Когда Матюрина принесла кофе, из кухни вышел хозяин и, поздоровавшись с велосипедистом и двумя посыльными из магазина, — он явно их знал, — решительным шагом направился к троице, представлявшей здесь цирк Мамара.

— Ну, как вам обед? — обратился он к Пьеро.

— Неплохо, — ответил Пьеро.

— А эти… господа? Они довольны?

— Вы довольны? — спросил Пьеро у господ.

Те закачали головами вверх-вниз.

— Ну и замечательно, — обрадовался трактирщик. — Я не каждый день удостаиваюсь чести обслуживать таких почетных клиентов. Позвольте мне угостить вас бокалом вишневой наливки. Матюрина! Бутылку вишневой наливки, ту, что я приберегаю для себя, и два бокала!

— Синице тоже стоит предложить, иначе могут возникнуть сложности, — заметил Пьеро. — Я предпочитаю с ним не спорить.

— Три бокала! — крикнул трактирщик.

— А Пистолет у нас за естественность в еде: ни мяса, ни алкоголя.

Трактирщик взял стул и уселся рядом с Пистолетом, внушавшим ему больше доверия, чем Синица, который разглядывал его, сощурив глаза.

— Это ваш фургончик стоит снаружи?

— Да.

— Вы работаете в цирке Мамара?

— Да.

Матюрина принесла наливку. Все чокнулись. Синица нашел угощение неплохим. Хозяин снова наполнил бокалы.

— Где же сейчас обретается цирк Мамара? — спросил он.

— На въезде в Шайо, напротив Юни-Парка. Того, который сгорел; газеты писали об этом.

— Да, я читал. Настоящая катастрофа. Какие-нибудь дома поблизости пострадали?

— Нет, сгорели только аттракционы и палатки в парке.

— Вы хорошо знаете квартал?

— Полагаю, да.

Пистолет, которому наскучил этот разговор, задремал. Синица достал из кармана сигару, зажег ее и невозмутимо закурил.

— Вы знаете маленькое кафе на углу улицы Ларм и авеню Порт-Аржантёй? — спросил трактирщик.

— Нет, — ответил Пьеро. — Там нет никакого кафе.

— Значит, нет больше? — огорчился трактирщик. — Кафе Позидона? Это мое имя.

— Нет, — сказал Пьеро. — Такого кафе больше не существует. Теперь там авторемонтная мастерская.

— Я это подозревал, — вздохнул трактирщик. — Все меняется на этой земле. Ничего не длится долго. Все, что человек видел, когда он был молод, к старости исчезает. Нельзя дважды омыть ноги в одной и той же реке. Если говорят, что сейчас день, то через несколько часов приходит ночь, а если говорят, что сейчас ночь, то через несколько часов наступает день. Ничего не стоит на месте, все движется. Вас это не утомляет? Хотя вы слишком молоды, чтобы это понять. Но если вы попробуете сделать ревизию своим воспоминаниям, то скоро почувствуете, что все, что вас окружает, вот-вот сгинет или уже сгинуло. Так это правда, что кафе Позидона больше не существует?

— Правда, уверяю вас. Забавно, что вы жили в этом квартале. Вот это встреча! Я знаю те места очень хорошо.

— Я в течение двадцати лет держал там бистро и оставил его лет пять или шесть назад.

— Тогда вы должны знать часовню! — воскликнул Пьеро.

— Какую часовню? — удивился Позидон.

— Ну, полдевскую часовню, на улице Ларм, за Юни-Парком.

— Не помню.

— Там еще маленький сквер вокруг нее.

— Не помню.

— Ладно, не важно, — сказал Пьеро.

— Вы уверены, что на этой улице есть какая-то часовня?

— Ладно, не важно, — сказал Пьеро.

Он попросил счет и расплатился. Когда Матюрина уходила, унося свои чаевые, Синица опять развязал пояс ее фартука.

— Все же удивительное совпадение, что вы когда-то жили в тех местах, — сказал Пьеро.

— Однако странно, что я совсем не припоминаю этой часовни…

Пьеро пожал хозяину руку и разбудил Пистолета, который спрыгнул на пол со стула. Синица отправился подбирать свою накидку.

— Дамы и господа, всем до свидания, — попрощался Пьеро.

Троица покинула кафе, и фургон опять взял курс на Бютанж. В четыре часа вечера они пересекли Бютанж, в пять часов въехали в Скрибский лес, из которого выехали в шесть часов. В семь часов они достигли Антони, крупного промышленного города. Пьеро решил продолжить путь и заночевать в Сен-Флёр-сюр-Кайавет. Он остановился перед отелем под вывеской «Белая лошадь», который показался ему подходящим для его нынешнего социального окружения. Поставив машину в гараж, осмотрев свой груз и найдя его в хорошем состоянии и прекрасно перенесшим тяготы путешествия, Пьеро отправился на поиски хозяина гостиницы. Хозяином оказалась высокая и очень тощая женщина, которая сидела за полупрозрачной стойкой. Когда Пьеро спросил у нее двухместный номер, дама, услышав снаружи какую-то возню, привстала со стула и выглянула из своего аквариума. Увидев Синицу и Пистолета, она ничуть не удивилась. Синица учтиво ей поклонился. Пистолет посмотрел на нее с мрачным равнодушием.

— А он? — спросила хозяйка, указывая на Пистолета худым узловатым пальцем.

— Для него я хотел бы матрас.

— А он чистый?

— Как вы и я, — ответил Пьеро.

Женщина издала замогильный смешок, который можно было понять и так, и эдак.

— Знаете, — сказала она, — в моем возрасте меня уже ничем не удивить.

— Это совсем не входило в мои намерения, — произнес Пьеро. — А кстати, в каком возрасте?

— Нахал, — фыркнула хозяйка и нажала на звонок.

Появилась горничная. Увидев новых постояльцев, она вскрикнула.

— Сорок третий номер для этих господ, — сказала ей хозяйка. — И дополнительный матрас.

Затем она вновь обратилась к Пьеро:

— Ужинать вы будете здесь?

— Я не прочь, — ответил Пьеро. — Я порядком проголодался. И мои приятели тоже. Правда, парни?

На перспективу поесть Синица отреагировал бурно и весело: он гибким элегантным движением взлетел на конторку, уселся на ней и тут же принялся исследовать природу чернильницы, засунув в нее пальцы. Пистолет опустился на зад и спокойно ожидал еду и матрас; он полностью доверял Пьеро.

Не выказав никакого волнения, дама протянула Синице лист писчей бумаги, чтобы он вытер пальцы. Что Синица и сделал, проявив незаурядную понятливость.

— Нет, — сказала хозяйка, возвращаясь к прежнему разговору, — старую обезьяну вроде меня не научить новым гримасам. И представьте себе, месье, что в течение трех лет я была кассиршей «Галерее чудес» в Юни-Парке в Париже.

Решительно, подумал Пьеро, эта трасса как нарочно усеяна теми, кто когда-то жил на том пятачке.

— Юни-Парка больше не существует, — сказал он.

— Я знаю. Увы, когда достигаешь определенного возраста, мало что остается от того, что ты знал в юности.

Решительно, подумал Пьеро, они все одинаковые.

— Вряд ли вы когда-то бывали в «Галерее чудес», — продолжала дама. — Вы слишком молоды. Помимо традиционных экспонатов, вроде бородатой женщины или человека-скелета…

— Я встречал одного такого, — перебил ее Пьеро.

— Какого? Из цирка Мамара?

— Да.

— Я его терпеть не могла. Он слишком много мнил о себе. Последний раз, когда цирк Мамара приезжал в наши места, он заходил проведать меня. Его фамилия Потро. Я его визиту не обрадовалась. Между нами говоря, я ему нравилась, он даже ухаживал за мной. Но я его никогда не могла выносить. Наши антипатии порой необъяснимы, вы не находите?

— Несомненно, — подтвердил Пьеро и поинтересовался, где находится ресторан.

Синица от нетерпения уже начал жевать бумагу, любезно предоставленную ему заведующей.

Хозяйка не стала их задерживать.

Ресторан оказался залом с дюжиной столиков, накрытых скатертями и украшенных цветами и приборами из мельхиора. «Это мне дорого будет стоить, — подумал Пьеро, — а ведь я выбирал самое скромное заведение. Что ж, тем хуже, значит, в конце я меньше получу». Синицу явно впечатлила эта роскошь, чего нельзя было сказать о Пистолете: он оставался тем же что в «Рице», что в придорожном кабаке.

Зал был почти пуст. Лишь за одним из столиков сидел какой-то унтер-офицер — его сверкающий мундир живо заинтересовал Синицу; компанию ему составляла ярко накрашенная девица. Кроме них, в глубине зала одинокий господин демонстрировал толстую шею и массивную спину; он даже не снизошел обернуться. Военный и его подружка, слишком поглощенные друг другом, тоже не уделили большого внимания вновь прибывшим. Гарсон скривился, однако самоотверженно выполнил свою работу. По окончании трапезы Пьеро оставил ему щедрые чаевые.

Солдат и его пассия ушли. Пистолет клевал носом. Синица немного нервозно дымил своей вечерней сигарой. Ему пора было отправляться спать. Пьеро докуривал сигарету, лениво размышляя о том, как ему провести ночь в одной комнате с этими молодцами. И еще его удивляло, что господин в глубине зала, который как раз оплачивал счет, когда они вошли, так надолго задержался, не проявляя, однако, никакого любопытства к их компании. Продолжая думать в этом направлении, Пьеро обратил внимание, что одно из зеркал позволяет этому субъекту составить представление о его, Пьеро, персоне. Сопоставив свои наблюдения с детальным изучением доступного ему вида с торца, Пьеро пришел к выводу: этот тип ему знаком.

Тогда он жестами и взглядами стал делать знаки Синице. И тот его прекрасно понял. Хотя есть ли что-либо, чего нельзя объяснить жестами? Какая избыточная роскошь — пользоваться голосовыми связками! (Вот до каких высот поднялись в этот момент мысли Пьеро). Синица аккуратно положил свою сигару на блюдце, служившее ему пепельницей, сполз со стула и мягкими осторожными шагами двинулся к одинокому господину в глубине зала.

Он беззвучно приблизился к нему, одной ногой уцепился за стул, на котором сидел мужчина, и мощным рывком дернул стул на себя. Это было очень похоже на то, как официанты кафе резким движением сдергивают скатерть со стола, не нарушая сервировки. На долю секунды незнакомец завис в воздухе, затем рухнул на пол. Пока он, ругаясь, поднимался, Синица флегматично вернулся на свое место. Его сигара не успела погаснуть; он взял ее и выпустил изрядное облако дыма.

— Вот так так! — воскликнул Пьеро. — Значит, мы больше не узнаем друзей?