Глава 9

Сэм

Я не могу перестать смотреть на Йена. Мы даже не разговариваем. Он на другом конце столовой, у чаши с пуншем, а я на другом конце комнаты, мечтая о бинокле, чтобы рассмотреть каждый его восхитительный дюйм.

— Мисс Абрамс, вы сегодня просто сияете. — Это мой ученик Николас. Он пытается привлечь мое внимание. — Знаете, как Уилбур в «Паутине Шарлотты» — не то чтобы я говорю, что вы похожи на свинью, просто... Неважно. Эй, не будет ли слишком дерзко с моей стороны пригласить вас на следующий танец?

Я толкаю его на несколько дюймов вправо, так что я все еще могу видеть Йена через его плечо.

— Да, да, Николас. Замечательно.

Он визжит.

— Вы серьезно?

О, нет. Я резко перевожу взгляд на него и вижу, что его глаза наполняются слезами. Что я наделала?

— Николас, боже, нет. Извини, я отвлеклась. Очевидно, я не могу танцевать с тобой. Я учитель. Директор Пруитт этого не допустит.

Он решительно сжимает кулаки и крутится на каблуках. Я думаю, что с ним покончено до конца вечера, но потом замечаю его возле директора Пруитта. Они оба поворачиваются в мою сторону. Николас молитвенно складывает руки на груди. Директор Пруитт смеется и похлопывает его по плечу, потом смотрит в мою сторону, чтобы показать мне большой палец. О боже, разрешение — как раз то, что мне нужно.

Николас находит меня в конце следующей песни. Теперь я замечаю, что на нем галстук-бабочка и модные очки, которые он, должно быть, прячет для особых случаев. Они в роговой оправе. Он также носит бутоньерку на лацкане смокинга. Большинство других студентов просто носят джинсы. Мне нравится это усилие, и я говорю ему об этом, когда мы выходим на танцпол.

— Ты выглядишь таким… элегантным сегодня вечером, Николас.

— Вы действительно так думаете?

— Ну конечно.

— Потому что я думал… Я знаю, что вы на десять лет старше меня, но, может быть, после…

— Нет.

— Я выпускник, мы могли бы…

— Николас.

— Свидание.

Я тяжело вздыхаю.

— Николас, это всего лишь танец. Я твой учитель, и, хотя моя работа временами утомительна, знаешь, что хуже, чем иметь дело с выпускающимися старшеклассниками, которые не заботятся об английском? Тюрьма. Тюрьма еще хуже.

— Все в порядке. Я слышу вас громко и ясно. Мы вернемся к этой теме, когда станет законно. — Его ничто не остановит.

Я вздыхаю и отдаюсь этому моменту. Я никому не причиняю вреда, и Николас чертовски счастлив быть со мной на танцполе. Ну и что с того, что он весит девяносто пять фунтов (прим. пер.: примерно 43,5 кг) и ему семнадцать? Я ему нравлюсь! Он пригласил меня на танец, чего я не могу сказать о Йене, который, кстати, все еще болтает с несколькими другими компаньонками, не потрудившись посмотреть в мою сторону. Мы не разговаривали всю ночь. Мы ехали порознь.

Директор Пруитт назначил меня в левую часть столовой, когда я пришла раньше. Йен уже стоял на противоположной стороне. Я спрятала свой мобильный телефон и сумочку в классе и не подумала взять с собой рации, так что до сих пор никакой связи не было. Я не уверена, что он вообще понимает, что я здесь. Я знаю это, потому что не спускала с него глаз девяносто девять процентов вечера. Ничего не могу с собой поделать. Сегодня он выглядит великолепно в черном костюме. Йен нашел время, чтобы уложить свои шоколадно-каштановые волосы в какой-то веселой сексуальной манере, которую я никогда не видела у него раньше. Обычно короткие, слегка волнистые пряди вольны делать все, что им заблагорассудится. Сегодня он решил, что еще недостаточно насмехался над нами. Он хочет сделать все еще хуже с костюмом, волосами и тлеющим взглядом. О да, Йен все устроил. Несомненно, его голубые глаза сверкают, как сапфиры, под темными бровями. Его острые скулы, вероятно, могли бы выколоть глаз. Мне не следует подходить слишком близко, если я не знаю, что для меня хорошо. Если я не буду осторожна, то получу серьезные повреждения. Тем не менее…

— Николас, эй, покрути меня в сторону чаши с пуншем.

— Крутить? Э-э-э, я не так далеко продвинулся в обучающем танцевальном видео…

Я веду нас, беря управление на себя и практически волоча бедного Николаса через всю столовую. Он спотыкается и падает на меня. Я пытаюсь притвориться, что нам так весело, и с трудом сдерживаю смех.

— Смейся, Николас, — строго говорю я.

— Вы меня пугаете.

Теперь мы всего в нескольких футах от Йена, и я издаю хихиканье, граничащее с безумием.

— Николас, стой, стой. Ты убиваешь меня.

— О боже, я что, наступаю вам на ноги?

На самом деле так оно и есть, но я игнорирую стреляющую боль и направляю приятную маленькую улыбку в сторону Йена. Наконец, я ловлю взгляд его голубых глаз, и он наклоняет голову, сексуально приподнимая бровь. Выражение лица говорит: «Саманта, пожалуйста. Ты никого не обманешь».

Он выигрывает этот раунд. Мои бедные ноги — нет.

Позже, когда я сажусь, не чувствуя ног, смотрю, как Четверка первокурсниц приближаются к Йену через всю комнату. Они даже не должны были быть сопровождающими на танцах, и все же они здесь, одетые в яркие платья звездных оттенков с достаточным количеством блесток, чтобы соперничать с диско-шаром. Их стратегия соблазнения сводится к психологии белки: быть привлекательной — значит быть яркой и блестящей. Их наступление на Йена скоординировано. Каждая из них принимает кардинальное направление, так что он окружен. Я с ликованием наблюдаю, как он пытается оторваться от них. Если бы только он не игнорировал меня, я могла бы пойти и помочь бедняге. Теперь он действительно это заслужил. О да, Йен это получит. Но через минуту он протягивает руку, и я с открытым ртом наблюдаю, как он ведет БЬЯНКУ на танцпол. БЬЯНКА, злая ведьма из Оук-Хилл-Хай! Никогда еще она не выглядела такой самодовольной.

Я улавливаю намек на их разговор, и мои глаза сужаются до щелочек.

— Бьянка, стой, стой. Ты убиваешь меня.

Ох, ладно, весельчак.

Они танцуют в опасной близости от того места, где я сижу со льдом, за исключением того, что Йен знает, как танцевать, и он также знает, как заставить Бьянку запрокинуть голову с буйным смехом. О, пожалуйста, Бьянка. Твое чувство юмора ограничено первой половиной шуток «тук-тук». Ты даже не помнишь кульминационных моментов.

Когда они кружатся еще ближе ко мне, Йен ловит мой взгляд. Он наклоняет голову и улыбается, так эгоистично и ликующе. Я встаю, морщусь от боли и ухожу так быстро, как только позволяют семь раздробленных пальцев. Я даже не знаю, в какую игру мы играем и каковы правила, но знаю, что он поднял ставки с помощью этого дурацкого, великолепного черного костюма. Я отплатила ему ошибочным танцем с Николасом, и теперь он наносит ответный удар, держа Бьянку за руку. Если бы кто-нибудь спросил, в чем смысл всего этого, я бы сказала, что есть совершенно хорошее объяснение, но это не их дело. На самом деле в этом нет никакого смысла. Я не знаю, в чем заключаются мои мотивы, потому что не трачу на них ни секунды. Я слишком занята реакцией, стратегией. В комнате нет ни одного подходящего холостяка, кроме Йена. Директор Пруитт не только стар, но и счастлив в браке. Даже сейчас он на танцполе со своей женой. Они прижимаются друг к другу под диско-шаром, и от их любви мне хочется изрыгать куски.

У меня могло быть свидание сегодня вечером. Судя по всему, сегодня вечером у меня даже могли быть свидания! Настоящий обратный гарем, если бы только Йен не подкупал детей, чтобы они воровали у меня. Интересно, сколько медведей он перехватил — десятки, сотни, тысячи? Никто не знает. Я могла бы быть похоронена заживо в набивке, фальшивом мехе и крошечных глазных яблоках, угрожающих удушьем. Что за мечта! Хуже того, я потратила время на свою сегодняшнюю внешность, пытаясь заставить Йена проглотить язык. Записалась на прием к парикмахеру и косметологу в местном салоне и весь день мучилась в кресле с плохой поясничной поддержкой. Они что-то сделали с моими бровями. Мои длинные волосы были закручены в соблазнительные локоны, а затем ниспадали на место. Обычно я почти не крашусь, а сейчас чувствую себя так, словно вот-вот выйду на сцену на конкурсе красоты.

И это даже не говоря о платье. Оно короткое, голубое и кокетливое, не настолько короткое, чтобы студенты могли заглянуть в мои интимные места, но достаточно короткое, чтобы мои ноги «убивали его, детка», как заметил продавец. Жаль, что я не надела велюровый спортивный костюм. Я чувствую себя нелепо теперь, когда пошла на все эти неприятности, а Йен даже не пришел, чтобы поговорить со мной.

Я парю в тени, пока он не заканчивает танцевать с Бьянкой, а когда исчезает из виду, неохотно возвращаюсь на свой пост. Сейчас 20:00 вечера. Конечно, эта штука скоро закончится. Разве эти дети не должны быть в постели примерно в 20:30 вечера? Словно в ответ на мои мысли, ди-джей внезапно переключает музыку с медленных джемов на техно, верхний свет выключается, и мерцающие стробоскопы занимают их место. Ученики сходят с ума. Ди-джей (который, между прочим, всего лишь придурковатый папаша родительского комитета) подпрыгивает в воздухе, одной рукой прижимая наушники к уху, а другой качая изо всех сил. Он близок к грыже межпозвоночного диска, и ему все равно. Для него это словно последняя ночь Коачеллы (прим. пер.: Coachella — трёхдневный музыкальный фестиваль.).

— Как твои пальцы? — Голос Йена слева от меня заставляет меня подпрыгнуть от неожиданности и выкрикнуть непонятный слог.

— Ты что, прятался там в тени, урод? — Я быстро прихожу в себя.

Технически, теперь, когда свет выключен, вся комната погружена в тень. Стробоскопы делают с моим зрением хитрые вещи. Каждая вторая секунда украдена из поля зрения, так что жизнь выглядит как стоп-кадр фильма, и время реакции моего мозга задерживается, когда Йен тянется, чтобы потянуть одну из моих прядей. Я стою совершенно неподвижно, позволяя этому случиться, и с удивлением наблюдаю.