— Обмундирования у нас нет, — объяснял на ходу комэск Вышан, которому меня с рук на руки передал с наилучшими рекомендациями Осмол. — Скачем в гражданке. Если кто из разбитых эскадронов товарища Грежа попадается, те ещё в форме, а наш брат-страж, да чоновцы в кожанах. Нам ведь не привыкать. Вот шашку, карабин и патронов мы тебе быстро организуем. Ещё смену белья и так, прочее мелкое довольствие. А завтра уже — в бой.

— Вот так сразу?

— Именно так — сразу. В десяти верстах от Бадкубе замечены степняки. Конные и на пулемётных летучках. Два эскадрона отправлены на разведку, как только вернутся, мы ударим. Собираем всю силу, что есть у нас. Три эскадрона из бывших чоновцев да ещё три — конница Грежа, что до Бадкубе добралась. Ну, и вроде завтра должны союзники подойти.

— Союзники — это ты про Щекаря?

— Про него родимого. Про кого же ещё, будь он неладен.

— Значит, Невер добился своего и Щекарь будет вместе с нами оборонять Бадкубе.

— Что Невер своего добился — это верно, а вот про Щекаря я совсем не уверен. Слишком уж давний враг он народной власти, чтобы вот так запросто за нас драться.

— Ну, в отличие от князей он ни разу в рейд на нашу территорию не ходил, — справедливости ради заметил я.

— И что теперь — верить ему после этого?

Ответа на этот вопрос не требовалось.

Каких только слухов не ходило про лихого атамана Щекаря, но один из них явно был правдив на все сто. Он был очень хорош собой. При невысоком росте атаман словно окружил себя аурой властности — подчинялись ему, наверное, с удовольствием. Он носил длинные, подкрученные кверху усы. Одевался в долгополый кафтан с серебряными газырями. Ножны шашки отделаны золотом и резной костью. Из длинной кобуры торчала рукоятка мощного котсуолдского револьвера.

Он гарцевал перед нами на отличном жеребце караковой масти. Позванивал уздечкой. И явно в душе посмеивался над нашим внешним видом. Потому что если эскадроны, собранные с миру по нитке из разбитой армии Грежа, ещё были похожи на регулярные войска, хотя бы в форме, пускай и сильно застиранной и латанной-перелатанной. А вот три эскадрона из бывших чоновцев и стражей на армию походили мало. Мы были одеты в кожанки и фуражки с башенными коронами, вместо положенных по уставу богатырок. Кто в форменных шароварах, в кто и просто в штанах. У одних сапоги, у других же ботинки с обмотками. В общем, с виду то ещё воинство. Ни в какое сравнение с бравыми ребятами, что привёл атаман Щекарь мы, конечно, не шли. И над этим наши союзники, нанятые на котсуолдские деньги, конечно же, посмеивались.

— Ты, значит, тут за главного будешь? — спросил Щекарь у командира нашего сводного кавполка Журава, выехавшего ему навстречу из наших рядов.

— Журав — командир сводного кавполка Народной армии, — чётко отрапортовал тот, будто на параде.

— Ну, хоть командир поприличней выглядит, а то гляжу я на вас, товарищи косорылые, и понимаю, у меня пастухи и то лучше одеты.

В строю тут же начался ропот. Даже я стиснул рукоять выданной мне вчера вечером шашки. За «косорылого» обычно не в морду били, а сразу стреляли или рубили. Да так чтобы сходу — насмерть. Подобных обращений не прощали в Народном государстве. Однако сегодня пришлось проглотить. И Щекарь явно не закончил куражиться. Понимает и свою силу, и полную неуязвимость, что даёт ему положение котсуолдского наёмника.

— Поглядим, как будут твои орлы выглядеть после пары дней боёв, — не полез за словом в карман Журав. — Я-то их помню ещё по Гражданской, хотя и не всех, много вас в степях под Переволоками. Совсем не такими орлами выглядели они, когда их товарищ Будиволна бил всюду, где видел.

Красивое лицо Щекаря мгновенно побелело, будто его мелом обсыпали. Он стиснул пальцы на рукоятке нагайки, как будто хотел тут же ожечь ею Журава. Однако сдержался и даже рассмеялся, но как-то слишком фальшиво и наиграно.

— Теперь, значит, вместе врага бить будем, — бросил он. — Только сразу скажу, никаких уполномоченных у себя я не потерплю.

— А и не будет их, — отмахнулся Журав. — Мы все тут уполномоченные народной властью врага бить.

Вместе, но как бы всё-таки порознь, мы выехали из Бадкубе. Трястись в сёдлах пришлось не слишком долго. Враг значительно приблизился к городу за то время, что прошло с нашего разговора с Вышаном. Уж куда ближе тех десяти вёрст, о которых он говорил ещё вчера днём.

Мне только слышать приходилось о пулемётных летучках. Их активно применяли в своих налётах князья Великой степи. Те, у кого, конечно, были для этого средства. Собственно говоря, использовали их князья, которых неформально поддерживали континентальные державы, резко настроенные против народной власти. Летучка представляла собой открытый автомобиль со снятыми задними сидениями. Там располагались один или даже два пулемёта. Первый на поворотном станке, чтобы вести огонь по всем направлениям, второй же, как правило, смотрел назад. Чаще всего у второго никакого станка не имелось, с пулемётом в руках в открытом кузове просто залегал боец, в задачу которого входило отстреливаться от преследователей. Такая вот простая и весьма эффективная в условиях Великой степи конструкция.

И вот теперь мне довелось, наконец, увидеть пулемётные летучки своими глазами.

На нас нёсся вал вражеской конницы. Никакого представления о дисциплине ополченцы степняков попросту не имели. Лишь цирики, сбитые в отряды вокруг летучек, соблюдали хоть какое-то подобие строя.

— Ну что ж, товарищи! — воскликнул Журав, выхватывая шашку из ножен. — Шашки наголо! Бей врага!

И мы в едином порыве обнажили оружие. Журав первым дал шпоры своему коню, пуская его с места в карьер. А за ним и все мы. Строй пытались держать, но удавалось не слишком хорошо. Всё же мы были наскоро сбитым вместе подразделением, в котором многие давно уже потеряли навыки настоящего кавалерийского боя. Захлопали частые выстрелы из карабинов. Но лично я свой даже не сдёрнул со спины. Вряд ли попаду с такого расстояния. Лучше уж из револьвера бить с убойной дистанции. Вот это я хорошо умею — научили лихие чоновские времена.

Я не глядел по сторонам, а потому не видел летящих на врага на нашем правом фланге всадников атамана Щекаря. Лишь краем глаза заметил блеск их длинных пик. Эти ребята отчего-то не отказывались от этого архаичного оружия.

И тут разом меня накрыло круговерть кавалерийского боя. Мне стало вовсе не до чего. Передо мной замелькали лица, долгополые халаты и меховые колпаки степняков. Свистели пули, но уже редко. Сверкали сабли. Казалось, все они были нацелены только на меня. Я отбивался. Рубил направо и налево, не особенно разбираясь попал ли — нет. Рядом с коней валились раненые и убитые. Враги, друзья — не понять. Я налетал конём на очередного противника. Бил первым или закрывался от его удара, а после бил в ответ. Сам не знаю когда левой вытащил из кобуры револьвер и тут же, в считанные секунды, расстрелял весь его барабан, оставив лежать под копытами коней шестерых степняков.

Меня захватил казалось давно и прочно позабытый азарт лихой кавалерийской сшибки. Я пластал шашкой врагов, забывая про оборону. Клинок раскраивал черепа, оставлял глубокие, кровоточащие раны на телах степняков. Кому-то я отсёк кисть руки с зажатой в ней саблей. Другого рубанул по плечу, круша рёбра. По боку прошлись бритвено-ледяной болью, а после он как будто взорвался. Я не глядя ударил в том направлении. Шашка врезалась в чьё-то тело. Но я даже не разглядел того, кто ранил меня. Почти обезумевший от криков и крови конь понёс меня дальше.

И вынес точнёхонько на пулемётную летучку. Я срубил крутившегося около неё степняка в грязном бешмете. Толкнул коня, заставляя того грудью налететь на автомобиль. В мою сторону уже поворачивался пулемёт на станке. А в револьвере ни одного патрона! Я отлично видел узкоглазое лицо степняка, стоящего за пулемётом. Он ухмылялся, отлично понимая, ничего я не успею с ним сделать. Ему всего-то и надо, нажать на спусковую клавишу, чтобы в секунду нашпиговать меня свинцом. И всё же я вскинул шашку для удара — быть может, он настигнет врага, даже когда я буду уже мёртв.