Я упомянула Элизу Соммерс, героиню романа Дочь фортуны. Вне всяких сомнений, это была решительная и смелая девушка, потому что села «зайцем» на грузовое судно и несколько недель плыла в Калифорнию по Тихому океану. В отличие от искателей приключений, скрывающихся от правосудия бандитов и обезумевших от собственных амбиций и гонящихся за золотом людей, она поступила так, движимая любовью. Это была страстная любовь к молодому человеку, возможно, её и не заслужившему. С упорной страстью она искала его повсюду, стойко перенося самые тяжёлые условия, во враждебной и крайне опасной местности, в которой тебя всегда подкарауливает тень насилия и смерти.

Почти все женщины, главные героини моих произведений, — натуры страстные, потому что мне интересны люди, которые рискуют и способны совершать навязчивые или опасные поступки, судя по сказанному в словаре. Тихая безопасная жизнь — не лучший материал для художественной литературы.

Временами и меня описывали как человека страстного, потому что мне не сидится спокойно дома, что, вообще-то, от меня ожидалось. Но тут я должна пояснить, что мои рискованные поступки не всегда были продиктованы страстным темпераментом — скорее в силу различных обстоятельств меня кидало в неожиданном направлении, побуждая только бороться, не оставив иного выбора. Я жила словно в бурлящем море, волны которого поднимали меня вверх, а затем нещадно сбрасывали в пустоту. Прибой был настолько сильным, что раньше, когда в жизни всё складывалось хорошо, вместо того чтобы расслабиться и наслаждаться спокойствием момента, я готовилась к насильственному свержению, которое, как я считала, неизбежно и вот-вот случится. Теперь это уже не так. В настоящее время я безмятежно дрейфую день за днём, довольствуясь лишь тем, что просто плыву, пока могу.

Несмотря на то, что в молодости я была страстной натурой, я не помню, чтобы у меня когда-нибудь были литературные амбиции, я думаю, такая идея не пришла мне в голову, потому что амбиции свойственны мужчинам, по отношению к женщинам это считалось оскорблением. Некоторым дамочкам было необходимо женское освободительное движение, концепция, за которую они могли бы ухватиться, как они цеплялись за гнев, самоутверждение, соперничество, упоение властью, эротизм и решимость сказать НЕТ. Женщины моего поколения временами хватались за доступные возможности, которых было немного, но мы практически не намечали себе определённого плана, чтобы в чём-то преуспеть.

Мне повезло в том, что у меня не было амбиций. Никто и даже я не мог предвидеть мгновенного признания, которое получил мой первый роман и остальные мои произведения. Возможно, бабушка была права, когда предвидела, что внучке в один прекрасный день повезёт, поскольку она родилась с пятном в форме звёздочки на спине. Многие годы я воспринимала его каким-то знаком отличия, но, оказалось, это явление очень распространено и исчезает со временем.

Что касается работы, я всегда была человеком ответственным и дисциплинированным, потому что во мне твёрдо засело наставление деда: всё досужее время — мёртвое время. Десятилетиями я принимала это за норму и со временем поняла, что досуг являет собой плодородную почву, на которой процветает творчество. Я больше не терзаю себя чересчур строгой дисциплиной, как раньше; я пишу, поскольку получаю удовольствие от того, что рассказываю историю постепенно, слово за слово, шаг за шагом, наслаждаясь процессом и особо не задумываясь о результате. Я не привязываю себя к стулу на целый день, заставляя себя писать с сосредоточенностью нотариуса. Я могу расслабиться, потому что радуюсь своей редкой привилегии, заключающейся в наличии круга преданных читателей и профессиональных редакторов, не пытающихся оказать своё влияние на моё творчество.

Я пишу о том, что мне важно, и в своём собственном темпе. В те досужие часы, которые мой дед называл пустой тратой времени, призраки воображения приобретали черты определённых уникальных персонажей, и, удели я им достаточно времени, они собственным голосом были готовы рассказать мне о своей жизни. Я чувствую этих героев вокруг себя столь определённо, что меня порой удивляет, как это больше никто из моего окружения их не замечает.

Уничтожение свойственной мне навязчивой дисциплины не произошло в одночасье, на это мне потребовались годы. На терапевтических сеансах и скудных духовных практиках я научилась говорить своему суперэго, мол, иди к чёрту и оставь меня в покое, я хочу наслаждаться своей свободой. Суперэго — далеко не совесть; первое наказывает нас, а вторая ведёт по жизни. Я перестала обращать внимание на живущего внутри меня управляющего, навязывая голосом моего деда такие черты, как уступчивость и исполнение. Полная трудностей гонка в гору осталась позади, теперь я спокойно прогуливаюсь в пределах своей интуиции, оказавшейся наилучшей окружающей обстановкой для написания литературных произведений.

Мой первый роман, «Дом духов», опубликовали в 1982 году, когда уже почти закончился бум латиноамериканской литературы, как называли великолепные книги знаменитых писателей континента. Бум считался мужским феноменом. Латиноамериканских писательниц игнорировали критики, профессора, студенты-литераторы и издатели, которые публиковали их незначительными тиражами, не давая надлежащей рекламы и не способствуя распространению. То, что мой роман приняли, стало для меня совершенной неожиданностью. Говорили, что он произвёл фурор в мире литературы. Вот тебе раз! Внезапно стало ясно, что читающая романы публика — в основном женщины. Существовал имеющий немалое значение рынок, ждущий, пока издатели раскрутятся и выйдут на новый уровень. Так они и сделали, и спустя тридцать с лишним лет публикуется огромное количество художественной литературы, авторов которой — и женщин, и мужчин — примерно одинаковое количество.

И вот наступил подходящий момент отдать дань памяти Кармен Балселлс, ещё одной незабываемой женщине, которая помогла мне продвинуться по жизненному пути. Кармен, знаменитый литературный агент в Барселоне, — нежная мать почти всех великих писателей эпохи бума и множества других испаноязычных авторов. У неё намётан глаз на некоторые достоинства литературных произведений, которые она сумела разглядеть в моём первом романе и добиться его публикации сначала в Испании, а потом и во многих других странах. Этой женщине я обязана всем, чего я достигла в непростом, если не сказать, странном писательском ремесле.

Я была никому не известной женщиной, написавшей первый роман на кухне её квартиры в Каракасе. Кармен пригласила меня в Барселону на презентацию книги. Мы с ней были совсем незнакомы, а она отнеслась ко мне как к знаменитости. Она организовала у себя дома большую вечеринку, чтобы представить меня интеллектуальной элите города: критикам, журналистам и писателям. Я никого не знала, была одета как хиппи и совершенно не соответствовала месту, в котором тогда находилась, но она успокоила меня всего лишь одной фразой: «Здесь никто не знает больше тебя, мы все просто импровизируем». Её слова напомнили совет, который не раз повторял мне дядя Рамон: «Запомни, все окружающие боятся ещё больше, чем ты».

На том ужине я в первый и последний раз увидела русскую икру и половник супа. За столом она подняла бокал, чтобы произнести тост за мою книгу; именно в этот момент неожиданно погас свет, и мы оказались в темноте. «Духи этой чилийки пришли выпить с нами. За здоровье!» — сказала она, ни секунды не сомневаясь, словно отрепетировала заранее.

Кармен была моей наставницей и подругой. Она сказала мне, что мы не подруги, что я только её клиент, а она — мой агент, нас объединяли только деловые отношения, но это было далеко не всей правдой. (Также было неправдой, когда она говорила, что предпочла бы быть объектом плотских желаний мужчин. На эту роль я не могу себе представить кого-либо более одарённого, чем она.) Кармен всегда была рядом в самые значительные моменты моей жизни: начиная с болезни Паулы и до браков-разводов — она, безусловно, всегда была рядом.

Эта женщина, способная противостоять самым заядлым головорезам, советовалась с астрологом, верила экстрасенсам, гуру и различной магии, была эмоциональной и могла легко заплакать. Она плакала столько, что Габриэль Гарсиа Маркес посвятил ей одну из своих книг: «Кармен Балселлс, омытой слезами».

Её щедрость не знала разумных границ. Она отправила моей матери в Чили восемьдесят белых роз на соответствующий юбилей и букет из девяноста девяти дяде Рамону на его день рождения. Она никогда не забывала эту дату, потому что оба родились в августе в один и тот же день. Однажды она подарила мне полные чемоданы с одеждой от Виттона, потому что мои вещи казались ей обычными и старомодными. Их у меня украли в аэропорте Каракаса, а я успела надеть их только раз, но я не рассказала об этом Кармен, потому что она вне всяких сомнений купила бы мне эти вещи заново. Она присылала мне столько конфет и шоколада, что и по сей день я, как правило, нахожу сладости в своём доме, причём в самых неожиданных местах.

Внезапная смерть этой удивительной каталонки на некоторое время оставила меня с чувством потери жизненного пути, которое поддерживало меня наплаву в бурном море литературы. Агентство, организованное женщиной с присущими ей уникальными талантом и видением, во главе с её сыном Льюисом Мигелем Паломаресом продолжает работать без сбоев.

Фотография Кармен стоит на моём письменном столе — благодаря ей я не забываю советы женщины: любой может хорошо написать первую книгу, настоящий писатель отважится на вторую и последующие; тебя будут судить очень строго, потому что нам, женщинам, не прощают успеха; пиши всё, что хочешь, никому не позволяй вмешиваться ни в свою работу, ни в свои деньги; относись к детям, как к принцам, — они того заслуживают; выйди замуж — каким бы недалёким ни был муж, он всегда тебя оденет.