– А происходит у нас, десятник, простая вещь. Мир с ума сошёл.

– Как так?

– А вот так, коли царь сам, своим указом все силы ратные на сто вёрст от Москвы отослал. Да ещё и с запретом являться на Москву даже к жинке на перинку. Ну, как тебе?

– Ничего не понимаю.

– А я вот понял. Понимаешь, десятник, победили нас. Без рати, без брани. Точнее, в брани-то мы верх взяли. Только оказалось, что зря.

– Да как такое может быть? Ведь Истринскую битву при Перове чай мы взяли. И франков разбили наголову и даже кардинала ихнего главного полонили.

– Во-от! – воевода махнул пальцем. – С него-то супостата всё и началось. Ты на Москве давно был-то останний раз?

– Каюсь. Не бывал досе. Хотел всё посмотреть, да недосуг оказалось.

– А жаль. Не та Москва уже. И царь не тот, и люди, и дома. Давай, сотник, выпьем за помин её души, Москвы матушки.

– Десятник я, – возразил Молчан.

– Да ну? – с великим удивлением князь посмотрел на гостя. – Как же ты так?

– А чем плохо?

– Ну да, ну да. Так что, сотник, выпьем? Вот чего не отнять у франков, так это вина их белого. Из самой ведь Ромеи везут.

Воевода незаметным жестом выставил две глиняные стопки, достал из-под стола небольшую, на полуштоф, бутылку и разлил прозрачного, резко пахнущего вина. Тут же поднял одну, захватив её в горсть так, что стопка полностью скрылась в широкой ладони, и беззвучно стукнул костяшками пальцев по второй стопке.

– Ну, тихо, чтобы враг не услышал.

И лихо опрокинул содержимое в рот, после чего тут же потянулся за капустой.

Молчан попробовал содержимое своей посуды и поморщился. Горько, язык сразу защипало. Он для приличия сделал вид, что пьёт и поставил стопку обратно.

– Вот я и говорю, – продолжил между тем воевода.

Речь его как-то резко стала невнятной, буква «р» пропала, заменяясь то на «в», то на «л».

– С этого кардинала, чтоб ему пусто было, всё и началось.

– С пленного?

– А то! Ты, небось, на Истре и не был?

– Как не быть? Был. Владигор Василевсу, чай, друг.

– А… да ты не прост у нас, сотник. Ой… Да, о чём я?

– О пленном кардинале.

– Да, будь он неладен. С него, с кардинала Могильного всё и началось.

– Подожди, князь. Как же так? Войско франкское же разбили, его в плен взяли. Сам видел.

– Ещё бы не видел. – Михайло внезапно рассмеялся. – Этот гад ползучий ведь сам в плен пришёл. Сдался. Только и просил, чтобы остальных не трогали, а сам готов в рабство идти.

– Все знают эту быль, князь. Что дальше-то было?

– А дальше он даже хором свой открыл. А чтобы никто его в служении чёрным богам не обвинил, обозвал его кирхой. И проводил там вроде как не службы, а просто так, мессы. Встречи, значит.

– И что? Я пока не понимаю. И пусть бы проводил. Кому он нужен, один-то.

– Ты прав, сотник. Один, это очень мало. Непозволительно. Поэтому давай-ка с тобой ещё один накатим. Пока не остыло.

Князь ловко повторил операцию со стопками и очень удивился, когда у Молчана полилось через край.

– Вот, видишь, до чего меня довёл. – пожаловался он. – Уже руки дрожат. Хорошему человеку мимо налил.

– Так что с мессами, князь? – нетерпеливо спросил смирившийся с новым званием десятник.

– А выпить? Михайло помахал ладонью перед собой. – Не-ет. Ты меня не запутаешь. Пока не выпьем, никаких сторонних разговоров. Воины не отвлекаются от главного.

Он снова опрокинул стопку и закусил капустой. Молчан тоже отведал квашеной. Ох, и хороша же она оказалась. С клюквой, лучком и постным маслицем. Десятник с удовольствием повторил процедуру закуски.

– Вот теперь слушай, – на этот раз рассказчик начал без просьбы. – Кардинал-то в полон не один пошёл, а со всей своей свитой. Что по Москве гуляла и скверну людям в головах сеяла. Стоит ли говорить, что уже через полгода на мессах по сотне дураков стояло, Могильного этого слушало.

– Почему ты называешь его Могильным? Он же… – Молчан задумался. – А! Ну да, Мазарин же. Могильный и есть.

– Соображаешь. А эти идиоты не сообразили. Так и слушали, разинув рты. А ещё Василевс наш, батюшка, как-то пару раз совета его поганого послушал. Да и приблизил к себе.

– И что?

– А вот и то. Потому я и пью здесь, как разбойник, на сотой версте. Ты! Вот ты, сотник. Ты такое можешь представить? Чтобы надёжа царь. Сам! Понимаешь, сам ведь, не с похмелья, не при смерти. Своим собствен… наруж… наручным, вот. Указом. Отправил всю рать московскую, сколько есть, за сотню вёрст. Дружину разогнал.

– Как!? – для Молчана это было равносильно самоубийству государя.

– А вот так. Поставил вместо них этих сволочей жандармов. А они, думаешь, чьи? Думаешь, царёвы?

Князь Балканский свернул из пальцев массивный кукиш и размашисто помахал им перед собой, едва не задевая нос Молчана.

– Кардинальные они! Могильные, – почти прокричал он.

– Ну и дела, – от души удивился десятник.

– Да, сотник. Такие вот дела. И что нам делать прикажешь? – в пьяных глазах светился неподдельный интерес. Казалось, князь и впрямь послушается доброго совета. – Домой идти? Так все, почитай, московские. Да и не дело это, рать распускать. На Москву атакой? Так там, чай, он, Василевс. Не царя же воевать.

Михайло достал из-под стола пустой полуштоф, опрокинул его над своей стопкой и печально потряс. Молчан не говоря ни слова поменял свою налитую на пустую. Князь выпил будто так и надо было.

– Вот и стоим здесь, ничего не делая. Выстроили вокруг Москвы матушки кольцо, а что дальше, никто и не знает. Может, ты подскажешь, а? Человек прохожий?

Молчан напряжённо думал. Если князь ещё пару седьмиц здесь посидит, пропадёт воевода. А что ему делать?

– Ты понимаешь, что там началось? – продолжал между тем собеседник. – Тать на тате сидит и таким же погоняет. Жандармы, они же не дружина. Они за деньги даже повеситься готовы. Это дружинные не за плату служили, а по присяге. А тут… – он махнул рукой. – Люди на Москве пропадать стали, веришь? Да не абы кто. Девицы младые. А ещё блуд по столице ползёт, пьянство и разбой. Ночью уже не пройти, чтобы не ограбили.

Он вновь потряс бутылку, затем заглянул в стопку к Молчану, вздохнул и съел щепоть капусты.

– Да ты сам посмотри. Слышишь, сотник. Ты мужик, чай, башковитый. Вот и посмотри. Авось, какая идея голову и придёт. А мы пока тут постоим.

Он внезапно упал на спину и сразу же захрапел. Молчан посидел ещё немного, съел капусты, и вышел. Снаружи стоял оружный парень, глаза его были печальны.

– Давно так? – спросил Молчан.

– Да, почитай, третья седьмица пошла. И сам мучится, сердечный, и всех проезжих замучил. Всё совета просит.

– Да… – вздохнул Молчан. – А ты сам-то как думаешь?

– Да что тут думать, дядя? – с молодым задором ответил охранник. – Царя спасать надо. Затравят его, родимого, и года не пройдёт, сердцем чую.

День начался для Платона неудачно. На этот раз его даже не захотели пускать в хором. Если раньше просто отвечали, что Марии нет и когда будет, не знают, то сейчас бесцеремонно прогнали прямо с порога, да ещё и обозвали кардинальским подсылом. И это при том, что хором он едва нашёл. Дважды проходил мимо. Ну не мог молодой человек представить, что эта мечеть, классическая, с крышей куполом и трубой минарета рядом, посвящена Маре.

Настроение испортилось. Молодой человек бродил по абсолютно неизвестной Москве, и очень переживал за столицу. Он прожил здесь уже неделю, и за это время создалось необычное впечатление.

Начать с того, что гостиниц здесь не было. Ни одной. Как оказалось, в Москву ехали или к родне, и тогда у неё же и жили, или торговать. В этом случае о жилье договаривались заранее с партнёрами или хозяевами торговых точек. Были ещё различные посольства и представительства. У них вообще стояли свои дома, а у кого-то и целые кварталы. И мало, кто ехал в столицу наобум.

Неприятности начались ещё на въезде. Примерно в районе привычного Платону Садового город опоясывал высокий частокол. В том месте, куда вела дорога, были устроены ворота с целым пропускным пунктом. Там и встретил Смирнова одетый в красно-синий кафтан детина с немаленькой палицей на боку.