– Хозяин! – крикнул путник, едва войдя. – Вина, мяса и постель.

Трактирщик обернулся на полдороге, бросил короткий оценивающий взгляд на вошедшего и ответил:

– Сию минуту. Вы пока присаживайтесь.

– Вот! Вон её и приготовь, – мужчина указал на окорок.

– Увольте, – как мог с ношей развёл руки хозяин. – Это их гостинец, так что им его и отведать.

Вошедший, казалось, только сейчас увидел стоящую возле стола троицу. Он повёл плечами, стараясь развести их пошире, при этом внимательно смотрел в глаза Платону. Видимо, сделав для себя вывод, подошёл и протянул молодому человеку руку.

– Шатун. Прозвище моё такое. А как по сказке, вам знать незачем. Чай, не родня. Ты, паря, кто? Никак дружинный?

– Платон. Путешественник я. В Москву вот, шагаем.

– В Москву-у… – протянул Шатун. – А я из неё, родимой. В Тобол. А что, Платон, не отужинать ли нам за одним столом? Твоё мясо, моё вино.

Смирнов оглядел своих спутников. Глаша, как всегда, стояла тихонько, стараясь не лезть лишний раз на глаза. Взгляд Демида горел предвкушением ужина, но похоже, больше мальчишке не терпелось услышать историю Шатуна. Да и что говорить, внешность у мужчины была колоритная. Обветренное, явно непривыкшее к кремам и неге лицо. Седые виски торчали из-под войлочной шапки, навроде тех, с какими в мире Платона ходили в баню. Коричневый кафтан, а сверху настолько запылённый плащ, что невозможно было определить его цвет. Сразу понятно – жизнь человека помотала. Более того, ему это нравилось, и ничего иного Шатун не желал.

– Милости прошу, – ответил Смирнов. – Мы только заселимся.

– Вы что, жить здесь собрались? – и так худое лицо мужчины вытянулось ещё сильнее.

– На ночь!

Платон проклинал свои привычки, из-за которых то и дело вворачивал непривычные в этом мире слова.

Комнату им определили одну, с одной деревянной широкой кроватью и двумя лавками вдоль стен. Каждая лавка сама по себе была неплохим спальным местом – не уже полки в плацкартном вагоне. Демид за минуту застелил одну из них. А что там стелить? Перина на ней и лежала, только расправить.

В углу висел умывальник, под ним таз. Воды в этом сооружении не было. Мальчишка ткнул рукой в носик, вопросительно посмотрел на остальных, потом вздохнул, пожал плечами, снял олейник с крючка и пошёл за водой.

Когда спустились, на столе уже исходила паром кабанья нога, стояла огромная чаша с пшённой кашей, хлеб, два кувшина вина и четыре тарелки. Шатун, уже без плаща, нетерпеливо двигал посуду.

Первое время все ели молча. Потом Платон отодвинулся от стола, шумно вздохнул, и осмотрел остальных.

Глаша ела кашу. На краю тарелки лежала одинокая подгоревшая шкурка. Девушка явно скромничала. Демид тоже наелся. Он раздобыл где-то щепочку и теперь ковырялся в зубах.

Шатун шумно допил очередную кружку, со стуком определил её на стол и обвёл общество весёлым взглядом. Остановился на Демиде, подмигнул, и без всякого вступления начал.

– Что, малец, небось, думаешь, кто же я такой? На охотника не похож, на земледельца тоже. Да и не из господ.

Никакой реакции на эти слова не последовало, но, похоже, рассказчику она была и не нужна. Он снова обвёл стол полным гордости взглядом и торжественно заявил:

– Я драконобой.

– Кто? – переспросил Платон.

Про ковбоев он знал. Это те, кто коров пасёт. Но драконобой…

– Ну, охотник на драконов, – немного разочарованно пояснил Шатун.

– А много ты драконов пришиб, дядя? – весело поинтересовался Демид.

– Семерых, – Шатун сказал это так, что ни у кого не возникло сомнений в правдивости его слов. – Сюда вот за восьмым пришёл, да, видать, поздно. Лет на сто замешкался.

Охотник рассказывал всё это, обращаясь к мальчишке. Видимо, понимал, что он самый благодарный слушатель. И вопросы задаст в нужном количестве, и восхитится где надо. Так и оказалось.

– Как так? Почему поздно? – спросил ученик. Глаза его горели.

– Заматерел змей. Огнём пыхать начал. А тут уже не моя работа, а жрецов Перуновых.

– Ты видел?

– А то! – рассказчик приосанился. – Как вот тебя сейчас. Как есть вчера утром.

– И какой он, дракон?

Рассказчик неторопливо налил себе из кувшина, шумно выпил. Потом довольным взглядом оглядел аудиторию. Платон краем глаза заметил, как к соседнему столику присели трактирщик и женщина в переднике. Похоже, жена. Они тихонько подошли, стараясь не шуметь, выдвинули лавку и синхронно опустились на неё. Трактирщица тут же достала что-то из кармана передника и сунула в рот. Ну только попкорна не хватает, подумал Смирнов.

Шатун ещё немного помолчал и обратился на этот раз не к мальчишке.

– Драконы, они древний народ, – сказал он, глядя на Платона. – Пришли в мир ещё когда не то, что людей, а и солнца-то не было. Потому и зовутся так, что кон свой до самого Ярилы-Ра начали. Сейчас, какие живы, ютятся в пещерах поглубже, потемнее да похолоднее. Чужие они на земле, хоть и летать могут. И живут вовсе не теплом солнышка, как мы, а своим, нутряным огнём. Злым и жестоким.

– А я слышала, что они умные. Прямо как люди, – подала голос Глаша.

– Умные, это да, – тут же переключился на девушку рассказчик. – Но не как люди. Скорее, как крысы. Человек, он ведь для чего живёт?

– Для радости? – осторожно спросил Демид.

Похоже было, что эту фразу он от кого-то слышал и сейчас решил блеснуть эрудицией.

– Эх, малый! – улыбнулся щербатым ртом Шатун. – Это пока ты молод, на радости тянет. А жизнь надо прожить так, чтобы о тебе хорошо вспоминали. Если помнят тебя добром пусть даже двое, считай, не зря ты небо коптил. А если многие… тут как есть на высший круг уйдёшь.

За столом воцарилось молчание. Платон думал о местной философии. Сколько вариантов смысла жизни он слышал, но этот оказался простым и почему-то близким по духу.

– А у змеев, у них всё не так. – продолжал между тем драконобой. – Для них, чем больше людей они на тот свет отправили, тем лучше. Потому как души убитых драконами, они больше не возрождаются. И освободить их можно, если только этого самого змея убить. Для того и выползают змеи из нор своих, чтобы души людские губить. Без того у них яйца не вызревают.

– А что ж ты, дядя, этого-то гада не прикончил? – задорно спросил Демид.

Казалось, Шатун сейчас вскочит и надерёт мальцу уши. Но, обошлось. Охотник лишь налил себе ещё, зло глянул на мальчишку, выпил, и продолжил.

– А то и не прикончил. Говорю же, опоздал. Они где-то на пятой сотне лет начинают огнём пыхать. И тогда уже обычным путём его никак не одолеть. Он и сеть сожжёт, хоть ты её из проволоки плети. И колья ломает на раз. А попробуешь отравить, тоже не выйдет. Глотки от огня лужёные, яд для них как нам лебеда, горько, но не смертельно.

Позже, лёжа в постели с сопящей подмышкой Глашей, Платон всё пытался представить себе летающего огнедышащего змея. В детстве, в сказках, это выходило как-то, само собой. А вот сейчас знание законов физики не позволяло зверушке в его воображении взлететь. Опять же, огонь. Из чего же должно быть горло у подобной твари? Из огнеупорного кирпича?

Утром вышли затемно, чуть начало вставать солнце. Решили по дороге не ходить. Через лес, как сказал трактирщик, до Медведицка на двадцать четыре версты ближе. Он с важностью нарисовал на листе бумаги приметные ориентиры и даже дал путникам полный мешок снеди. Правда, половину продуктов составлял остаток кабаньей ноги.

С пути они всё-таки сбились, потому что приметной горки так и не встретили. Вместо неё вышли на странный посёлок. Прямо в лесу, на свежевырубленной поляне стояло два десятка маленьких неказистых домиков. Возле каждого – крохотный огородик, а прямо под деревьями пыталась прокормиться скудной лесной травой скотина. Пяток коров и пара десятков коз.

Навстречу путникам выбежала стайка мальчишек. Они странно, молча сопровождали троицу до самой середины посёлка. Там, под огромным дубом, стоял, скрестив на груди руки, седобородый старец. Впрочем, вполне крепкий и опрятный на вид.