ГОСПОДА И ТОВАРИЩИ

Шло расширенное заседание завкома. Решили один вопрос, другой, третий, споткнулись на последнем — не слишком сложном, но срочном: необходима ограда на участке спортивного городка, материал подвезен, дело за рабочей силой. Откуда взять, кому поручить, как организовать?

— Знаете, что? — вдруг сказал Василий Правосуд. — Мы на этот разговор тратим больше времени, чем нужно на весь забор. Нас тут сорок мужиков, заедем за инструментом и сделаем. Принято? Против, воздержавшиеся? Единогласно. Заседание закрыто, поехали.

Поехали и поставили забор.

На следующий день захожу в кабинет к Василию Марковичу, когда он наставляет миловидную девушку, кажется, библиотекаря:

— Немедленно идите и покупайте Грина, Александра Грина, «Алые паруса», книга есть в продаже. И отправьте десять экземпляров вот по этому адресу.

— Проектировщикам? — изумляется библиотекарша.

— Именно! Пионерлагерь на берегу, уже утверждено название: «Алые паруса». Будем последовательны, пускай главный корпус возвышается над морем, как корабль, это же для наших детей, тут мечтать нужно, а в проекте предложено нечто привычное, бескрылое, без выдумки! Купите и отошлите, пусть читают Грина!

Заглядывает секретарша:

— Василий Маркович, телефон. Школа.

— Правосуд слушает… Да, просил позвонить. Помните наш разговор? Машины для картинга удалось достать, приезжайте оформлять, пускай ребята гоняют. Уж раз у нас город автомобилистов… Нет, не сегодня, сейчас уезжаю на строительные объекты, потом к проектировщикам. Хорошо. Завтра утром.

Внимательно просматривает мое удостоверение:

— Из Таллина приехали?.. Отлично, но сейчас не располагаю временем. Разве что — хотите, поедем вместе? Покажу наши объекты.

Дорогой он повторяет, теребя жесткий ус:

— Из Таллина… Что-то знакома мне ваша фамилия. Послушайте, не вы ли написали мне когда-то, что стихами мне заниматься не следует? Могло такое быть? Или даже вы лично мне это сказали в редакции флотской газеты?..

— В Таллине? «На вахте»?

— «На вахте»! Конечно! Это вы меня тогда отругали за стихи! Я писал, писал, а вы единым махом, раз — и конец.

— Не помню, Василий Маркович. Но если хотите, я могу посмотреть и ваши новые стихи, хоть сегодня. Я мог ошибиться…

— Нечего смотреть, нет у меня стихов, с того самого дня! Спасибо, вылечили! А то моряк-балтиец, первый заместитель командира — и вдруг в стихоплеты полез! Правда, у меня и командир писал, но тот знал, что делал, поэт, теперь у Володи свои книжки есть. Из меня, конечно, в этом плане толку не получилось бы. А без профессора Петрова и вообще на свете не было бы!

…Мы едем прибрежной дорогой, по сторонам — будущий лесопарк, а пока пригородный хоженый-перехоженный бор да редкие здания профилакториев и пионерлагерей, разглядывать которые особенно нечего. И еще одна судьба попадает в мою «копилку»…

Сорок два года, из них треть — на флоте: от юнги до капитана третьего ранга. Числился уже в «стариках», но тут произошло значительное сокращение. Надо начинать новую жизнь, а где, какую — кто его знает?

Положил на стол карту страны, завязал глаза и ткнул пальцем куда попало. Попало в Куйбышев. Друзья одобрили: Волга, дивные места, осетров будешь ловить руками, арбузами в футбол играть! Осетров оказалось мало, арбузов тоже, но работа нашлась: в куйбышевском «Промстройпроекте».

Учился заочно, дорос до начальника отдела. Отсюда и знание проектной работы, и вкус к ней. Потом избрали сначала в местком, затем в партком, стал секретарем парторганизации.

Было и так: заболел, чуть не умер: воспаление головного мозга, геморрагический нефрозонефрит, одно название чего стоит! Начал слепнуть. Утром сказал жене: «Включи свет, детям пора в школу». А она отвечает: «Что ты, Вася, свет давно горит…» Правда, живут люди и слепые, но взбунтовался — «Лечите!»

«Вот что, моряк, — сказал ему профессор Петров, — у тебя девяносто шансов умереть, девять — жить парализованным. Но есть один шанс остаться здоровым человеком… Попробуем?»

Семнадцать суток кислород, уколы, сиделка безотлучно. Три месяца больницы, еще полгода бессолевой диеты — черт бы побрал эти морковные пирожки и вообще все вываренное, вымоченное, вымученное, ни рюмки вина, ни папироски. Все праздники записывал: потом не забыть наверстать.

Когда много позже очень тяжело заболел сам Петров, отправился к нему домой с авоськой апельсинов — навестить. Профессор сначала решил, что это кто-то из его студентов: «Зачет нужен? Думаешь, я больной, так и пятерку сразу поставлю? Нет, я тебя погоняю!.. Постой да ты же не студент! Лежал у меня? Моряк? Выжил? Видишь, я же тебе говорил!».

Правосуд умолкает, закуривает.

— Замечательный был доктор. Если найдете место — напишите о нем хоть немного. Он умер. А я — как видите… Хорохорюсь. Несколько лет назад здешнюю площадку наш институт «прорабатывал» — тут собирались строить тракторный завод. Потом эти материалы лежали на полке. И вот понадобились и они, и я. Меня уже в декабре 1967 года выбрали в завком.

— Василий Маркович, как-то непривычно у вас налажена профработа, я обычно сталкиваюсь с менее широким охватом вопросов.

— Это общий дух автозавода — не делим, кому какой пирог есть. Иногда выполняем явно хозяйственные функции, например возглавлял я штаб строительства нового города, прямо там и сидел. Делаем то, что необходимо. Деньги мы считаем люто, бережем, но если что-то нужно для города, для людей, ездим выбивать и в министерство, и в Госплан. Обычно практикуется иначе: по любому поводу посовещаться, принять решение, довести до сведения и подшить в дело…

— А вы не совещаетесь?

— Приходится. Но у нас к руководству профорганизацией пришли люди, не обремененные грузом представлений: а раньше, мол, так не делали. Строителям туго? Поможем! Проектировщики зашились? И туда лезем! Доверено — значит, нужно оправдать доверие, принять на себя ответственность и там, где по всем канонам ее можно бы переложить на других. Требовать с хозяйственников? Святое дело. А если они не могут? Поставить вопрос и пускай стоит? Нет, мы стараемся и поставить, и решить.

— А бюллетени, путевки, квартиры?

— У нас комиссия соцстраха — двадцать пять человек, жилищная — двадцать один. Решают! Есть и другие вопросы. Например, брошен лозунг: не уходить с рабочего места, пока не выполнено дневное задание. Хорошо? Конечно! Нарушение? Безусловно!

— И что же вы делаете?

— Нарушаем! Дело-то двигается быстрее! А нас бьют, клюют, тяжело бывает, но, понимаете, иногда обстановка заставляет принимать огонь на себя. То ли воздух автозавода такой, то ли это веяние времени… Нормальный профработник трудится от и до, а мы, как и все на автозаводе, часов до девяти вечера. У нормального все охвачено протоколами и папками, а у нас — штабы, пресс-центры, помощь строителям, а протоколов-то мало, часто без них обходимся, хотя и влететь за это может. Надо ли все превращать в бумагу?

Улыбаюсь: слова «превращать в бумагу» я уже слышал.

— Да, это дух автозавода, — соглашаюсь я. — И Поляков говорит: «превращать в бумагу», «не превращать в бумагу»…

— Поляков молодец! Всегда мне везло с руководителями и тут повезло, есть чему поучиться. А познакомились забавно. Захожу к гендиректору: «Здравствуйте, Виктор Николаевич, буду у вас предзавкома». — «Посмотрим», — говорит. И так меня вдруг заело, что я ответил: «Смотрела профсоюзная конференция. Впрочем, и вы как член профсоюза тоже смотрели»… Знаете, минуты две он сидел молча, по-своему, по-поляковски, уставившись на меня. Потом опять же по-поляковски громогласно расхохотался. Сработались!..

Почти уперевшись в недостроенную высотную гостиницу, где из-за каких-то неувязок работы остановились давно и надолго, мы круто свернули влево и помчались под гору, к берегу моря.

— Вот наш объект.

— Набережная?

— Конечно. С пляжем. Купаться нужно? Видите, уже лезут, несмотря на все запреты, прямо под копры, того и гляди баба на голову свалится! Гулять нужно? Нужно! Тут будет такой приморский парк!.. И еще спортгавань, эллинги, ресторан, речной вокзал… Едемте!

«Объектами завкома» оказались не только дома отдыха, но и стадион, неожиданно поднявший чашу своих железобетонных трибун над землей («в будущем году введем, будем бегать, прыгать, играть в футбол»), и медицинский городок («из Гипроздрава приехали товарищи? Пусть зайдут, есть о чем поговорить!»), и строительство жилых домов, которое ведут рабочие и служащие основных заводских цехов в неурочное время («за счет мобилизации внутренних резервов»).

— Выходить на строительство жилья после работы на производстве нарушение? Да. Ютиться где попало, пока нам строят дома, — это не нарушение? Нарушение. Мы выбрали первое. Чтобы были дома!

Торговые центры, школы и детсады, разумеется, оказались также в сфере деятельности профсоюза. И многое другое — тоже. Гордо указав на тощенькие деревца и кусты вдоль улиц, Василий Маркович пояснил:

— Силами самих горожан. Высадили в питомнике сто тысяч деревьев — березы, липы… Уже выше человеческого роста! И улицы будут зелеными, парки создадим. У нас парки — предмет необходимости: ветер с моря, дует, как в трубе. Вот и сажаем. Сами.

— И я сажал, — подтверждает шофер Толя.

— Тут встанет Дворец культуры. Дворец! И мы его сделаем подлинным дворцом, а не «зрелищным предприятием», как теперь часто получается. Тут будет интересно всем, от детей до пенсионеров. Приходится за идеи воевать. Разок на меня гаркнули в одном проектном институте: не в свое, мол, дело лезете. Пришлось вежливо сказать: «Товарищи, а вдруг я сейчас тоже выскажусь, как балтийцы в крепкий шторм говорят? Тут же дамы!». Поняли, извинились. Нет, много задумок, только бы выполнить!