– Эк тебя зацепило-то, – с усмешкой ответил Зуб.

Сам он сидел на индийской траве давно, ещё с Персидских своих походов. Так что организм привык сопротивляться наркотику.

– А что? Сиплый-то прав, – проблеял со своей стороны Бухряк. – Ведь как есть найдут. Надо перепрятать.

– Сиди, Бухряк, – остановил его Зуб. – Сюда наши не забредают. Кому искать-то?

Он сделал ещё одну глубокую затяжку, подержал дым в лёгких для пущего эффекта и снова выпустил в сторону Сиплого. Мгновенно оттуда высунулась рука и застыла в просящем жесте. Пришлось дать, хотя и понимал, что травы товарищу уже хватит.

Сиплый со смаком выпустил дым и продолжил речь.

– Нет, Зуб, если ты не хочешь перепрятать, то я за своё золото боюсь. Поэтому сам сейчас встану, пойду и зарою котёл в какое-нибудь другое надёжное место. И никому об этом не скажу. Только своим лучшим друзьям и товарищам. Вот тебе, Зуб, скажу. Как же тебе не сказать, ведь ты же умище! Ого-го, какой умище! Без тебя, может даже и не было бы этого котелка, да и меня, стал быть, не было бы. Сложил бы лихую башку свою на каком-нибудь тракте, и звери бы давно обглодали. До самых белых косточек…

Он опустил голову на скрещенные руки и друзья услышали всхлипы.

Вот так всегда, подумал Зуб. Сиплого на жалость пробивает, а Бухряка на измену. И точно.

– Нет, Зуб, что ни говори, а Сиплый прав, – раздалось с противоположной стороны костра. – Наши сюда почему не ходят? Да потому, что здесь постоянно калачане крутятся. Весь лес здешний знают, как поясной кошель. А мы? Зарыли под деревом, два раза копнуть. Да они и правда, грибы искать начнут, и выроют плоды трудов наших. Вот радости-то у местных будет! Нет, давай перепрятывать.

Товарищи вскочили, обступили предводителя.

– Пошли! – настойчиво твердил Сиплый.

– Найдут ведь, – вторил ему Бухряк.

Зуб вздохнул, выколотил трубку о корень сосны, к которой привалился спиной, разобрал её, не спеша сунул обратно в кошель, и медленно, с достоинством поднялся.

– Ну идёмте.

Вырыть котёл, завязанный сверху куском кожи и вправду было легко. Не два раза, конечно, но устать никто не успел. Бухряк взял ношу, Сиплый, подхватил короткий деревянный заступ. Лопатку эту взяли с собой ещё вчера, чтобы добавить в ухоронку последнюю добычу.

Потом долго бродили по светлому, вкусно пахнущему хвоей и малиной, лесу, ища подходящее место.

– Тихо! – вскрикнул шёпотом Бухряк.

Произнёс он это еле слышно, но эффект был как от команды. Оба спутника мгновенно застыли.

– Идёт кто-то, вон там, – он показал рукой в сторону блестевшей вдалеке реки.

И правда, шагов слышно не было, ветки тоже не хрустели, но по лесу целенаправленно перемещались тени. Товарищи залегли.

– Двое, – продолжал глазастый Бухряк. – Оба оружные. И, кажется, заметили нас.

Зуб с Сиплым подобрались, присмотрелись.

– Один точно на нас зенки пялит, – отчитался Сиплый. – И кажется, кого-то заметил.

Зуб помолчал с минуту, затем коротки сказал:

– Бухряк, за мной. Сиплый, меч отдай мне, возьми взамен кинжал, и ползи в обход. Они там залегли.

Троица тут же расползлась. Зуб с Бухряком двинулись напрямик, замирая за толстыми стволами и с максимальной скоростью, но не поднимая головы, проползая открытые участки. А Сиплый, вооружённый собственным ножом и персидским кинжалом Зуба, пополз в обход, заходя противнику в тыл.

Когда до целей оставалось не больше пяти шагов, стало ясно, что это двое дружинных парней и сидят они к налётчикам спиной. Воронёные кольчуги не блестели на солнце, стальные мисюры без шишаков были выкрашены в зелёный цвет. Щитов у бойцов не было, но у каждого висел на поясе меч в ножнах. Оба с увлечением рассматривали что-то то ли на реке, то ли на берегу, время от времени выражая восхищение короткими тихими междометиями.

Сиплый вовремя заметил, что выходит противнику во фронт, поэтому сменил траекторию, а через какое-то время и вовсе поднялся на ноги и окликнул воев.

– Эй, парни! Рыбу караулите?

Те обернулись на неведомо откуда появившегося человека, секунду его рассматривали, затем один положил руку на меч, а второй вполголоса прикрикнул:

– Давай отсюда!

– Это чего это? – продолжал валять Ваньку Сиплый. – Вы что ли этот лес купили?

Мечей дружинные не вынули, решив обойтись словами и кулаками. Поэтому, не заметили, как сзади одновременно им под правые уши воткнулись два ножа. Вся схватка не заняла и секунды. Бухряк и Зуб вскочили из кустов почти под ногами оружных, в одно движение сделали своё чёрное дело и аккуратно положили тела в траву.

– Ну вот, – посетовал Бухряк. – Теперь котлом-то не обойдёмся. И мечи добрые и кольчуги статные. Да и в карманах, маракую, тоже кое-что водится.

– Тащи к берегу, – прервал его философствования Зуб, беря свою жертву подмышки.

Над невысоким обрывом остановились и невольно засмотрелись. Там, на заливном лугу, мелкий человек с длинными, подвязанными бечевой волосами, диковинно скакал по траве, задирая босые ноги выше головы, лупил кулаками воздух. Время от времени странный гимнаст падал в траву, ловко перекатываясь с одного места на другое, вскакивал, не прикладая рук.

– Братцы, а то ж баба, – шепнул глазастый Бухряк.

И правда, при очередном хитром ударе назад, рубаха натянулась на груди, обрисовав два соблазнительных полушария. Товарищи сразу же глянули на незнакомку другими глазами.

Оба осторожно, стараясь не шуметь, положили тела на землю, а Сиплый, повертев головой, воткнул котёл с золотом под какой-то куст, для порядка чуть присыпав листьями. Потом присоединился к остальным. Некоторое время все трое любовались плавными, но в то же время быстрыми движениями.

– Эх, если бы она тако же подо мной вертелась, – мечтательно прошептал Сиплый.

Зуб поднялся, внимательно глянул назад, определяя, не идёт ли кто, потом снова присел, весело посмотрел на приятеля и сказал:

– А что? Ещё и повертится.

Не говоря ни слова, троица спрыгнула с обрыва. До девушки было шагов десять, не больше. Заметила она нападавших шагах на семи. И, к чести её сказать, не особо и испугалась. В мгновенье ока выхватила из-под ног оструганную толстую палку длинной в руку, и диковинно, вытянув один конец вперёд на манер меча, подняла её над головой.

Зуб ухмыльнулся, вынул и свой меч, и Сиплого, прокрутил оба в руках, показывая, что и он не лыком шит. Бухряк достал из-за пояса широкий топор на длинной рукоятке. Сиплый подкинул на ладони нож и ловко поймал его за кончик лезвия, готовясь метнуть.

Девушка всхлипнула, затем ещё раз. И вдруг, бросив в троицу свою палку резво побежала по лугу.

Сиплый замахнулся, чтобы бросить в неё нож, но Зуб перехватил его руку.

– Не надо. Целая она интересней.

Девушка добежала до реки и, не останавливаясь, бросилась в воду. Сиплый и Бухряк разошлись в стороны, готовясь выловить пловчиху. Зуб прошёл вперёд, собрал разбросанную в траве одежду, и сложил её кучкой на берегу.

Беглянка отплыла шагов на десять и теперь держалась на поверхности, борясь с течением. Сиплый посмотрел на неё, затем на товарищей, в момент разделся и почти без брызг нырнул. Появился он из воды в шаге от девушки, показал ей зажатый в кулаке нож, и, схватив за волосы потащил к берегу. Вся операция заняла не больше пары минут, и вот уже плачущая, мокрая беглянка стоит перед тремя налётчиками. Одежда соблазнительно облепила её фигуру, розовые соски проступали сквозь белую ткань тонкой рубахи. Длинные пряди волос полосами лежали на лице. Из глаз её лились слёзы, бедняга беззвучно плакала, понимая, что ничего хорошего с ней не произойдёт.

Платону пришлось пробыть конажичем не три дня, а все шесть. Только тогда от ведающей матери, в возке, приехал почти здоровый коназ.

И тут же, собрав всех, объявил:

– К сожалению, это не мой сын. Платон добрый парень, и мне очень жаль, что не я его отец. Но он помог нам, можно сказать, освободил наш родной дом, уничтожил супостата.