Глава 27

Мари и Ян не виделись больше недели. Парень даже не предполагал, где она могла жить всё это время, и думал, что Троицкая сняла себе квартиру. На работе она не появлялась, сославшись на плохое самочувствие: видимо, намеревалась купить листок нетрудоспособности, что для неё не составило бы труда. В клинику она пришла лишь на восьмой день после разрыва с Яном и сразу отправилась в отдел кадров, откуда через пару минут вышла с образцом заявления на увольнение. Осталось лишь получить подпись Ивана Дитриха. Этого человека она недолюбливала по ряду причин. Самая весомая из них — он всегда мешал ей быть ближе к Леониду, приходить к нему когда ей вздумается и не осторожничать. Молясь, чтобы Яна не было в клинике, Мари ждала в приёмной, пока новый главврач закончит разговаривать с кем-то из своих заместителей. Когда посторонние вышли, она прошмыгнула в кабинет и обратилась к новому шефу без приветствия.

— Подпишите.

Мужчина взял заявление в руки и прочёл напечатанный текст по диагонали. Он нашёл под ворохом документов ручку, расписался и молча отдал листок ей. Троицкая торопливо выхватила его, развернулась и зашагала к выходу.

— Тебе не звонили из полиции? — догнал её вопрос доктора. — У них появились вопросы к тебе.

Мари Вдруг остановилась, обернулась и пару секунд озадаченно смотрела на Дитриха. Затем она согнулась, ойкнула и сползла по дверному косяку.

— Живот! — простонала она, подняв глаза на доктора Дитриха. Он подскочил со своего места и кинулся к девушке, попутно крича, чтобы кто-то вызвал к нему в кабинет других докторов. На этаже началась суматоха, когда пронёсся слух, что сотруднику (практически никто не знал, что это Мария) резко стало плохо. Иван с огорчением отметил, что эта ситуация очень напоминает ему трагическую кончину Леонида, но в душе пожелал, чтобы на этот раз всё обошлось. Как бы подозрительно он ни относился к Троицкой, та явно не заслуживала умереть вот так, на полу. Через несколько секунд внутри появились три человека в белых халатах.

— В реанимацию, быстро!

За столпотворением Дитрих не заметил, что в приёмной стояла уборщица Анечка, которая вытягивала шею и пыталась понять, что происходит. Как только девчонка разглядела, что в дверях лежит Мари, она истошно завизжала и кинулась к ней, выкрикивая её имя так громко, что его должны были услышать сотрудники с первого этажа.

— Успокойся же ты! — тянула её за руку одна из докторов. — Не дураки, сами разберёмся!

— Сестрёнка! — прохлюпала заплаканная Анечка, упав на колени рядом с Марией. — Что с тобой? Маша? Маша!

Медики были слишком взволнованы, чтобы реагировать на некстати пролетевшие слово «сестрёнка», однако Дитрих уже точно знал, что не оставит этот факт без внимания.

— Сестрёнка? — повернув Анечку в свою сторону за плечо переспросил он. Девчонка вместо ответа неуверенным движением смахнула со щеки слезу.

Уже через полчаса в клинику приехал Ян, а через час он и доктор Дитрих сидели напротив следователя в его кабинете. На столе стояла коробка с двумя пончиками, один из которых был надкусан.

Пять месяцев назад

В отделе кадров никто не знал о том, кто такая Анечка на самом деле. Мари убедила Леонида, что пожилая уборщица не успевает справляться со своими обязанностями, и тот побеседовал с кадровиком. Уже через неделю старушка ушла по собственному после разговора с начальством, и к работе приступила новенькая сотрудница, молодая и подвижная. Разные фамилии и непохожесть лиц позволяли Анечке и Мари скрывать своё родство. Сёстрами они были только по отцу. Единокровными — это слово они узнали уже будучи взрослыми.

Они знали друг о друге с детства, но снова встретились лишь когда Мари было восемнадцать. Годом ранее они нашли друг друга в соцсетях. Тогда Маша была совершенно свободна, так как мать целыми днями работала и таскалась по любовникам. А вот младшая сестра (разница между девушками составляла полтора года), напротив, страдала от желания матери постоянно держать дочь при себе и вымещать на ней свои преимущественно негативные эмоции.

Марии всегда хотелось, чтобы мама почаще замечала её: интересовалась, как прошёл день, как зовут её нового мальчика и чем она хочет заняться после школы. Но женщина проходила мимо дочери, как мимо стенки, и единственным человеком, в отношении которого Мария ощутила себя нужной, была Аня. На следующий день после наступления совершеннолетия Троицкая оставила на холодильнике записку, что уезжает насовсем, собрала вещи, сняла наличные и поехала в Астрахань — забирать Анечку.

— Ань! — шепнула ей Мари, когда они оказались вдвоём в помещении для персонала клиники доктора Ланде через пару недель после того, как младшая официально устроилась туда на работу. — Заканчивай со своими привычками брать без спроса чужие вещи. Мне и так стоило больших трудов тебя сюда привести.

— Я всего лишь взяла зубную пасту с витрины! Там никто не видел, что я её беру!

— Нютик, неужели твоей зарплаты не хватает, чтобы купить зубную пасту? Тебе ведь нормально платят!

На самом деле хорошо ладившая с интернетом и компьютерами Аня могла пойти работать в любое другое место, но зарплата уборщицы в клинике могла сравниться с зарплатой администратора парикмахерской или кассира супермаркета. Это помогло Ане Истоминой наконец съехать из проходной комнаты трёшки, в которой она жила с момента переезда в Санкт-Петербург.

Первые полгода она делила громоздкий диван с сестрой, но та быстро смогла встать на ноги. Весной, перед Пасхой, Мари закупила несколько коробок искусственных цветов и продала их в одном из переулков недалеко от кладбища, один раз даже ввязавшись в спор с другой торговкой и еда не получив по голове раскладным стулом. С вырученных денег она оплатила курсы флористов, открыла небольшую точку в своём районе, устроила туда сестру, а ещё через полгода — молоденькую девочку из Киргизии, чтобы они сменяли друг друга. Через год вместо маленького белого вагончика магазин переехал в аккуратный павильон, что позволяло больше не ассоциировать его с привокзальным прилавком. Мария не имела с этого огромных денег, но всё-таки смогла уйти с наёмной работы, а вот Аня продолжила торговать букетами, получая зарплату наравне с Динарой.

Сама Троицкая на тот момент уже встречалась с Яном, о чём любила лишний раз упомянуть перед младшей. Парочка познакомилась на бизнес-саммите, куда Мари чудом попала после того, как другой участник не смог прилететь из Москвы. Аня улыбалась, слушая эти рассказы, но по вечерам открывала профиль Марии в соцсетях и с завистью пролистывала фото, на которых та была запечатлена с молодым и красивым парнем. Он дарил Маше дорогие духи, и Аня, спрашивая у сестры их название, по вечерам ходила в торговые центры, наносила на запястья ароматы из флаконов-тестеров и постоянно подносила руки к лицу, чтобы ощущать роскошные композиции. Она искала в них ноты тех цветов, которые окружали её на работе: статусность розы, деликатность лилии, нежность пиона и вальс зелёных аккордов.

Все эти годы Аня продавала огромные букеты, которые позже молодые люди дарили таким девушкам, как её сестра. Когда она поняла, что клиенты обычно не пересчитывают цветы, если их в композиции очень много, то начала считать «мёртвые стебельки»: вместо ста роз продавать на три или четыре меньше, а разницу в сумме забирать себе. Маша так и не узнала об этом. Старшая сестра верила, что делает всё возможное для близкого человека: поддерживает, обеспечивает работой и иногда дарит подарки, на которые у Ани не хватает денег. Но Ян постепенно оттягивал внимание Троицкой на себя.

— Машенька, экономия складывается из многих частиц. Здесь сэкономишь двести рублей, там сэкономишь двести рублей… ещё три раза так — и экономишь целую тысячу!

Снимая с себя халат уборщицы, Аня делилась советами с сестрой, про себя усмехаясь тому, как наивно ей верила Мари. Истомина подошла к зеркалу, чтобы поправить чёлку, но наступила на что-то прямо у стены. Это была небольшая карта памяти для фотокамеры, которую кто-то, по всей видимости, потерял.

— Маш, это что?

— Это? А, это от фотика. Положи на полку.

— Чё у вас тут, фотосессии проводят? — улыбнулась уборщица и принялась вертеть в руках находку.

— Господи, оставь её! Наверное кто-то из врачей потерял. По уму-то она должна быть в камере. Врачи иногда снимают пациентов, чтобы показать, как было до операции, а как после.

— А чё, так можно?

— Да, если пациент не против и заполняет письменное согласие. Ну и, конечно, они не хотят светить своё лицо. Поэтому перед выгрузкой на сайт мы им лица делаем, ну, как это… квадратиками!

— Только представь, какой сейчас компромат у нас в руках!

— Так, вот эта фраза мне очень не нравится! — заподозрила неладное Мари. — Если Леонид узнает, что его врачи так халатно относятся к фото, он устроит разнос до небес!

— Кстати, — прищурилась младшая, — Маш, а правда, что у вас с Леонидом Марковичем что-то есть?

Мари ощутила, что от волнения у неё будто возник холодный комок в животе. Она считала, что её тайная связь надёжно скрыта от посторонних глаз. Что же случилось? Они с Леонидом постепенно теряют бдительность?

— С чего ты взяла?

— Ты пришла на работу с помадой на губах, а после разговора с ним в кабинете она почему-то пропала. Не просто же так ты её стерла.

Да, это именно потеря бдительности, отметила Мари. Сестру она недооценивала, но чем дольше та работала с ней бок о бок, тем проницательнее становилась. Снаружи послышались шаги. Аня успела отойти к противоположной стене и сделать вид, что поправляет волосы. В помещение вбежал взмыленный кудрявый мужчина лет сорока.

— Девчонки, вы тут синюю флешку не видели?

— Нет! — неожиданно для самой себя ответила Аня. Она понимала, что если вытащит находку из кармана, куда рефлекторно её засунула, к ней возникнет много вопросов.