Грегори с улыбкой посмотрел на нее и произнес:

– Две девочки. Мальчишки будут разочарованы, что перевес теперь на стороне сестер.

– Мальчишки получат право на владение собственностью, голосование и ношение брюк, – возразила сестра Грегори Гиацинта, которая приехала помочь невестке под конец беременности. – Им придется стерпеть.

Люси тихонько хихикнула. Да уж, Гиацинта всегда переходила прямо к сути вопроса.

– А твой супруг знает, что ты участвуешь в общественной компании в защиту прав женщин? – спросил ее брат.

– Муж во всем и всегда меня поддерживает, – любезно ответила Гиацинта, не сводя глаз со спеленатого крошечного младенца у нее на руках.

– Твой супруг – святой, – заметил Грегори, воркуя над своим маленьком свертком. – Или же, возможно, просто сумасшедший. В любом случае, я ему по гроб жизни благодарен за то, что он на тебе женился.

– Как ты его терпишь? – спросила Гиацинта, склоняясь над Люси, которая чувствовала себя очень странно.

Та открыла было рот, чтобы ответить, но Грегори ее перебил:

– Я наполняю ее жизнь невероятной радостью. И благополучием, и светом, и всем идеальным и хорошим.

Гиацинту буквально передернуло от отвращения.

– Ты просто завидуешь, – заявил Грегори.

– Чему? – уточнила его сестра.

Счастливый отец двух малышек лишь отмахнулся от подобного неважного, по его мнению, вопроса. Люси закрыла глаза и улыбнулась, наслаждаясь перепалкой брата и сестры. Грегори и Гиацинта все время подтрунивали друг над другом, даже теперь, когда им обоим было без малого по сорок лет. Но несмотря на постоянные шпильки, – а возможно, и благодаря им, – между братом и сестрой существовала крепкая связь. Гиацинта была даже излишне преданна брату: только через два года после свадьбы Грегори она прониклась к невестке симпатией.

Люси полагала, что Гиацинта недолюбливала ее не без оснований: ведь она, Люси, едва не вышла замуж за другого мужчину. Хотя нет, она все же вышла замуж за другого, но, к счастью для нее, влиятельность маркиза и графа (в придачу к внушительной сумме, пожертвованной на нужды англиканской церкви) сделали возможным аннулирование брака, хотя, строго говоря, подобная практика была не принята.

Однако все это осталось в прошлом. Гиацинта теперь для нее будто сестра, как, впрочем, и остальные сестры Грегори. Как же чудесно оказалось выйти замуж за мужчину из многодетной семьи. Вот поэтому Люси так радовалась, что у них с супругом родилось столько малышей.

– Девять, – прошептала она, открывая глаза и глядя на два свертка с младенцами, которые нуждались в именах. Да и в волосах, если уж на то пошло. – Кто бы мог подумать, что у нас будет девять детей?

– Моя мать наверняка скажет, что разумный человек остановился бы на восьми, – ответил Грегори и, улыбнувшись, предложил жене: – Хочешь подержать кого-нибудь из них?

Его супруга почувствовала прилив материнского блаженства.

– О да!

Повитуха помогла роженице сесть, и Люси взяла на руки одну из новорожденных дочерей.

– Она такая розовенькая, – прошептала Люси, прижимая к груди маленький сверток. Малышка вопила, словно банши, но матери этот звук казался прекраснейшим на свете.

– Розовый – замечательный цвет. Он приносит мне удачу, – заявил Грегори.

– А у этой крепкая хватка, – заметила Гиацинта, повернувшись, чтобы все увидели ее мизинец в кулачке младенца.

– Они обе совершенно здоровы, а вы ведь знаете, близнецы часто очень слабенькие, – сказала повитуха.

Грегори наклонился и поцеловал Люси в лоб.

– Я счастливчик, – прошептал он.

Люси слабо улыбнулась. Она тоже чувствовала себя невероятно счастливой, но в силу усталости лишь прошептала:

– Мне кажется, пора остановиться. Прошу, скажи, что этого достаточно.

Грегори с любовью улыбнулся.

– Пора остановиться, – заявил он. – По крайней мере, я уж постараюсь.

Люси благодарно кивнула. Ей тоже не хотелось отказываться от радостей супружеской постели, но должен же найтись способ покончить с этим нескончаемым потоком младенцев.

– И как мы их назовем? – спросил Грегори, корча рожицы малышке на руках у Гиацинты.

Люси кивнула повитухе и отдала ей дочку, чтобы снова лечь. У роженицы тряслись руки, так что она боялась не удержать ребенка даже на постели.

– Разве ты не хотел назвать дочь Элоизой? – прошептала она, закрывая глаза. Они назвали всех своих отпрысков в честь собственных братьев и сестер: Кэтрин, Ричард, Гермиона, Дафна, Энтони, Бенедикт и Колин. Имя Элоиза казалось очевидным выбором для следующей дочери.

– Знаю, – ответил Грегори, и Люси поняла по его тону, что он улыбается. – Однако я не рассчитывал, что их окажется две.

Услышав последнюю фразу, Гиацинта развернулась и возмущенно воскликнула:

– Вы назовете другую Франческой!

– Ну, она же следующая, – слегка самодовольно выпалил Грегори.

Гиацинта застыла, разинув рот, и Люси бы не удивилась, если бы у золовки из ушей повалил пар.

– Поверить не могу! – воскликнула та, сердито глядя на брата. – Ты назовешь своих детей в честь всех братьев и сестер, кроме меня!

– Это просто счастливое совпадение, уверяю, – поддразнил ее Грегори. – Я полагал, что мы и Франческу обойдем вниманием.

– Вы назвали дочку даже в честь Кейт!

– Но ведь она стала нашим купидоном, – напомнил Гиацинте брат. – А ты напала на Люси в церкви.

Люси прыснула бы со смеху, будь у нее больше сил.

Гиацинте, однако, было не до смеха.

– Она же выходила замуж за другого!

– Как же ты злопамятна, сестрица. – Грегори повернулся к жене. – Она просто не может этого забыть. – Он снова держал на руках одну из новорожденных, вот только кого именно, Люси представления не имела. Да и муж вряд ли это знал.

– Малышка – красавица, хотя такая кроха. Кажется, она поменьше, чем все остальные, – заметил Грегори и улыбнулся жене.

– Близнецы всегда маленькие, – ответила повитуха.

– О, разумеется, – прошептал счастливый отец.

– А мне они маленькими не показались, – пожаловалась Люси и попыталась приподняться, чтобы взять другую малышку, но руки ее не держали.

– Я так устала, – прошептала она.

Повитуха нахмурилась:

– Роды были не такими уж долгими.

– Но она произвела на свет двух детей, – напомнил Грегори.

– Да, но у нее уже их столько было. Роды проходят легче с каждым разом, – отрезала повитуха.

– Мне нехорошо, – прошептала Люси.

Грегори передал младенца служанке и наклонился к жене:

– Что случилось?

– Она побледнела, – услышала Люси встревоженный голос Гиацинты.

Но голос золовки почему-то был тоненьким и доносился будто из длинной узкой трубки.

– Люси? Люси?

Она попыталась ответить и даже думала, что у нее получилось. Но не знала, шевелятся ли губы, и уж точно не услышала собственный голос.

– Что-то не так, – резко и испуганно произнес Грегори. – Где доктор Джарвис?

– Ушел. Его вызвали к другой роженице… к жене стряпчего.

Люси силилась открыть глаза, желая увидеть лицо мужа и заверить его, что с ней все хорошо. Вот только это было не так. Боли она почти не чувствовала, во всяком случае тело ныло не сильнее, чем обычно после родов. Люси не могла описать свои ощущения, просто что-то пошло не так.

– Люси? Люси! – Голос Грегори прорвался сквозь туман. Муж сжал ее руку и потряс.

Люси хотелось его успокоить, но она словно находилась где-то далеко. И это неприятное ощущение расползалось от живота по ногам до самых кончиков пальцев.

Все не так уж плохо, если не шевелиться. Возможно, сон…

– Что с ней случилось? – требовательно спросил Грегори. Младенцы пронзительно орали за его спиной, но, по крайней мере, розовые малышки извивались, а вот Люси…

– Люси? – Он настойчиво пытался ее дозваться, но в голосе слышался страх. – Люси?

Лицо жены побелело, губы были обескровлены. Она не потеряла сознания, но никак не отзывалась.

– Что с ней?

Повитуха бросилась к изножью кровати, заглянула под покрывала и вскрикнула. Ее лицо стало таким же бледным, как у Люси.

Грегори опустил глаза и успел заметить алое пятно на простыни.

– Принесите мне еще полотенец, – потребовала женщина, и Грегори повиновался без разговоров.

– Мне нужно еще. Давайте, поспешите! – мрачно приказала она, сунув несколько тряпок под бедра роженицы.

– Я принесу, а ты оставайся, – предложила Гиацинта.

Сестра бросилась в коридор, оставив Грегори подле повитухи. Он чувствовал себя беспомощным невеждой. Какой мужчина будет стоять как истукан, пока его жена истекает кровью?

Но он не знал, что еще делать, помимо того, что передавать полотенца повивальщице, которая изо всех сил прижимала их к Люси.

Грегори открыл рот, попытавшись что-то сказать. Кажется, у него даже получилось выдавить слово. Возможно. Скорее даже звук, ужасный стон страха, рвущийся из глубины души.

– Где же полотенца? – спросила повитуха.

Грегори кивнул и выбежал в коридор, чувствуя облегчение от полученного задания.

– Гиацинта! Гиа…

Люси закричала.

– О боже! – Грегори пошатнулся и уцепился за дверной косяк.

Дело было не в крови – ее он не боялся, – а в крике. Грегори даже не подозревал, что подобный вопль способно издать человеческое существо.

– Что вы с ней творите? – спросил он дрожащим голосом, отрываясь от косяка. Смотреть было тяжко, а слушать и подавно, но, возможно, ему следует подержать жену за руку.

– Я массирую ее живот, – проворчала повивальщица, с силой нажимая и стискивая.

Люси еще раз закричала и едва не сломала Грегори пальцы.

– Не думаю, что это хорошая мысль. Вы выдавливаете из нее кровь, ей нельзя терять…

– Доверьтесь мне, я уже видела подобное бессчетное множество раз, – отрывисто произнесла повитуха.

У несчастного супруга на языке вертелся вопрос: «Выжили ли те пациентки?» – но он ничего не сказал. Повитуха слишком уж помрачнела, ему не хотелось знать ответ.

Теперь Люси уже просто стонала, но отчего-то так стало еще хуже. Она дышала часто и неглубоко, зажмурившись от боли из-за грубых прикосновений.