— Плохонький есть — к вашим услугам.

— Ну? Напишите-ка вы нам песню, а?

— Попробую…

Входит один из лучших пропагандистов, начальник СУ-11 Вячеслав Иванович Таланов, и снова идет разговор о главном корпусе, о сроках, о людях.

— Может быть, и у нас организовать бригаду коммунистов?

— Ты еще по линии административной не все сделал, — отвечает Кашунин. — Ты сделай все возможное.

— Возможное все сделано, — веско бросает могучий, круглолицый Таланов. — Робустов, Олексеенко, Корсаков — что с ними делать по административной линии? Если воспитать такую сознательность, как у них, в каждом, сделаем и невозможное!

— Ты меня агитируешь? — смеется Кашунин. — Ну, не торчи столбом, садись, будем думать вместе.

И они намечают следующий этап наступления, никак не предполагая, что через полтора года Кашунина изберут председателем горсовета, а его место в парткоме займет именно Таланов, чтобы все так же поднимать коллектив на «невозможное».

А в соседней комнате, у Геннадия Суворова, довольный Ремигайло рассказывает о том, как удалось уговорить шоферов увозить каждую поднятую краном панель.

— Я объясняю: конечно, так мы на заработке прогадываем, но только первое время. Разберем базу — наверстаем и в деньгах. Если мы, шоферы, ее не разберем, кто за нас это сделает?

— Из тебя, Иван Викторович, вышел бы неплохой партийный работник, — вслух думает Суворов.

— Какой из меня партработник! Я ведь оратор-то плохой. Я шофер.

— А я инженер-электрик…

Он прощается с бригадиром и снова склоняется над Положением о проведении ударных месячников на строительных объектах ордена Ленина «Куйбышевгидростроя», оказавшихся «наиболее эффективной формой мобилизации коллективов для решения главных тематических заданий строительства и монтажа, а также ввода объектов в эксплуатацию…». Сказано точно, но поярче бы!..

— Разрешите войти? — раздается стук в кабинет.

— Заходите!

…Долго не гаснет свет в окнах парткома. Нити, протянутые к сердцам человеческим, сходятся здесь.

В новогоднем номере «Гидростроителя» появилась моя песня, точнее — стихотворение, потому что песни без слов бывают, а вот без мелодии — никогда. Я-то сам напевал ее примерно на мотив «Степь да степь кругом…», но это дело мое личное.

А текст получился такой:

Троллейбусы идут в степи вчерашней,

в глухой, где замерзали ямщики.

Над ВАЗом небо в заревцах нестрашных,

и к морю добегают огоньки.

У Жигулей, на стройке, на просторе,

друг друга полюбили мы с тобой,

влюбились в гидростроевское море,

и в наш завод, и в город голубой.

Как памятник строителям-героям,

повсюду наши здания стоят.

Давай на всякий случай загс построим,

на всякий случай нужен детский сад…

Такие же упорные ребята

тут встретят много-много новых лет,

как мы встречаем год семидесятый —

встречаем юбилейный год побед!

Был у песни и припев:

Но пускай

не забудут горожане:

не сами вырастают города!

Мы тут в автобусах

друг друга жали,

месили грязь

и мерзли в холода.

Порой к металлу

руки пристывали,

но —

рук не опускали никогда!

Однако в то время кое-кто из моих героев едва не опустил руки.

Во второй половине декабря на ТЭЦ многие проводили по нескольку суток подряд. Кочет ночевал на станции редко, но с утра всегда был на месте, хотя домой приезжал и в два часа ночи, и в четыре…

Многодневный штурм подошел к концу 31 декабря. В 21 час 03 минуты на ТЭЦ автозавода закрутился первый турбогенератор, причем воду для него получили уже не по временной схеме, а от водозабора: на днище железобетонного «стакана» (того самого, размером с купол Исаакиевского собора) утвердились шестигранники насосов, погнавших по трубам волжскую воду.

Авария случилась именно здесь. 3 января прорвало клапан переключения, вода хлынула в «стакан», дренажные насосы откачать ее не смогли, и затопленный водозабор затих. В одном из вспомогательных зданий ТЭЦ, из швов и щелей плохо забетонированных тонкостенных баков тоже хлестала вода, затопляя площадку. Турбину пришлось остановить.

Остановка ТЭЦ лишила тепла ту часть голубого города, где отопление успели переключить на постоянную схему. Заселенные квартиры приняли удар мужественно, там были живые люди, электроплиты, «жилой дух». Подготовленные к сдаче дома тоже легко было спасти, но малочисленные дежурные даже не смогли отыскать ключи от запертых квартир, не смогли спустить из батарей воду. Рвалось там, где тонко.

На водозаборе за тридцать шесть часов откачали воду, сменили подмоченную аппаратуру и ненадежные прокладки. Начальника эксплуатации менять не стали: отлично знает сооружение, пришел сюда одним из первых. Но строгий выговор он получил.

На ТЭЦ авария была серьезней. Найти пути утечки воды из железобетонных баков не так-то просто, это ведь не сквозные дыры, а сложные ходы внутри давно окаменевшего бетона. Чтобы «вылечить» сооружение, нужны были очень умелые и самоотверженные люди.

Вызвали бригаду Шунина. Осматривая баки, все суровее становился Михаил Федорович. Вода окружила центральную насосную, нашла дорогу в машинное отделение. Ручейки и потоки застыли на морозе причудливыми наледями, а вода все равно пробивалась.

Две недели проводила «лечение» бригада Шунина, не ожидая указаний, что и как делать, забывая про отдых и сон.

У Шуниных четверо детей, все школьники, но не от членов семьи было тесно в эти дни в квартире бригадира. Тут собирались жены бетонщиков, иные с младенцами на руках, дожидались сообщения — как там, на баках? Приедет кто-нибудь ночевать? Когда?

На ТЭЦ побывал даже заместитель министра. Шунина похвалил, Кочета пообещал снять с работы за недосмотр. И когда Михаил Федорович доложил, наконец, Кочету, что работа закончена, тот, осунувшийся и измученный, ответил:

— Спасибо, профессор!

Профессор! Он сказал: «Готово, больше не просочится!» Баки заполнили вновь. На этот раз проверять отправилась исследовательская группа КГС. Убедилась: сооружения надежны, утечки нет нигде.

Вот и все. Шунинцев перебросили в чугунолитейный цех на сооружение фундаментов под печи Людвига («Сложные конструкции, капризные, а работу у нас будут принимать немцы, из ФРГ, эти печи они поставляют»). А сам Шунин ушел в отпуск, но не стал брать предложенных ему путевок, потому что «извелся бы там, изнервничался — как работа идет?» И теперь начальник участка прямо с объекта приезжал к нему домой и увозил в цех. Фундаменты печей Людвига, действительно, капризные, нужен хозяйский глаз.

— Без вас не обошлись бы, Михаил Федорович?

— Самому мне не обойтись… А ребята опытные, грамотные, есть даже свой техник, Гнетнев.

— Вы техник? И с дипломом — в бригаду?

— А что особенного? В бригаде этой я все время был. После работы бегом на занятия. Пять лет бегал. Ничего, окончил. Зато теперь — кругозор!..

Бригадиру приносят повестку: завтра к двенадцати часам просят явиться в Дом культуры на совещание партийно-хозяйственного актива. Туда, на актив, прихожу и я. В докладе начальника строительства встречаю много знакомых фамилий. Узнаю, что «на ТЭЦ ВАЗа из-за брака, допущенного при строительстве сооружений водооборотного цикла, пуск первого агрегата был осуществлен по временной схеме» и что основной виновник этого — товарищ Кочет А. Н.

Среди лучших бригадиров, чей опыт нужно перенимать, называют Михаила Шунина. Он сидит здесь же. В отличном темно-синем костюме, солиден, совсем не похож на когда-то увиденного мною торопыгу.

И еще я слышу, что замечательных результатов в своей работе достигли такие-то товарищи, и первым начальник строительства называет бульдозериста Героя Социалистического Труда Петра Досаева.

Южной базы я не узнал: работа идет спокойно, и конторке малолюдно, даже Тоню отсюда куда-то перевели, сидит один диспетчер.

— Разобрались? — удивился я.

— Пока порядок. Одного боюсь: неужели и в новую навигацию в спешке все перепутаем?

— А Ремигайло здесь?

— Нет, он свое сделал, его комплексная расформирована. Иван Викторович новую собирает, опять на самосвалы.

Значит, все-таки решил Ремигайло головоломки Южной базы! Он решил их, получая радость от каждого, даже маленького улучшения, как математик наслаждается не выведенной формулой, а самим процессом ее вывода. Тяжкая, необходимая работа шла все время, порядок наведен совместными усилиями многих людей. И наведен настолько радикально, что и писать о Южной базе не следовало бы, если б не другие, столь же незадачливые хозяйства, существующие, к сожалению, на иных перекрестках нашей хозяйственной деятельности.

Панели, вывезенные бригадой Ремигайло, были собраны в дома, впервые в Тольятти жилплощадь распределялась немножко щедрее. Разумеется, опять выделяли квартиру семье Ремигайло, но бригадир привычно заявил:

— Вот спасибо! А то у меня один шофер совсем извелся. Ему и передадим, как раз в моем списке он сейчас первым стоит…

Однако тут события развернулись неожиданно: вмешались партком и завком ВАЗа, особенно Правосуд: «Как, Ремигайло, вынесший на своих плечах такую тяжесть, останется в старом городе, в комнатушке? Не берет у КГС — выделить квартиру из фонда завода!»

Тут обиделись партком и постройком КГС, особенно Кашунин: «Неслыханное дело, что за подачка? Сами дадим, а Ремигайло уговорим!..»

Жаль, что не часто мы имеем возможность затевать споры за честь предоставить жилье хорошему человеку, хорошему труженику!..

Победил автозавод. Появилось решение: «Учитывая большие заслуги И. В. Ремигайло…».

— Не мог тут отказаться, — говорил мне Иван Викторович, когда я заглянул к нему на новоселье. — Ну, отказался бы — и что? Все равно в нашу бригаду эта площадь не попала бы. И ведь как человек устроен: на старой хорошо помещались, здесь тоже вроде бы лишнего места нет… Жена уже огорчалась, что погребов нет, картошку в старом городе у знакомых оставили… Но в общем-то она счастлива, Аня!


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: