— Правильный выбор, смертный, очень правильный. И не забудь потом помолиться Судьбе…

Как будто услышав эти слова или получив толчок в спину, следопыт ускорил шаг, желая побыстрее удалиться от показавшегося вдруг таким опасным места и вздрагивая от одной только мысли о том, чтобы обернуться.

Судьба. А есть ли она? Никогда не встречал и даже не слышал. Но если есть, наверняка — старая и уродливая богиня со стервозным характером. Это ведь по её прихоти я остался один. Если она есть. Но даже если нет, всё равно помолись и поблагодари её, охотник. Потому что только из-за неё ты не сделал пару лишних шагов. И не стал ещё одним высохшим трупом, как другие шедшие по нашему следу. По нашим следам. Ведущим в разные стороны от города. И расскажи пославшим тебя о своей находке. А мне пора в город. Там меня ждут. Хотя и не подозревают об этом.

— У тебя был хороший учитель, девочка, — Герий, разменявший уже восьмой десяток, сидел на стоящей у стены грубо сколоченной лавке и с удовольствием следил за тем, как его новоявленная помощница, склонившаяся над большим столом, ловко отмеривает засушенные травы. — Очень хороший, девочка. Но сразу видно, что всю жизнь прожил в городе.

— Почему вы так думаете, господин Герий? — женщина ненадолго выпрямилась и тыльной стороной ладони отодвинула со лба выбившуюся из причёски прядь.

— Так ты ж какие травы-то берёшь, а? — старик хитро прищурился. — Все сушёные. А птичьи лапки у нас и свежие есть! Только за порог шагни да руку протяни!

— Так не цветёт же сейчас птичья лапка, господин Герий!

— А корешки?! — в голосе деревенского колдуна прорезалось ехидство. — Это сушить корешки нельзя — весь толк пропадает, а свежие, они получше метёлок будут! Да и перестань ты меня господином-то величать! Сколько уже долдоню, а?! Дедом зови! Или дедушкой. Раз уж навязалась на мою голову, — ворчание Герия пошло по проторенному пути: дальше следовало ожидать возмущения бестолковостью новоявленной ученицы, её совершенно неприличной страстью перекладывать нужные вещи в непривычные места, наводя какой-то там непонятный порядок, совершенно варварской привычкой мыться едва ли не каждый вечер… А дня четыре назад к этому списку добавились ещё и визиты деревенских кумушек, повадившихся заскакивать на огонёк и болтать «о женском». В этом, собственно, не было ничего плохого, да вот только Герий совершенно случайно — а подозревать такого уважаемого человека в преднамеренном подслушивании бабьей болтовни было бы верхом бестактности — услышал, как кто-то предложил испытать на нём травки, повышающие мужскую силу. Мол, если уж и на старого козла подействует…

Женщина не отвечала, привычно не замечая того, что не относилось к делу. Злобы в колдуне не было, желания навредить — тем более. Во всяком случае, каменный охранник, оставленный бывшим сыном, пропускал его мимо себя спокойно, даже взглядом не провожал. Лежал, свернувшись, неподалёку от калитки в шатком плетне. Мёртвым камнем притворялся, каким, строго говоря, и был. Да только не обманывала уже эта мёртвость никого в селении. Уже неделю не обманывала. После того как Фунсия, сорокалетняя вдова охотника, баба злоязыкая и злопамятная, лишилась головы, едва только всунувшись во двор. Никто из видевших это и понять ничего не успел, настолько стремительным оказался взмах каменного хвоста, расплескавший кровавые брызги едва ли не на половину деревни.

Кулий, приведённый к дому колдуна одним из вездесущих мальчишек, только крякнул: требовать виру за убийство с бога может разве что лишённый ума. Да и выяснять причины… Поморщив некоторое время лоб, вождь объявил тогда, что погибшая сама виновна в своей смерти, с чем собравшиеся, помявшись, согласились — вздорный характер Фунсии привёл к тому, что даже оба её сына предпочли покинуть поселение, женившись на девушках из соседних деревень и уйдя в примаки. Мать не забывали, конечно, слали с оказией то одно, то другое, но всё через других…

Как ни странно, случившееся не заставило людей сторониться чужачки. По причине ли почтения к богам или же благодаря растяпистости живущей по соседству молодой мамаши, не углядевшей за малолетним чадом и обнаружившей его швыряющим мелкие камешки в каменного исполина — кто знает?

К слову сказать, совсем уж без потерь ни мамаше этой, ни дитю обойтись не удалось — сначала богохульник крепко получил хворостиной по заду, а позже и вернувшийся с охоты муж и отец, ещё по дороге к дому оповещённый добрыми соседями, объяснил супружнице пагубность излишнего увлечения болтовнёй с подругами.

В общем, довольно скоро деревенские сообразили, что если не желать зла пришлой, чужой бог не тронет. А чего этого самого зла желать? На мужиков семейных не заглядывается, ведёт себя скромно, другим не пакостит, нос не задирает… С другой стороны — и про город расскажет не чинясь, и про моды тамошние, и бедам женским посочувствует… Вот и стали живущие поблизости кумушки стягиваться перед закатом, прихватив кто пирожков свежих, кто чуток медку дикого, а кто и мясных полосок вяленых — и хозяйству не в убыток, и есть, чем рот занять, подруг выслушивая.

Герий, которому бабья болтовня не слишком-то и мешала, подумав, решил эти посиделки не разгонять, а… Не упускать из виду, скажем так. И через некоторое время получил, как уже говорилось, лишний повод поворчать. Однако сегодня дойти до него не успел: пару раз грохнув кулаком в дверь, в комнату шагнул Кулий, так что колдун почёл за лучшее тут же сменить тему:

— А ещё ходють тут всякие! То дождь зимой им подай, то снегу летом!.. Ну, чё у порога мнёшься-то? Проходи, вон, присаживайся, — тонкий узловатый палец, покрытый растрескавшейся кожей, указал на трёхногий деревянный табурет с круглым сиденьем, — и говори, чё надо! Не тяни! Вишь, работа у нас стоит!

— Да уж вижу я, как ты работаешь, — буркнул вождь, устраивая зад. — Языком всё больше. Девку гоняешь. Совесть-то у тебя осталась? Или высохла вся?

— Моей совести на десятерых хватит! Чё припёрся, спрашиваю.

Кулий вздохнул: после появления жилицы-помощницы характер вредного старика лучше не стал. Даже наоборот. И с чего бы, интересно знать? Чистота в доме не нравится? Или на старости лет бабу захотелось? Бородач покосился на продолжавшую возиться с травами женщину: кожа на руках гладкая, пальцы тонкие, длинные, фигура… Фигуру сейчас, конечно, разглядеть было трудно, однако память охотника прекрасно сохранила виденное ранее, и это воспоминание, поддержанное фантазией, заставило пятидесятилетнего бородача сглотнуть слюну. Была у него мысль взять пришелицу третьей женой, была! Что уж тут? Была и ушла, сменившись другой: свести чужачку со старшим сыном. Глядишь, и сладилось бы у них, а приданое… А что приданое? Не дура ж необученная, кроме обычных женских дел ничего не знающая. Травница! Такую и голую-босую взять можно! Да только старший пентюх пентюхом вырос, из-под жениного башмака носа не кажет. Куда такому вторую? Чтоб на части порвали? За младшего же, который только-только посвящение прошёл, эта и сама не пойдёт: зачем ей сопляки, пусть даже и удачливые? Таким крепкий мужик нужен. Головой крепкий, разумом, а не только своим достоинством. Да и не по обычаю первой женой бабу брать, пусть даже нестарую…

Кулий вздохнул ещё раз и перешёл к делу, заставившему его плестись через полдеревни и терпеливо выслушивать ядовитое бурчание колдуна…

Ну вот и город… Сколько помню это беспокойное племя, его представители всегда стремились собраться в кучи. Сперва в маленькие, затем — всё больше и больше. И если вначале стаи помогали выжить, то потом… Да уж. Особенно когда у них «развилась цивилизация». Каждый второй не смог бы добыть еду, отними у него все так называемые «блага». Вот и вымерли, воюя друг с другом непонятно за что. Почти вымерли. Немногие оставшиеся опять начали собираться в кучи. Сперва в маленькие, а теперь…

Главному Шпиону снилась война. Поле боя. Огромный участок степи между двумя холмами, на которых разместились правители городов со своими помощниками. Ему уже доводилось бывать там, разглядывая с высоты ровные ряды своих и вражеских войск. И вот — опять! Но теперь он почему-то стоял в первой шеренге, удерживая на левой руке большой щит из трёх слоёв буйволиной кожи, укреплённый костяными бляхами, а в правой сжимая короткое метательное копьё с зазубренным наконечником. Рядом сопел и всхрапывал сосед («Спит он стоя, что ли?»), а впереди… впереди была выжженная солнцем, но ещё не полёгшая высокая — по грудь — трава. «Опасно, — подумал Главный Шпион, — если подберутся на выстрел или бросок…» Потом он вспомнил о холме за спиной и успокоился: наверняка с вершины и со склонов разглядели бы, случись соседям предпринять такую атаку. Значит, оставалось лишь ждать. Стоило прийти к такому выводу, как сзади на плечо легла чья-то рука и смутно знакомый голос позвал: «Лари, вставай! — затем ещё раз: — Лари! Лариват, сожри тебя волки! Открой глаза! Новости! Лари!»