О том, что пригласить бывшего ученика волхва в компанию было не самой лучшей идеей, Смирнов стал догадываться уже на следующий день. Демид Иваныч оказался ленивым и некомпанейским. На просьбу помочь разбить лагерь или собрать дров, он обычно отвечал:

– Чего это я-то? Я что, напрашивался с вами? Сами вон потащили. И так все ноги сбил, за вашей парочкой поспешаючи. А теперь ещё и прислуживай вам, как раб какой.

Кстати, за столом он себя рабом вовсе не считал. Наоборот, ел так, будто сидит здесь один. Лопал, короче говоря, в два горла.

Глаша первый день жалела «несчастного сиротинушку», подкладывала ему вкусные кусочки, приговаривала, что, мол, нет у ребёнка родни, некому его пожалеть, поухаживать. Но потом, увидев, как наглеет раз от раза их внезапный попутчик, даже она перестала обращать на мальчишку внимание.

На третий день вышли к селу и удивились. Все дома стояли пустыми, нигде не лаяли собаки, не мычали коровы. Все двери оказались заколочены, окна закрыты ставнями. Стало ясно, что жители из села ушли. Причём, собрались основательно, забрали скарб, живность. Почему – непонятно.

Тут же и произошло то эпохальное событие, которое изменило отношение Демида к попутчикам. На него напал кабан.

Они выбежали прямо на сельскую улицу. Двое. Здоровенный клыкач, буро-коричневый, покрытый чёрными полосами, с огромными, почти в локоть, бивнями под пятаком. Хотя, какой там пятак? По размеру, так не меньше, чем полновесный рубль. Следом бежал мелкий подсвинок, ещё кое-где покрытый детскими пятнами и без клыков. Не иначе, самец учил детёныша охотничьему ремеслу.

И надо же так оказаться, что Демид в этот момент был на улице один. Он как-то незаметно отдалился от попутчиков, двигался то чуть сзади, то сбоку. Вот и в этот раз Платон и Глаша отошли проверять, не открыта ли дверь в сарай во дворе, когда из проулка на дорогу выбежали кабаны.

И увидели Демида. Клыкач достигал ему почти до груди, огромный, матёрый кабанище. Опыта, видимо, тоже было не занимать, потому и понял, что одинокий невооружённый человек скорее не противник, а добыча.

Платон как раз дёрнул за ручку двери, когда со стороны улицы раздался дикий визг.

– Что это? – машинально спросил он у Глаши.

Та лишь пожала нагруженными обоими мешками плечами. Мешки были не маленькими. Один она несла ещё с Калача, второй только что передал ей Смирнов, чтобы освободить руки.

Визг повторился. Платон порылся в вещах, достал меч и, стараясь прикрыться со стороны возможной атаки в тени забора, двинулся на голос. Он так и не смог определить, что за зверь издаёт подобные звуки.

Через минуту всё стало ясно. В двух шагах от забора росла высокая груша, вокруг которой, то и дело взрывая землю пятаком, бегал здоровенный секач. А визжал висящий на дереве вверх ногами Демид. Он застрял в развилке ветвей, причём, голова смотрела вниз, а ноги болтались, задранные в небо.  Прямо под головой сидел, как верный пёс, подсвинок. Видимо, ждал, когда плод созреет и упадёт.

Платон с трудом сдерживал смех. Уж больно комичная сложилась ситуация. Болтающий ногами мальчика в двух метрах над землёй. Огромный как медведь кабан, нарезающий круги как вокруг новогодней ёлки, и подсвинок, который в абсолютно собачьей позе сидел под Демидом и только что хвостом не вилял.

Мальчишка заметил Смирнова первым.

– Помоги, дядя! – не попросил, а почти приказал он.

Платон спрятался за забором, чтобы кабаны не видели, и спокойным голосом спросил:

– А зачем? Я что, упрашивал тебя на это дерево лезть? И так от тебя терпим, жрёшь от пуза, работать не хочешь, хамишь. Так ещё и спасай тебя. Вот ещё.

В общем, ответил словами самого Демида. Но, почему-то мальчишку эти аргументы не убедили. Вообще, яснее всех на ответ Платона отреагировал кабан. Он остановился, внимательно посмотрел на забор и пару раз отчётливо хрюкнул.

– Вот и кабан тоже против, – не удержался от хохмы Смирнов.

Демид ещё раз взвизгнул, отдышался, и сказал теперь уже другим тоном.

– Дядечка Платон, прошу тебя, ну спаси. Я больше не буду, обещаю. Слушаться буду, как отца родного, жизнью клянусь.

– Жизнью? – задумчиво переспросил Платон. – Это что же значит?

– А то и значит, что ежели обману тебя, то можешь меня хоть убить, а хоть вообще колдунам в рабство продать, вот.

– Ох, Демид. Не удержишься…

– Удержусь. Только помоги.

Похоже, кабан ждал именно этих слов, потому что неожиданно ловко подпрыгнул и схватил мальчишку за свисающую через голову длинную полу.

Визг раздался снова. Платон не стал дальше ждать, одним прыжком выскочил на улицу и с маха снёс секачу голову. Меч не подвёл. Подсвинок, видя такую перемену диспозиции, не стал навязывать своё общество, и, громко возмущаясь, чесанул вдоль по дороге.

Демид рухнул прямо на тушу кабана, при этом умудрился запутаться в собственной рясе. Когда он поднялся и снял подол с головы, Платон увидел красное, как осенний кленовый лист, смущённое лицо.

– Спасибо, – буркнул мальчишка.

Следовало сразу установить рамки дозволенного, поэтому Платон грубо переспросил:

– Чего? Не слышу. Или снова хамишь?

– Нет, что ты, дядя Платон.  Наоборот, спасибо говорю.

– Ну вот и славно, – вмешался из-за спины голос Глаши. – А я там сарай открыла. А в нём мёд. Хотите медку, мужчины?

Демид брёл, не поднимая головы. Теперь мальчик безропотно нёс мешок, который до того тащила Глаша. Внезапно Платон остановился, и бывший ученик чуть не врезался в его спину.

– Там свет горит, – сказал Смирнов.

Солнце садилось, и на просёлке как-то незаметно стемнело. Путешественники даже не обратили внимания, как прошагали до самого вечера, совсем забыв про то, что надо организовать лагерь. Так что дом у дороги с горящими окнами оказался как нельзя кстати.

– Похоже на трактир, – ответил сам себе Платон.

– Зайдём? – мальчишка поднял глаза и в тусклом свете заходящего солнца стало видно его красное, усталое лицо.

– Умаялся? – сочувственно поинтересовалась Глаша.

Демид кивнул.

– Что, батюшка, дальше пойдём или пожалеем мальца?

Платон не раздумывая указал свободной рукой на горящие окна.

– Там переночуем.

В зале никого не было. Четыре стола вдоль стены выглядели очень тоскливо. Хозяин, немолодой, полный, но очень подвижный мужчина, выкатился из-за стойки и почти бегом подошёл к вошедшим.

– Заходите, гости дорогие. Вы на постой или только отужинать? Места на всех достанет.

Платон тяжело опустил мешок на пол, потёр отдавленное лямками плечо и спросил:

– Почём постой-то?

– Да недорого, – хозяин был сама любезность. – По пятачку с души возьму, по-божески.

Глаша тихо ахнула.

– Что? – шёпотом спросил Платон.

– Дорого, – чуть слышно протянула девушка. – В Калаче, чай, за пятак и камору и завтрак дают.

– Что же так дорого, хозяин? – озвучил шёпот девушки Платон.

– Да разве ж это дорого? – Глаза трактирщика так и лучились улыбкой. – А то, не гоже, так поди, небось, прогуляйся до соседей. Может, там дешевле.

– Так соседи твои где, в версте, не меньше?

– В двух, родимый. И то, нет там никого, село пустое стоит. Так что я один, как перст. И за провиантом, и на прачку, всё семь вёрст шагать. Потому и цены немалые. Ну так что? Горничку готовить али дальше двинете?

– Готовь, – махнул рукой Платон. – А кормишь чем?

– Ежели поскорее, то рыбка есть жареная. А ежели подождёшь, то и бараний бок поспеет.

Платон достал из мешка завёрнутую в тряпицу кабанью ногу, положил на ближайший пустой стол и аккуратно развернул. Хозяин придвинулся ближе, понюхал, даже поковырял мясо пальцем.

– На ужин её желаете? – спросил он.

– Если можно. А то хозяин этой ноги чуть мальчишку нашего не съел.

– Ну тогда поделом ему, – сказал трактирщик, взял окорок и понёс на кухню.

В этот момент дверь открылась, и в зал ввалился пыльный, усталый мужчина в сером плаще. Он был высок, бородат, широкоплеч, и оставлял впечатление грозного воина.