— Извини? Как ты можешь называть меня незрелой, зная меня, сколько, два дня?

— Не нужно много времени, чтобы понять кем, на самом деле, является человек.

Почему он расстроился? Потому что я сказала, что он сумасшедший, раз встречается с родителями своей девушки без неё самой? Это же безумно. Хочу спросить, кем же он меня считает, если такой проницательный, когда дело доходит до человеческого характера, но я не доставлю ему такого удовольствия понять, что мне есть дело до того, что он вообще обо мне думает. Мне даже плевать, что обо мне думает моя семья. Чувствую, как горит моё лицо.

— Знаешь что? Я ошиблась. Моя семья полюбит тебя. Ты просто отлично впишешься: осуждающий, эгоистичный, лицемерный и совершенно бестолковый, — зло выпаливаю я.

Я ожидала его гнева или резкого ответа, но парень стреляет в меня пренебрежительной ухмылкой.

— Думаю, ты исчерпала свой лимит прилагательных на сегодня.

Он смеётся, а я настолько зла, что фыркаю, я реально фыркаю, чтобы сдержаться и не сделать чего-то такого, что повредит нашему с Джиа сближению этим летом. Я так резко, как могу, придвигаюсь ближе к окну, давая понять, что наш короткий разговор закончен. Так что начинается длинная, неловкая тишина, которую он получит на всю дорогу. Вероятный жених моей сестры — кретин.

* * *

Весь следующий час машина заполнена не столь неловкой тишиной, как я ожидала. Уиллу, похоже, нравится подпевать каждой песне по радио. Даже если его голос оказался удивительно хорош. Тем не менее это грубо — петь, когда рядом сидит другой пассажир и не быть уверенным, что твой голос нравится ему… даже если это так.

— Ты даже не знаешь слов песни, — бормочу я.

Парень убавляет громкость.

— И что это было? — игриво спрашивает он.

— Ты путаешься в словах песни. — снова раздражённо фыркаю я, особенно потому что я поёт песню моей самой любимой певицы — Мадонны. Хотя очко он всё же получил. Большинство парней скрыли бы тот факт, что они хоть немного знают слова этой песни.

— Я не путаю слова, — говорит он и начинает петь ещё громче и драматичней.

— Нет, путаешь, — возражаю я больше не в состоянии скрыть смех.

— Ну, как бы там ни было, покажи, как надо.

Он бросает мне вызов, но я не поддаюсь на уловку. Вместо этого увеличиваю звук, шикаю на парня и говорю ему слушать. Он качает головой и снова начинает петь.

Снова сбавляю звук радио.

— Как насчёт нормально поговорить и не петь?

Он смотрит на меня с преувеличенным скепсисом.

— Хорошо, но слова, покидающие мой рот могут выставить меня ещё более лицемерным, эгоистичным и осуждающим козлом.

Я закатываю глаза.

— Ну, думаю, я поступлю довольно зрело и приму человека таким, какой он есть.

Он посмеивается.

— Послушай, я обещаю не судить тебя, если ты пообещаешь то же самое… и можем попытаться не говорить о том, что выставит нас обоих идиотами? — Говорю я.

— Принято. — Сияет Уилл.

Приятно чувствовать, как испаряется враждебность между нами.

— Итак, раз мы долгое время пробудем в одной машине, полагаю, нам стоит узнать друг друга получше.

Подавляю комментарий о том, что, по его мнению, он уже понял, какая я. Ведь мы же стараемся наладить отношения и действительно долгое время пробудем в одной машине.

— Или мы можем угадывать, знаем ли друг друга, так что не будет этой неловкости первого свидания, — шутит он.

Я ухмыляюсь. Это действительно звучит здорово.

— Ладно, мой любимый цвет, наверное, синий.

Он хмурится.

— Красный. А твой — фиолетовый.

Хорошая догадка.

— Твоя любимая еда… лазанья, — говорю я, и он кивает.

— Очко, — признаёт Уилл.

Я немного сжульничала. Он так поглощал лазанью прошлой ночью, что любимая еда была просто-таки очевидной.

— Твоя любимая певица — Мадонна, ты любишь готовить и получила пятёрку по физкультуре, — произносит Уилл.

Я смеюсь.

— У тебя нет любимого певца, ты обожаешь есть всё, что не приколочено гвоздями, и умеешь очень эффектно появиться.

— Очень хорошо.

— И ты любишь мою сестру, — добавляю я, и он снова кивает.

— Да, люблю.

— Ну, это у нас общее, — говорю я.

— Она тоже тебя любит.

Ухмыляюсь. Я знаю, что любит, даже если в своей «старшая сестра знает лучше» манере.

— Думаешь, встреча с её родителями — это последний тест для того, чтобы заставить её выйти за меня замуж?

Впервые с нашей встречи его голос не переполнен уверенностью или весельем.

— Не думаю. В конце концов, Джиа сама принимает свои решения. Я просто считаю, что это важно для неё.

— Да, я тоже об этом подумал, — больше для себя, чем для меня говорит он.

Впервые чувствую сострадание к нему. Независимо от того, что у нас с ним неполадки, одно я вижу чётко: парень любит мою сестру. И каким бы уверенным Уилл ни был, он никак не может знать, любит его Джиа или нет.

— Мои родители, или мама, не настолько плохи… — Я чуть не съёживаюсь из-за лжи, которая почти вырывается изо рта. — Надень свой лучший галстук, покажи идеальные манеры, и всё будет в порядке. Если ты понравишься моей маме, то и Мартину понравишься.

Он кивает.

— Спасибо.

— Но убедись, что прикрыл татуировку. Они настоящие консерваторы.

Уилл ухмыляется и смотрит на меня.

— Откуда ты знаешь, что у меня есть тату?

Чувствую, как горят щёки.

— Ты похож на парня, у которого есть тату, — беззаботно отвечаю я. — У моего друга Зака есть две. У меня ни одной. Ты, вроде как, напоминаешь мне его.

— Он твой парень?

Я качаю головой и смеюсь.

— Не совсем.

— Как это не совсем?

— Ну, Зак не из тех парней, у которых может быть девушка, — поясняю я.

Уилл склоняет голову набок.

— А ты из тех девушек, которым нравятся такие парни?

Я улыбаюсь и обращаю всё своё внимание на вид из окна.

— Итак, чем ты занимаешься, кроме того, чтобы автостопом путешествовать по всей стране и периодически бесить своих родителей? — спрашивает парень.

Снова поворачиваюсь к нему и замечаю, что его густые и длинные ресницы светлее волос.

— Я не путешествовала автостопом. И как много, на самом деле, Джиа рассказала тебе обо мне?

Могу только представить, насколько раздутые истории мама рассказывала ей обо мне за весь прошедший год.

— Злить родителей не такое уж и большое дело. Я, безусловно, чаще злил родителей, чем нет, — признается Уилл, и я поднимаю бровь.

— Не-е-е-ет, ты совсем непохож на такого парня, — с сарказмом говорю я.

— Никто не мог производить столько шума в доме Крестфилдов, как я, — со смехов произносит парень.

— Кресттфилд. Твоя фамилия Крестфилд?

— Технически, но я в процессе смены фамилии обратно на отцовскую. Фамилия моего биологического отца — Скотт.

В голосе чувствуется враждебность. Скотт мне нравится намного больше, чем Крестфилд.

— Твоя мама тоже вышла замуж во второй раз?

— Да, мне было три, когда она снова вышла замуж после смерти папы, — тихо произносит он.

— Это отстой.

После смерти папы я хорошо запомнила, что бессмысленно говорить людям в таких ситуациях о своих сожалениях.

— Я не очень помню его. Думаю, его мёртвого я больше помню, чем всё, что было до этого, — говорит он, и я киваю. — Джиа говорила, что вы с отцом тоже были близки.

— Были. Он был моим лучшим другом, — отвечаю я, разглядывая бесконечные поля, тянущиеся вдоль дороги. — Всё было бы намного лучше, если бы он был рядом. — Вздыхаю. Я никогда никому этого не говорила, и сейчас не знаю, зачем это сказала. — Он был моим союзником, понимаешь? Он понимал меня. Сейчас, когда папы нет, я словно человек наполовину. Я больше никуда не подхожу.

— Мой лучший друг всегда говорил, что когда человек умирает, он всё ещё рядом с тобой. Наблюдает сверху, направляет тебя к лучшему, — торжественно произносит Уилл. — И лучший способ заставить их тобой гордиться — это следовать их маленьким подсказкам.

Чувствую влагу на глазах и быстро вытираю слёзы. Я успешно провела целых три месяца без слёз о папе и не хочу нарушать сложившуюся тенденцию.

— А что насчёт тебя? Твои родители гордятся тем, что ты вырос и стал прекрасным педагогом? — Смеюсь я, но парень не улыбается.

— Мои родители, наверное, единственные в мире люди, которые не хотели, чтобы я преподавал. Мой отчим хочет, чтобы я пошёл по его стопам и работал в его компании.

— А твоя мама? — удивлённо спрашиваю я.

Его родители, должно быть, сложные люди, раз профессия учителя для них недостаточно хороша. Мои предки устроили бы парад, выбери я этот путь.

— Мама думает то, что ей скажет отчим, — отвечает Уилл, и я чувствую горечь в его голосе.

— Звучит знакомо, — бормочу я.

Однако я не знаю, это мама думает то, что скажет Мартин, или всё, на самом деле, наоборот. В любом случае, их мысли никогда мне не подходят.

Мы затихли, а музыка продолжала играть. Оба погрязли в своих мыслях, когда я вижу знак «Карнавал штата — десять миль». Глаза расширяются, и я вздыхаю.

— О, боже мой, сейчас карнавал! — голос звучит слишком взволнованно, но мой внутренний ребёнок просто в восторге.

— Да, — посмеивается он.

— Карнавал. Да что ещё скажешь? Нам нужно остановиться! — властно говорю я, а парень выглядит весёлым. — Ладно тебе! Игры, корндоги, попкорн, пирожные. — рот наполняется слюной.

— И ты говоришь, что ты зрелая, — посмеивается он.

— Я приму твой выпад, если это значит, что я получу пирожное. — Демонстрирую свою лучшую умилительно-просительную улыбку.

Он смотрит на свои часы.

— Нам не нужно задерживаться. Мы приедем домой достаточно рано для ужина, — говорю я.

Уилл скептически смотрит на меня.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

В собственных глазах я выгляжу, как шестилетняя девочка, но мне плевать. На карнавалах лучшая еда.

Он закатывает глаза и смеётся.

— Ладно, но покупаешь ты.

— На самом деле, покупаешь всё ты, потому что я, вроде как, без денег, но я обязательно выиграю для тебя что-нибудь милое. Обещаю.

* * *

— В мире нет ничего лучше попкорна и холодной колы, — говорит Уилл, прежде чем забросить парочку попкорин себе в рот.

— Да, это так. Это называется пирожное и шипучка, — говорю я и проглатываю последнее. — Когда ты в последний раз был на карнавале? — Краду у него попкорн.