— Теперь на берег, быстрей тащи, слышишь? Да сходись ты, сходись, упустим!

Бредень наливался тугой непомерной тяжестью, оба тянули изо всех сил.

— Тины небось набрали, — высказал предположение Тугров.

— Не должно быть. Зацепили, наверно, за что-нибудь. Жаль, порвем сеть… Ладно уж, тяни!

Бредень тяжко выполз на отмель. Не было здесь ни тины, ни зацепов. Под еле заметной капроновой паутиной переливались живым золотом некрупные карпы, тесно, словно в авоську, уложенные в кудринскую сеть.

Рыбаки с трудом оттащили бредень от воды и высыпали улов в яму, кем-то до них выкопанную в тени деревьев и уже поблескивавшую мертвой рыбьей чешуей. Поспешно выбирая из мотни запутавшиеся рыбины, Васька твердил Арсению:

— Ты помогай, помогай, еще закинем!

— Куда тебе столько? Тут же центнер!

— Еще разок, прошу тебя, Сеня, вон туда, поправей сходим…

Капли пота выступили у него на лбу, чешуя блестела на голых ногах.

— Хватит!

— Сеня, давай еще, а? У меня мешки есть, затарим. А не влезет, в багажник можно просто так насыпать, потом вымою!

Голос у Кудрина дрожал от возбуждения. Тугров удивился:

— Ну и жадный ты!

— Смекать нужно, Сеня! Это же все рубли, рубли, без пыли, без мазута! Смотри — жирненькие, ладненькие, усатые, золоченые, как на монетном дворе!

Он перебрасывал обратно в яму карпов, выпрыгивавших из нее, увлеченно приговаривая: «Рубчик, рубчик, еще…»

— Идем, Сеня, черпанем! Нельзя такое упускать. Отменная рыба. Кормленая. Забредем скорей, пока сторож замешкался.

— Сторож?

— Ну да, это же пруд рыбхоза, а дружок мой в сторожах. Тут без сторожа нельзя, тут всякой сволочи налетит — саранча, воду вычерпают, не то что карпов! Ты что, Сеня?

— Ворюга ты, мразь! — исступленно выкрикнул Тугров. Стиснув рыбью голову в сильной руке, он ударил Василия рыбьим хвостом по щеке.

— Сенька, брось, гад! Да я тебя…

Кудрин пытался увернуться, однако Арсений ударил еще раз, и еще. Василий бросился на него с кулаками, но Тугров повалил его наземь.

Опомнившись, метнул рыбину Ваське в лицо и пошел мыть руки.

— Все воруют, дурак ты несчастный! — пискляво крикнул ему вслед Василий. — И ты со мной тянул, не отвертишься! Туда же, дерьмо собачье, еще драться лезет… Стой, куда ты собрался? Ну, погоди, я тебе это припомню! Продашь, сука, — задавлю. Так на «Москвиче» и наеду! Или в бетон толкну!.. Знаешь, на одной стройке… Стой! Сеня, мне же одному с ними не справиться!.. Сенька! Вернись, гад!..

Арсений шагал по степи к шоссе, в обход домиков поселка. Шагал, не оглядываясь, морщась от липкого запаха, совсем особенного, неотвязного запаха ворованной рыбы.

Странной процессией тянулись гости к Лене и Тоне, как на многие другие новоселья в голубом городе: кто шел со столом, кто со стулом, причем не для того, чтобы посидеть на новоселье, нет, несли в подарок. Несли, предварительно обсудив, кто что дарит, чтобы, упаси бог, не появились у Бойцовых две одинаковые кастрюли или ненужные безделушки.

И все это вставало на свои места, сразу жилой становилась комната, и на кухне появился «уголок Бойцовых». Праздничный стол был составлен из нескольких собранных в соседних квартирах. Потом и бойцовский столик пойдет кочевать по всем этажам, по новосельям.

Звучали тосты, повеселевшие мужчины выходили курить на лестницу, где заводили разговор о делах, а женщины за столом пели напряженными как струна голосами. Еще гости танцевали под гармонь вечный вальс, а кое-кто и этакого «модерн-русского» — и в присядку, и с вихлянием в коленках.

Потом все снова усаживались за столы, и Арсений Тугров не только исправно пил сам, но и «следил за уровнем налива», ухаживая за соседками, словом, вел себя, как заправский тамада. Наконец, он встал и потребовал тишины.

— Я хочу выпить еще раз за нашего дорогого хозяина, — сказал он. — Но под несколько иначе поставленным углом. Конечно, Ленька — чудик, зря он ушел из моей бригады. Но хочу все же питать надежду, что со своей электроникой он в короткий срок выдвинется, и грех не выпить за его близкое будущее. Ура!

И все дружно кричали «ура», дружно пили и дружно шумели. А Тугров, уже не поднимаясь из-за стола, шептал разомлевшей Оле:

— Ленька — золото, а люди есть, знаешь, еще какие? Хочешь, расскажу об одной рыбалке? Какая сволочь, оказывается, рядом с нами ходит и совершенно правильные слова говорить научилась! И разглядеть ее нутро нет у тебя ни времени, ни возможности.

— Ты о ком, Сеня?

— А, не будем омрачать праздник воспоминаниями о гнусной личности!.. Лучше давай обо мне. Ты знаешь, кто я такой?

— Знаю, ты Сенечка!

— Нет! Я Тугров, обо мне в одной только нашей многотиражке три раза писано! Но мне-то самому зачем все эти высокие почести, зачем мне квартира с лоджией, если утонула моя Элеонора в прозрачных и холодных струях? Рассказывал я тебе о своей Элеоноре? Давно? Тогда я лучше о Марике расскажу. Помнишь, какая она была? И зачем уехала?

В Тольятти цвела белая акация, но мало кто в городе замечал ее: автозавод выпускал первые сотни машин, и это событие заслоняло все остальное.