Идея этой пирамиды, сооруженной профессиональными неудачниками, которые не только не стали братьями по несложившейся доле, но, наоборот, разделились на множество замкнутых каст, – заключалась в том, чтобы еще раз напомнить миру исконную истину: «НЕТ И НЕ МОЖЕТ БЫТЬ РАВЕНСТВА МЕЖДУ ЛЮДЬМИ!».

На вершине пирамиды, исключавшей все примитивные рассуждения о равенстве таксистов: дескать, если ты извозчик и я извозчик, то какая же между нами разница? – обитали хозяева медальонов, образуя нечто вроде дворянского сословия. К водителям-пролетариям они, разумеется, относились свысока, но что примечательно: внутри своей касты таксисты – «дворяне» тоже не были на равных! И не потому, что все сплошь хозяева медальонов были ужас до чего спесивыми людьми. Напротив: людьми они были самыми обыкновенными, а вот медальонами владели – разными. Одни – индивидуальными, а другие – «мини».[40] Как титулы, знаете, бывают графские и баронские. Какая между ними разница, я уж, наверное, до конца своих дней не разберусь: тот хозяин желтого кэба и этот хозяин желтого кэба; но если медальоны «мини» поднялись в последнее время в цене до тридцати пяти тысяч, то индивидуальные взвились до сорока пяти. И потому владельцы первой «гильдии» относились свысока к владельцам второй.

Ступенью ниже хозяев отведено было место тем таксистам, которые говорят: «Кэб – мой, я только медальон арендую». Купив желтую машину (и подписав контракт на аренду медальона), кэбби получает право нанять второго водителя – от себя. Никто не в состоянии крутить баранку по двадцать четыре часа в сутки. Зачем же допускать, чтоб «тачка» простаивала? Почему не уступить на ночь место за рулем горемыке, который еще беднее тебя? Чужой труд – верная прибыль…

Но далеко не каждый таксист имеет возможность продавать свои силы – хозяину. Для этого нужно иметь деньги (и для кэбби – немалые) – пятьсот долларов – если садишься вторым водителем, сменщиком. Мало ли какой номер может «отколоть» кэбби-люмпен: ударит машину и скажет, что так и было – залог необходим. Без залога не получишь в аренду ни медальона, ни кэба.

Для тех, кто сумел собрать исходные эти пятьсот монет, отведена в пирамиде еще одна соответственная ступень, а самое ее основание – пыль под ногами – это гаражные кэбби, такие, как я, «бурлаки». Однако и наше положение, низов, ошибочно было бы рассматривать как безвыходное… Потому-то кэбби всех рангов так старательно возводили свою пирамиду, что даже самый распоследний, нищий шоферюга в полном единодушии с хозяином пяти медальонов имел замечательное право – презирать: красных, зеленых, коричневых и всех прочих подонков «джипси».

За что? Почему – «подонков»?

Да разве мы могли смотреть на них как-то иначе, если они постоянно, попирая Закон, хватали пассажиров чуть ли не на каждом углу, воровали работу у нас – «желтых королей»! – полноправных хозяев нью-йоркских улиц…

«Колонна на мосту, стоп!» – властным жестом приказала «регулировщица», приложилась к горлышку и осветилась белозубой улыбкой.

– Когда доедем до Третьей авеню, поверните направо, – сказал инвалид.

Почему он не хотел открыть водителю, куда направляется?

– Теперь все время прямо!

Мы миновали Семьдесят вторую улицу:

– Прямо!

Восемьдесят шестую…

– Прямо!

Я понял, что этот белый человек едет в Гарлем.

«Тоже мне – тайна, событие!» – подумал я, поскольку бывал в Гарлеме не раз.

С Третьей авеню мы свернули лишь на Сто двадцать какой-то там улице и вторглись на территорию жилого комплекса, состоявшего из высоких неприветливых домов, точно таких же, как тот, в котором жил я. Только в этом дворе играли черные дети и не было здесь ни цветов, ни травы, ни деревьев. Этот двор был сплошь залит асфальтом.

Гонявшие по двору шкодники развинтили гидрант, и, хотя было совсем не жарко, обливали друг дружку водой; визг, хохот… Внезапно я – ослеп! Ледяная струя ударила прямо в лицо, я инстинктивно нажал на тормоз, и в тот же миг черные бесы облепили мой кэб, как муравьи – осу. Они карабкались на капот, на багажник. Они распахнули все четыре дверцы и битком набились на переднее и заднее сиденья, будто в машине не было ни меня, ни пассажира. Черные руки рылись в ящичке для перчаток и в карманах «парадного» моего пиджака; потом, словно по команде – все разом! – протянулись ко мне.

Бесы корчили рожи и что-то сердито кричали. Они стали агрессивны. Они требовали:

– Доллар!

– Дай доллар!

– Доллар!

Помню еще, как поразило меня поведение моего пассажира. С трудом вывалившись из кэба, человек-гора (и – не жира, а мышц!) не оттолкнул ни одного из мальчишек, путавшихся у него под ногами, под костылями: он их боялся…

– Дай доллар!

– Доллар!

Я дал двум-трем немного мелочи и тронул, было, кэб, но меня – не выпустили. Самые малые из пацанов бесстрашно встали на пути машины, упираясь ладонями в радиатор, а те, что находились внутри, тащили все подряд, что было на переднем сиденье. Один схватил пачку размокших сигарет, другой – квитанционную книжку (зачем им – квитанции?), третий сорвал с моей переносицы темные очки, но не пустился наутек, а стоял рядом с чекером, дразня меня украденной вещью.

В лицо опять ударила струя воды. Я закрыл окно – по крыше бабахнул камень… Стало страшно, инвалид исчез…

Я потянулся к другому окну, откуда меня не могли облить водой, и швырнул на асфальт горсть монет. Вся орава с гиканьем бросилась их подбирать: путь был свободен!

Пацаны выскакивали из машины на ходу, задние дверцы болтались – распахнутые, а я ехал и ехал куда-то, пока не раздался выстрел, от которого меня швырнуло в сторону и на который мой вырвавшийся из западни танк немедленно ответил грозной очередью: тра-та-та!.. Педаль газа превратилась в гашетку пулемета; подбитый чекер трясло, но он мчался и продолжал стрелять: тах-тах-тах!..

Стрельба оборвалась лишь тогда, когда мой кэб оказался за пределами Гарлема. Как только я нажал на тормоз – пулемет умолк… Я вышел из машины и увидел, что правый передний скат – лопнул; металлический обод колеса упирался в асфальт…

Свежая рубаха, брюки, носки, туфли – все промокло. Счетчик показывал II долларов: я забыл его выключить. Инвалид смылся под шумок не уплатив. А может, он побоялся доставать из кармана деньги? Или сунул их в «кормушку»? Я пошарил – денег не было. Возможно, пацаны их украли…

О деньгах, наверное, нужно сразу же сообщить диспетчеру; иначе, сдавая выручку после смены, мне придется покрыть недостачу из своего, и так более чем скромного заработка.

«НЕ УПУСКАЙТЕ ВОЗМОЖНОСТИ ЗАРАБОТАТЬ 600 ДОЛЛАРОВ В НЕДЕЛЮ!»

Вранье, приманка. За три с лишним месяца каторжного труда я отложил чуть больше тысячи долларов.

Впрочем, звонить диспетчеру нужно было не только из-за украденных денег. Ведь я – гаражный кэбби, которому хозяева не доверяют ни домкрата, ни запасного колеса. Чтобы заменить поврежденный скат, гаражный кэбби доджей вызвать техпомощь; и я поплелся через дорогу к телефону, оставляя на асфальте мокрые следы.

– Где ты находишься? – спросил диспетчер.

– Угол Парк-авеню и… – только теперь я осмотрелся как следует, – и Девяносто второй улицы.

– Жди! Не отходи от машины.

Диспетчер повесил трубку; о деньгах я не успел сказать.

Девяносто вторая улица! Добрых полмили проехал я очумевшим, в машине с болтающимися дверцами… Во рту чувствовался вкус крови. Временный мост сорвался с опор. Хорошо, что я хоть не проглотил его… Вода попала в часы, служившие мне много лет верой-правдой, и они остановились, зафиксировав – время происшествия – 7:43.

«ТАКСИСТ САМ СЕБЕ ХОЗЯИН».

Опять же вранье. Каждый пассажир мне хозяин. Куда скажет, туда я и поеду: хоть в Гарлем, хоть к черту на рога. Велел мне сейчас диспетчер ждать, не отлучаясь от машины, и я – мокрый, продрогший, – буду торчать тут и ждать.