Должно быть, она не такая уж плохая девчонка. Но сердце его не смягчилось.

— Зачем это? — презрительно отвечает он. — Все равно мы победим!

Потом горнисты снова заиграли, и все пошли к трибуне. Но теперь все иначе. Впереди на Володином коне едет командарм «синих», а по бокам едут Алим и Хасан с развернутыми знаменами. За ними идет армия «синих», сзади под конвоем идет армия «зеленых», а в самом хвосте тащатся «убитые».

Володя идет в последнем ряду, глотая пыль и с трудом волоча ноги. Хуже всего то, что среди зрителей он видит Катю. Всю неделю он тайно мечтал о том, чтобы показаться Кате верхом и со знаменем в руках.

И вот он тащится среди «убитых». Лучше всего было бы убежать, но этого не позволяют правила игры, а Володя играет честно. И, низко опустив голову, загребая ногами и глотая пыль, он плетется в хвосте колонны.

А вокруг все говорят о кавалерии.

— Еще бы! У «синих» была конница, а у нас нет! Это неправильно!

— А кто вам мешал организовать конницу?

— А кто из наших годится в кавалерию? А у них и Хасан и Алим!

Имя Володи не упоминается.

О людская молва! Она признает только победивших!

Секретарь горкома поздравляет «синих» с победой, хвалит их за хорошую подготовку и награждает отличившихся. В качестве награды он прикалывает им на грудь звездочки из красного стекла.

Трибуна залита солнцем, гремят оркестры, победители выходят за наградой на трибуны под шум аплодисментов. Как хорошо! Как хорошо и как обидно!

Но вот к краю трибуны подходит Асхад. Он присутствует здесь как работник обкома комсомола.

— Товарищи! — говорит он. — Решающая роль в победе «синих» принадлежала кавалерии! Это не случайно! Для нас, кабардинцев, кавалерия всегда была любимым родом войск, и правильно сделали те пионеры, которые организовали в своей армии кавалерию. Я думаю, что тот, кто ее организовал, заслуживает награды. Ее организовал Володя Агосян!

Милый Асхад! Как он понимает все то, что происходит в Володином сердце! Как справедливо все, что он говорит! Как благородно все, что он делает!

Володя сияя идет на трибуну и под гром оркестра получает рубиновую звездочку.

— Где же твой конь? — спрашивает Асхад.

— У командарма!

— Бери моего Эльбруса. Не годится командиру кавалерии ходить пешком.

Прежде чем Асхад кончил, Володя уже вскочил на красавца Эльбруса. Он пускает коня галопом, и все смотрят на него, потому что конь очень хорош и ездит Володя очень хорошо.

Володя подъезжает к маме. Катя стоит рядом.

— Можно вас поздравить? — говорит она и улыбается. — Победителям принято дарить цветы. Хотите, я дам вам розу?

Она вынимает из волос маленькую пунцовую розу и дает ее Володе. Володя закладывает ее за ухо, она царапает ему висок, но даже это ему приятно.

Он так счастлив, что не может стоять на одном месте.

Он скачет по стадиону. Он любит всех людей, а больше всех Катю, Асхада и, конечно, маму.

Из толпы девочек высунулась Люська. Она выпячивает тонкую шею и смотрит на Володю вытаращенными, немигающими глазами.

Она все же неплохая девчонка, хотя и визжит очень громко. И видно, ей очень плохо живется со своим отчимом. Володе хочется чем-то порадовать ее.

«Что бы подарить ей? Только не розу? Конечно, нет!»

— Люся! Иди сюда!

Она подходит, не очень уверенная и настороженная.

— Хочешь, я подарю тебе звездочку?

Люська вспыхивает до корней огненных волос.

Володя наклоняется и на глазах у всех отдает звездочку.

Лицо Люськи сразу приобретает зазнайское выражение. Задрав нос, она идет на свое место, и все девчонки смотрят на нее с завистью.

С каждым днем разрастается и меняется Нальчик. Все больше становится в нем красивых, многоэтажных зданий. Они возвышаются над белеными домиками и видны издали. Центральные улицы заасфальтированы. На перекрестках установлены рупоры, похожие на морских чудовищ с разинутыми ртами. Каждое утро над городом летают слова: «Говорит Москва. Радиостанция имени Коминтерна». Каждое утро ишак промкооперации, проходя мимо рупора, закидывает голову и приветствует его неописуемым ишачьим ревом. Должно быть, голос Левитана похож на голос ишачьего хозяина. На главной улице стоит милиционер в белых перчатках. Правда, уличное движение не доставляет милиционеру больших хлопот. Гораздо больше беспокоят его стада раскормленных гусей и голенастых индюшек, которых за последние годы развелось видимо-невидимо. Нахальные птицы то и дело норовят вывернуться из переулков, но милиционер считает неприличным их присутствие на главной улице столицы и ведет с ними непримиримую борьбу.

Зато когда на улице показывается «ЗИС», милиционер чувствует себя вполне столичным милиционером. Сегодня его перчатки сверкают особой белизной — сегодня праздничный день — 7 ноября. Несмотря на позднюю осень, теплынь такая, что можно ходить в одних платьях. Нынче в Нальчике удивительно ясная и теплая осень.

Сегодня в клубе праздничный вечер. Володя занят подготовкой сцены к спектаклю. Он подклеивает декорации, исправляет блоки у занавесей, устраивает луну из лампочки.

Ему еще не исполнилось шестнадцати лет, но он высок не по возрасту. У него та же, что и в детстве, — чисто русская миловидность лица. Трудно понять, от чего она зависит: от мягкости и окружности очертаний, от полудетской пухлости щек или от спокойных улыбчивых губ. Трудно объяснить, почему, несмотря на мягкие темные кудри, несмотря на восточные, длинные глаза, в нем сразу угадывается русская кровь.

Володя с увлечением работает на полутемной сцене. Он любит эту невидную, подготовительную работу, а сегодня ему хочется, чтобы все было особенно хорошо. Главную роль сегодня играет студентка Ленинградской театральной студии Катя Луганова. Всю неделю Володя ежедневно приходил на репетиции, чтобы видеть, как она играет.

Когда все уже готово, приходит Асхад. Он ведет с собой двух девочек лет тринадцати.

— Вот тебе две помощницы — Соня и Маржан, — говорит он и уходит.

Одна из девочек русская, беленькая, с бесчисленными бантиками. Бантики у нее в косичках, на груди, на туфлях. Это, конечно, Соня.

Вторая — кабардинка, смуглая, с узким упрямым личиком. Это Маржан. Володя говорит ей:

— Маржан, передай мне гвозди.

— Я не Маржан, я Соня! — возражает она, и обе девочки смеются.

— Нас всегда все перепутывают! Маржан — это я! — объясняет беленькая.

— Девочки, — говорит Володя, — осмотрите все кресла в зале. Там много поломанных кресел, а у нас есть клей, гвозди и свободное время.

Он чинит кресла, а девочки с перепутанными именами с увлечением помогают ему, не переставая болтать.

В это время входит Люська. С недавних пор с Люськиным лицом произошла метаморфоза. Однажды оно распухло, почернело и несколько дней было очень страшным. Потом чернота исчезла, а вместе с ней исчезли бесчисленные Люськины веснушки. Сейчас Люськины волосы завязаны синим бантом, от которого они кажутся еще рыжее, а лицо кажется еще белее. Люська смотрит на Володю и говорит возмущенно:

— Что ты делаешь? Чего ради ты чинишь стулья в чужом клубе? Если бы это, по крайней мере, был наш клуб! Может быть, ты думаешь, что тебе заплатят за это деньги или что кто-нибудь скажет тебе «спасибо»?

— Мне же все равно нечего делать! — оправдывается Володя.

— Нет! Ты просто глуп! Ты обедал? Я еще не обедал? Как это на тебя похоже! Сейчас же иди в столовую!

При людях Люська всегда разговаривает с Володей так, как будто он ее собственность, но, когда они остаются вдвоем, она сразу становится тихой. Володя знает, что Люська любит «фасонить» и командовать, но прощает ей это, так как она его давнишний товарищ и в сущности славная девчонка.

Зрительный зал постепенно наполняется людьми, а за кулисами идет обычная суматоха.

— Володя! — кричит суфлер. — У меня в будке не горит лампочка!

— Володя! — кричат из бутафорской. — Почему купили зеленое ситро?! Ведь мы пьем вино! Надо было купить красного ситро! Неужели нельзя сообразить?!

— Володя! — тонким сердитым голосом кричит Люська. — Где зеркало?! Разве это зеркало?! Это огрызок какой-то! Я — графиня, с какой стати я буду смотреться в эту лупу! Никогда ты ни о чем не подумаешь вовремя!

И только режиссер дядя Саша говорит с Володей нежным голосом:

— Володенька, куда запропастилась луна? Займись ею, милый, пожалуйста!

Дядя Саша очень толстый, у него доброе бабье лицо и красный нос пуговкой. Дядя Саша любит водку и искусство. Володю он называет своей правой рукой.

— Володя! Пойди сюда! — зовет Володю исполнитель главной роли, Левка Розик. Его очень длинный, обычно до прозрачности бледный нос порозовел. — Выпей со мной! На мою ответственность! Я угощаю! Нет, ты не думай! Я пью вполне открыто с точки зрения комсомольской дисциплины! Я пью для вдохновения. Ведь я сегодня играю с Катей. Я должен играть как бог! Катя говорит, что у меня богатый голос. Вот, послушай, как у меня сегодня звучит голос! — Левка становится в позу и говорит: — Я пр-р-резираю тебя!

И Володе кажется, что слово «презираю» состоит из одного сплошного «р».

— Слышал! Голос звучит роскошно! Это от яиц. Я уже съел шесть яиц. Сейчас я съем еще два яйца. Б-р-р! Противные, как лягушки.

Левка выпивает еще два яйца и показывает длинный вязаный шарф, в котором ярко-зеленые полосы чередуются с ярко-красными. При взгляде на этот шарф начинает рябить в глазах.

— Видишь, какой шарф! Он выглядит очень революционно! Тогда, в 1905-м, все революционеры носили такие шарфы на мае!

Володя не видит никакой революционности в полосатом шарфе, но видит, что Левка слишком быстро говорит и слишком размашисто жестикулирует.

— Хватит тебе пить!

— Подумаешь! Что такое для меня пол-литра водки?! Ерунда!

Володя уходит за красным ситро и за зеркалом для Люськи. Вернувшись, он слышит Левкин голос:

— Ик! Б-р-р! Отрыгается! Отрыгается водкой и яйцами, — удивленно сообщает Левка. — Ик! Мне достаточно запахнуться этим шарфом и выйти на сцену вот такой походкой, чтобы все сразу увидели, что я р-революционер! Ик! Фу-ты черт! До чего противно! Ик! Это все яйца! Сколько я их съел сегодня?