И вот однажды запряг Харзафтид лошадь в арбу и поехал в лес за дровами.

Выскочили из лесу разбойники-абреки, зло сверкнули глазами и говорят ему:

— Лошадь — нам, тебе — арба! Не то мы отправим тебя в Страну мертвых.

Испугался тут Харзафтид. Оставил он лошадь разбойникам-абрекам. Арбу тоже оставил. Сам опечаленный вернулся домой и говорит жене своей Аминат:

— Хозяйка, пропали мы! Лошадь отняли у меня разбойники-абреки, да и арбу я на дороге оставил.

Погоревали бедный муж и бедная жена — Харзафтид и Аминат, погоревали и решили так:

— Продадим мы нашего вола рогатого в селении на ярмарке. На что нам теперь рогатый вол? У нас даже арбы нет.

На другой день Харзафтид погнал рогатого вола в далекое селение на ярмарку. Идет, идет и думает: «И правда, на что нам теперь рогатый вол?»

Идет Харзафтид по каменистой дороге ущелья, а разбойники-абреки уже поджидают его — сидят близ дороги на скалах. Один сидит на белой скале, другой — подальше, на черной, а третий — совсем далеко, на серой скале.

Вот дошел Харзафтид до белой скалы.

Пусть день твой будет удачен, бедняк Харзафтид! — закричал абрек-разбойник со скалы.

— И твой день пусть будет удачен! — отвечает ему Харзафтид.

— Сколько ты возьмешь за индюка? — спрашивает абрек-разбойник Харзафтида.

— За какого индюка? Пусть бог глаза у тебя отнимет! — рассердился Харзафтид. — Или не видишь, что это вол, а не индюк?

И пошел Харзафтид дальше по ущелью.

Много ли, мало ли он шел, но дошел до черной скалы.

— Благословение бога на тебя! — говорит второй абрек Харзафтиду.

— И на тебя, — отвечает Харзафтид абреку.

— Сколько ты возьмешь за индюка? — спрашивает его абрек-разбойник.

Еще больше рассердился Харзафтид и крикнул:

— Где ты видал индюка величиной с гору? Или не видишь, что это вол, а не индюк? Пусть бог глаза у тебя отнимет!

Засмеялся абрек-разбойник, засмеялся хитро и говорит Харзафтиду:

— Протри-ка лучше свои глаза, тогда ты увидишь, что гонишь на ярмарку не вола, а большого индюка.

Ничего не сказал ему Харзафтид. Пошел дальше по дороге и думает: «Вдруг и на самом деле это не вол, а индюк?»

Протирает Харзафтид глаза, смотрит на вола и думает опять: «И копыта на ногах. И рога на голове. И хвост сзади болтается. Похож на вола. А те двое, говорят: «Индюк!» Нет, видно, духи гор отняли у меня и глаза и ум».

Не знает бедняк Харзафтид, что на дороге были не простые путники, а злые разбойники-абреки. Не знает бедняк, что сговорились они обманом отнять у него рогатого вола.

Идет Харзафтид дальше по дороге.

Дошел он до серой скалы. Смотрит — сидит горец у дороги, на серой скале, и рубит камни кинжалом, будто работает усердно.

И кричит тот горец:

— Эй, Харзафтид, куда путь держишь?

То был третий абрек-разбойник.

— На ярмарку, в селение, — отвечает ему Харзафтид.

— А не продашь ли индюка?

«Верно, бог отнял у меня глаза, отнял ум, — подумал Харзафтид. — Индюка гоню я на ярмарку, а не вола рогатого».

Отвечает он разбойнику:

— До селения идти далеко. Продам тебе индюка, если ты хорошую цену дашь.

И отдал Харзафтид рогатого вола по цене индюка.

Повернул бедняк назад и пошел в родное селение. Подошел к дому. Входит на свой двор, а навстречу ему индюк Дугал-Дугул. Красной головой трясет, ножками перебирает, хвост распустил. Протер глаза Харзафтид и спрашивает свою жену Аминат:

— Скажи-ка ты, хозяйка, кого погнал я в большое селение на ярмарку: вола или индюка?

— Вола, конечно! Не индюка. Не видишь разве — индюк по двору ходит? — отвечает жена Харзафтиду.

Только тут догадался Харзафтид, что те путники были не простые путники, а три разбойника-абрека.

А разбойники-абреки собрались на поляне в лесу, смеются от радости и говорят:

— У Харзафтида отняли мы лошадь, что дал ему тесть. И за большого вола заплатили мы столько, сколько платят за никчемную птицу — индюка.

И погнали они рогатого вола на ярмарку, в селение, продали его там и деньги между собой поделили.

Живут Харзафтид и жена его Аминат день, живут год. Нужду терпят день, терпят год. Один индюк Дугал-Дугул ходит по двору. Нет у бедняка вола рогатого, нет и лошади. И арба на дороге в лесу давным-давно сгнила.

Думал, думал Харзафтид, как бы избавиться от бедной жизни. И говорит он своей жене Аминат:

— Иди, хозяйка, к отцу своему — проси мешок золота и овчину.

На другой день встала Аминат утром рано и пошла к отцу.

— Отец, — говорит она, — нет арбы у нас. И лошади нет больше в доме. Лошадь отняли разбойники-абреки, арба же в лесу осталась и там сгнила. Дай ты нам золота мешок, дай овчину на папаху Харзафтиду.

И дал отец дочери своей Аминат и зятю своему Харзафтиду золота мешок, дал и овчину.

Когда Аминат вернулась домой, Харзафтид ей говорит:

— Разбойники-абреки отняли у нас лошадь, отняли рогатого вола. Из-за них на дороге в лесу сгнила наша арба. Из-за них нужду терпели день, терпели год. Теперь я хочу их обмануть. Хочу все вернуть с лихвой и зажить счастливо и богато.

Из той овчины сшил себе Харзафтид папаху. Насыпал он в оба кармана золота и опять говорит жене:

— Пойду я в далекий путь — на ярмарку. Через семь дней и семь ночей я вернусь обратно в нашу саклю. А если не вернусь, то знай: пропал я так же, как пропали у нас арба, лошадь и рогатый вол.

И пошел он в далекий путь. Пошел на ярмарку, в селение. Идет Харзафтид по дороге в ущелье. И опять повстречались ему те три разбойника-абрека.

— Куда ты путь держишь? — спрашивают его.

— В селение на ярмарку иду, — отвечает им Харзафтид.

— Что же ты, Харзафтид — пустая сума, делать будешь на ярмарке?

— Пить и есть. Есть и пить.

— Одному, без друзей, пить и есть — позор для хорошего горца.

— Верно, — сказал Харзафтид. — Когда мой отец был жив, он чурека и соли не жалел не то что для друзей, но и для недругов своих. Я же сын своего отца.

— Ну, если ты вправду сын своего отца, так угости-ка нас! — говорят разбойники-абреки бедняку, а сами потихоньку смеются над ним.

— Клянусь могилой своего отца, я угощу вас так богато, что вы это угощение не забудете до самой смерти вашей! — сказал им Харзафтид. — Когда пройдет эта ночь и настанет утро, ждите меня на ярмарке, в селении.

И пошел дальше Харзафтид и наконец пришел на ярмарку, в селение, в дом богача, где за деньги и есть и пить давали. Полный карман золота насыпал богачу и так ему говорит:

— Когда настанет утро, приду я в твой дом с тремя гостями. И есть и пить давай нам вволю. А когда кончится пир, поверну я свою папаху влево, поверну вправо и скажу: «Папаха ты моя, овчинная папаха!» А ты благодари меня за щедрую плату и провожай с почетом до ворот.

— Пусть будет так, как ты хочешь, — сказал тот богач Харзафтиду.

Тогда Харзафтид пошел ко второму богачу. И тому дал он золота и сказал то же, что и первому.

На другой день рано утром Харзафтид пошел на ярмарку. Ходит и смотрит на золотые кинжалы, каленые стрелы, на вороных коней, на мулов и верблюдов. Вдруг видит — разбойники-абреки тоже ходят по базару.

— Пусть счастливо будет ваше утро! — говорит им Харзафтид.

— И твое тоже! — отвечают ему разбойники-абреки.

— Отец мой чурека и соли не жалел ни для знакомых и друзей, ни для незнакомых и врагов. А я сын своего отца. Идемте со мной к богачу на большой пир.

— Откуда ты, пустая сума, возьмешь так много денег? — спрашивают разбойники.

— На что мне деньги? — отвечает им Харзафтид. — У меня есть папаха. Скажу только: «Папаха ты моя, овчинная папаха» — и уйду, не платя ни копейки. А хозяин еще станет благодарить меня за щедрую плату и с почетом до ворот проводит.

Хоть и не верят разбойники-абреки, а сами идут за Харзафтидом. Вот привел их Харзафтид в дом богача. Вошел и кричит:

— Есть и пить нам давай! Столько давай, сколько каждый захочет!

Богач принес им вина в глиняных кувшинах, зелени и мяса на серебряных тарелках. Трехногие столы — фынги согнулись под тяжелой посудой. Шипит шашлык, пенятся густая брага и черное горское пиво. А пирогов так много, что целое селение накормить можно. Ели, пили бедняк и разбойники-абреки. Да только мало пьет Харзафтид, а больше три разбойника-абрека. У разбойников глаза уже слипаются от вина, пива и браги, а они все пьют; в руках у них мелькают турьи рога, наполненные пивом и вином. Пьют и едят, едят и пьют разбойники-абреки. А когда не могли они больше ни пить, ни есть, Харзафтид надел на голову свою овчинную папаху, повернул ее вправо, повернул влево и говорит: