Отсюда до нее было не более десяти минут ходьбы вдоль укреплений, отделявших берег от промышленной зоны, где расположились фабрики по производству кофемолок, авиазаводы и мастерские по ремонту автомобилей редких марок. Широкая прямая дорога лишь кое-где была замощена, и под рев двигателей на ней проросла трава. Основным средством коммуникации являлась авеню Шайо (параллельная), эта же трасса никогда особенно не оживлялась. В конце ее была река с ее лодками и рыбаками.

Пьеро шагал, ни о чем не думая. Это ему удавалось с легкостью, даже без особых усилий. Наконец он достиг берега. Слева мост Шайо вел к Аржантёю, взбиравшемуся по склону холма. С республиканской магистрали доносился шум движения. Крутой берег был покрыт пыльной густой травой. В одном его краю удили рыбу. Пьеро сел и закурил. Он смотрел на неподвижные соломенные шляпы, на лески, которые сперва следовали течению, потом вдруг резко отпрыгивали на пару метров назад. Неподалеку сточная труба извергала свое содержимое, густое и темное, в бегущий поток, и рыба здесь ловилась лучше, чем везде. Оттого-то эти места и облюбовали рыбаки. Сидя в зеленых барках, рабы своей страсти неотрывно глядели на воду.

Все это не слишком занимало Пьеро, который, впрочем, не испытывал ни малейшего презрения ни к самому зрелищу, ни к его участникам. Однако он не хотел отвлекаться. Пьеро сосредоточился и в его воображении возникло лицо Ивонн.

Начиная с двенадцати лет Пьеро пережил немало сердечных увлечений, по большей части не оставшихся без ответа. Но Ивонн была совсем другой, и его любовь имела новый, необычный привкус и интересные перспективы. Несмотря на достаточно широкий опыт в данной области — от добросердечной проститутки до миловидной лавочницы и девчонки-оторвы, — опыт, впрочем, не высоко поднявшийся над тротуаром, — он думал, что никогда еще не встречал кого-то, кто мог бы сравниться с Ивонн, за исключением, возможно, возможно… нескольких киновпечатлений. Но, справедливости ради, в Ивонн присутствовало что-то от кинодив — белокурость локонов, впалость щек, скульптурность бедер. Кстати, не забыть сделать ей комплимент. Пьеро закрыл глаза и вызвал в памяти гомон автодрома и плавные линии машинки, в которой они были так тесно прижаты друг к другу; тут он вновь ощутил волнующий аромат ее духов, и эта чувственная приманка, растревожив его мнемоническое обоняние, заставила его сердце спотыкаться как пьяное. На мгновение Пьеро с головой погрузился в воскрешенное море запахов, делающих женский пот таким роскошно-влекущим.

Ему показалось, что он вот-вот потеряет сознание.

Пьеро открыл глаза. Сена все также струила свои прекрасные мутные воды. Неподвижные соломенные шляпы всматривались в свои бесплодные поплавки. Какая-то шавка весело валялась в грязи. По Аржантёйскому мосту и республиканской трассе по-прежнему проносились легковушки и грузовики.

Пьеро глубоко вздохнул, все еще во власти эмоций. Решительно, это была подлинная большая любовь. Он зажег новую сигарету от лежащего рядом умирающего окурка предыдущей и посмотрел на вещи более строгим взглядом. В том, что запал он крепко, сомневаться не приходилось. Теперь следовало придумать, как реализовать эту любовь, и в первую очередь — как и где им встретиться снова. Пьеро принялся так и этак жевать эту мысль, словно мягкую травинку, но четкий и надежный план действий ни в какую не выстраивался. Ближе к вечеру, окончательно онемев, он поднялся и пошел назад. Из всех идей, что пришли ему в голову, единственной более или менее достойной была: опять явиться завтра в одиннадцать часов на улицу Ларм. Осознание того, что он влюблен, доставляло ему удовольствие. Пьеро возвращался в Париж, бессознательно насвистывая мотивчик, который ему самому был незнаком, но в котором, имей он лучшую музыкальную память, он мог бы узнать ту мелодию, что разносилась из громкоговорителей автодрома, когда он катал симпатичную девицу, которую он только что склеил и которая теперь так захватила его.

До встречи с Круйя-Беем оставалась уйма времени, и Пьеро завернул в Юни-Бар. Здесь он обнаружил Мальчика-с-пальчика и Парадиза, перед каждым — по тарелке тушеной капусты с мясом и по доброму бокалу светлого пива. Оба только что выиграли в тотализатор.

— Эй, приятель, присоединишься к нам? — окликнул его Парадиз.

— Почему нет? — согласился Пьеро.

— Что месье будет заказывать? — спросила официантка (шустрая, ничего не скажешь).

— Бокал пива и сандвич с ветчиной и горчицей, — заказал Пьеро.

— Принесите ему тушеной капусты с мясом и ноль пять пива, — сказал Парадиз этой шустрой Фифине. — Я угощаю.

— Тебя, кажется, вчера опять выставили из Юни-Парка? — поинтересовался Мальчик-с-пальчик, увлеченно увлекая в себя толстый цилиндр сосиски.

— Верно, — со смехом ответил Пьеро. — Но это не помешает мне вернуться туда сегодня.

— Да ладно? — удивился Мальчик-с-пальчик.

— Как ты это устроил, умник? — спросил Парадиз.

Пьеро рассказал про свою новую работу.

— А я сегодня с наваром! — похвастал Парадиз.

Фифина принесла тушеную капусту, и, пока Пьеро с воодушевлением расправлялся с угощением, приятели затеяли ученую, с опорой на факты дискуссию о достоинствах маленьких лошадок, способных сорвать нехилый куш и обеспечить пир горой.

Пьеро нагнал их за десертом. Парадиз велел подать три чашки кофе с коньяком.

— Так, значит, ты решил приударить за дочкой супербосса? — спросил Мальчик-с-пальчик у Пьеро.

— Я? Я с ней поболтал немного, вот и все, — пожал плечами Пьеро.

— Что и говорить, было бы глупо не попытаться, — продолжил Мальчик-с-пальчик. — Ведь другим до тебя это удалось.

— Только ты не из их числа, — заметил Парадиз.

— Да какое это имеет значение? — безмятежно улыбнулся Пьеро, вытирая очки краем скатерти из папиросной бумаги.

Глядя на него, Мальчик-с-пальчик подумал: до чего противная рожа.

— Сразимся? — предложил он, указав плечом на игровой автомат.

— Не сегодня, — ответил Парадиз. — Времени в обрез.

— Я иду с вами, — Пьеро надел очки. — Мне надо быть на месте к восьми.

На входе в Юни-Парк никто его не задержал. Стоявший там один из давешних молодцов сделал вид, что не замечает его. Пьеро расстался с Мальчиком-с-пальчиком и Парадизом и направился к первому павильону справа, где плакаты и афиши анонсировали выступление Круйя-Бея и всячески восхваляли его таланты. На картинках был изображен человек, тянущий за собой «роллс-ройс» при помощи крючьев, зацепленных ему под лопатки, или дегустирующий коктейль из осколков стекла и раскаленных гвоздей. Пьеро поморщился: зрелище показалось ему отвратительным.

Он вошел через заднюю дверь. Круйя-Бей, уже в полном облачении, готовился к выходу на сцену.

— Ты чуть не опоздал, — сказал он Пьеро. — Надень-ка этот наряд. Вот так, хорошо, пошевеливайся, ну, двигай телом (или двигай задом, если так тебе понятнее)! Теперь иди сюда, я начерню тебе физиономию. Да сними же твои очки! Так, теперь хорошо. Натяни тюрбан! Отлично, теперь то, что надо; пойдет.

Затем он объяснил Пьеро, что ему предстоит делать.

Нанятый зазывала заглянул узнать, все ли готово. Можно было начинать. Круйя-Бей включил громкоговоритель, из которого полились арабские мелодии и «Болеро» Равеля. Когда перед павильоном стали останавливаться любители клубнички, рассчитывая увидеть танец живота, зазывала открыл свой конферанс. Пьеро, одетый персом, стоял, как истукан.

Наконец зал наполнился и занавес поднялся, явив зрителям инструментарий фокусника — ни дать ни взять скобяная лавка. На сцене был только Пьеро, по-прежнему неподвижный. Когда факир взошел на подмостки, Пьеро скрестил руки на груди и низко поклонился. Так, с приветствием я справился, отметил он про себя. Патрон сделал знак, и Пьеро почтительно протянул ему шляпную булавку длиной в полметра. Круйя-Бей воткнул ее в свою правую щеку, так, что конец булавки вышел у него изо рта. По новому знаку Пьеро подал ему другую булавку, которую факир вонзил в левую щеку. Третья игла снова вошла в правую, и так далее.

Поглощенный работой, Пьеро не обращал внимания на манипуляции фокусника. Но, подавая шестую булавку, он вдруг поднял глаза. В полумраке перед ним блеснули стальные жала, торчащие из роскошной бороды факира. Пьеро побледнел. В ужасе, округлившимися глазами он следил за новой иглой: вот она взметнулась в воздух, и, медленно пронзив щеку, погрузилась в плоть. Затем острие выползло из губ фокусника. Не в силах это выдержать, Пьеро потерял сознание.

В зале засмеялись.