? Нет, брат, ты в Куйбышеве первый экскаватор монтировал и здесь соберешь». Ну, я говорю: «Прости, Иван Васильевич, понял». Подставил брусья, швеллера, ох, думаю, если лопнут! Рычагом работаю и домкратами… Об этом в «Огоньке» Беляев писал, может, знаете? Закончил я монтаж, дал арабу флаг — «На, повесь!» А потом этот наш экскаватор воронежский стал у меня точкой опоры, он двадцать тонн поднимает, я им, как лапти плел, семнадцать больших экскаваторов выгрузил и на ноги поставил! Иван Васильевич меня благодарил, на Доске почета я первым был вписан. И Малышев Николай Александрович — знаете, главный инженер проекта? — тоже культурный мужик — очень интересовался экскаваторами.

Клементьев рассказывает задорно, весело, и сейчас еще переживая давнюю радость, гордясь рабочей своей смекалкой и делом рук своих.

— Стройка автозавода нашего, я тоже понимаю, сложная! О ней весь мир знает. Когда в прошлом году паводок шел большой, вода вдоль дороги скопилась, вдоль насыпи, того и гляди на завод хлынет. Дали мне указание: пробить траншеи, заложить трубы, спустить воду. Ставь, говорят, экскаватор. Я для гарантии распоряжаюсь: гони два! Но ведь распорядиться может и глупый, да еще так, что пяти умникам не выполнить… Отправился туда и сам, да пять суток не уходил — довелось и покомандовать, и порыть-подолбить экскаватором да клин-бабой! Земля мерзлая, вода бурная — хорошо!